Символические образы. Очерки по искусству Возрождения - Эрнст Ганс Гомбрих Страница 55

О поэтическом изображении Милосердия под образом бога Юпитера, мы можем сказать, что Юпитер написан так:

С рогами витыми, живет в пустыне

Весь в орлах, в пальмовых листах

Золотом окутан

Видом ярок, светом жарок

Громами бьет, из рога пьет.

Таковы девять частей картины, кои соответствуют девяти свойством благожелательства и любви. Юпитер потому изображается с витыми рогами, что изображается с головой овна. А это вполне согласуется с добродетелью благожелательства и любви, каковая добродетель стоит во главе, как из всех первая. Ибо овен (aries) зовется по греческому слову Ares, которое в латыни означает добродетель. Итак, глава сей добродетели овноподобна (arietinum), дабы показать преизобилие совершенств, которые отличают милосердие среди других добродетелей, и о которых Августин говорит неоднократно, например, в 15. «О Троице»…

Вторая часть картины — где Юпитер обитает. Поэты зовут его Амон, что значит «песчаный» (arenosum), поелику поют: «Сей могущественнейший Юпитер почитается в песках Ливии, где воздвигнут величественный храм Амону, сиречь Юпитеру, как Лукан упоминает в своих стихах». А сие и впрямь относится к сущности истинной любви и благожелательства, кои проявляются во время нужды и лишений, ибо друзья познаются в беде, как сказал Кассиодор в своей книге «О дружбе».

Потому как песок — место невзгод, ведь на песке (арене) в древние времена сражались насмерть гладиаторы, и оттого поэты считали песок арены местом пребывания истинной дружбы. Сенека в одном из своих писем сказал, что тот глупец, кто ищет друзей в чертогах могущественных. Много можно добавить к этому из сказанного в Писании, как это говорится в Притчах, Премудрости и других книгах.

Третья часть картины — как Юпитеру услужают. Ибо поэты говорят, будто орел — оруженосец (armiger) Юпитера, и посему поэты рисуют его среди орлов, которые обступают его со всех сторон, как великого владыку — оруженосцы. Как сие относится к милосердию, прекрасно показано писателями. Ведь из «Естественной истории» Плиния мы узнаем, что вид или клекот орлиный всех птиц повергает в трепет и все хищные из их числа от страха прекращают охотиться. Применяя это к добродетели Милости, Гуго Сен-Викторский учит в своем сочинении «Expositoro super regulam beati Augustini», что демоны, о которых в Писании иногда говорится как о птицах и крылатых тварях небесных… ничего так в людях не страшатся, как милости. Если мы хотим раздать свое имение бедным, этого дьявол не убоится, поскольку сам ничем не владеет, когда мы постимся, не страшится, ибо не вкушает пищи, когда мы бодрствуем, не пугается, ибо не спит, однако, когда мы проникаемся милосердием, он ужасается всем своим существом, ибо мы здесь на земле сохраняем то, что он отринул на небесах…[432]

Юпитер. Из «Fulgentius Metaforalis». Немецкий манускрипт 15-века. Ватиканская библиотека, MS. Palat. 1066, fol. 224

Грех. Немецкая ксилография 15-го века. Лондон, Британский музей

Леонардо да Винчи. Аллегория Удовольствия и Неудовольствия. Рисунок. Оксфорд. Библиотека колледжа Крайст Черч

Дружба. Из Cesare Ripa, Iconologia overo Descrittione dell’imagini universali (изд. 1603 г.)

Дружба. Манускрипт начала XV века. Рим, Библиотека Казанатенсе

Как ни близок этот метод внешне к традиции разъяснять загадочные изображения богов и персонификаций в свете нравственной теории, очевидно, что цель, да и последовательность действий у Ридволла прямо противоположны: он строит изображение бога, в котором сочетались бы все качества добродетели, обсуждаемые в нравственной теологии. Его картина— не более чем педагогический прием, собирающий определения в одну кучу, «крючок», на который он вешает рассуждения о благожелательности.

Крайне мало вероятно, чтобы Ридволл хотел увидеть воплощенной свою картину.[433] Известна лишь одна такая попытка, причем относительно поздняя, в весьма посредственно иллюстрированном немецком манускрипте пятнадцатого века. И все же едва ли случайно, что Ридволл и его более влиятельный последователь Роберт Холкот любили этот прием — вымышленные описания. Причина уже упоминалась вскользь: она — в «искусстве запоминания», которое блестяще разбирает Фрэнсис Йейтс.[434] Метод этот, применявшийся в риторических школах и среди проповедников, состоял в том, чтобы составить мысленный образ, достаточно яркий и запоминающийся. Образ этот размещался на раз и навсегда заданном каркасе, предпочтительно — на знакомом сооружении. Фигура с головой овна, окруженная орлами — как раз такой образ, который должен впечататься в память и помочь в длинной проповеди, не сбиваясь, перечислить все качества Благожелательности. Нет нужды рисовать саму картину, главное, чтобы ее можно было удержать в памяти.

Мы все знаем versus memoriales, в которых кратко зарифмованы имена муз или грамматические правила. Читатель может оценить такое же удобство рисованных мнемограмм, излагающих астрологическое учение о связи знаков Зодиака с частями человеческого тела[435]. Связь эту, которая влияла на практику кровопускания, обычно графически изображали линиями, соединяющими зодиакальные знаки с соответствующими органами. Рисунок из венского манускрипта объединяет их с органами. Здесь голова тоже обращается в овна, руки становятся близнецами, и так далее до рыб, которые образуют ступни. Такая картинка легко западает в память, даже если мы не намерены ею воспользоваться.

Поэтому неудивительно, что делались попытки перевести причудливые образы из сочинения Ридволла, его последователя Роберта Холкота и других теологов в поучительные рисунки. Два такого рода манускрипта, относящиеся к началу пятнадцатого века, опубликованы и разобраны в фундаментальной статье Саксла,[436] который дальше показывает, как эта выдумка была подхвачена и растиражирована новым искусством ксилографии. Да, простые ремесленники, резавшие по дереву, порой запутывались сами и запутывали читателя, однако фигуру, изображающую семь смертных грехов все же можно расшифровать, зная ее истоки. Она стоит на шаре, символизирующем ту же идею непостоянства, что мы видели у Авзония, голову ее венчают павлиньи перья — символ гордыни, она протягивает чашу алчности, груди ее — непотребство, в сердце живет пес и другая тварь, означающая Гнев и Зависть, ее заполненный монетами пояс (впрочем, он прохудился, и монеты сыплются на землю) — скупость, левая обвисшая рука — леность; чудище подгрызает единственную ногу, на которой она так неустойчиво утвердилась; нога эта — человеческая жизнь, а чудище — смерть.[437]

Никто иной, как Леонардо да Винчи использовал такого рода образы для демонстрации нравственных истин. При своем научном интересе к проблеме взаимодействий и любви ко всему замысловатому, он