Роже Авермат - Рубенс Страница 6

Пока Филипп Рубенс и Балтазар Моретус учатся в Лувенском университете под руководством ученого Юста Липсия[43], Петер Пауль пробует свои силы во все более сложных работах. Четыре года работает он в мастерской ван Ноорта. Тем временем его мать по-прежнему борется с денежными затруднениями. Зять непрерывно требует, чтобы она выплатила до конца приданое Бландины. Поверенный Марии Пейпелинкс взимает деньги от ее имени, забывая давать ей в них отчет, и ей приходится возбудить против него процесс.

Девятнадцати[44] лет от роду Петер Пауль снова меняет учителя. Он переходит от ван Ноорта к Отто Вениусу[45]. Для молодого художника большая честь быть принятым в мастерскую самого известного в Антверпене художника. Отто Вениусу тридцать восемь лет. У него манеры знатного вельможи. Дворянин по происхождению, он обладает обаянием просвещенного любителя. Он пописывает латинские стихи, он служил пажом при епископе Эрнсте Баварском[46], а потом стал «инженером государственных войск» при дворе герцога Фарнезе. Во время торжественного въезда эрцгерцога Эрнста именно ему было доверено украшение города. Он пишет картины на исторические и религиозные темы, а также портреты. Как и большинство его собратьев, он пылкий сторонник нового итальянского стиля, который настолько смущает покой нидерландских художников, что они начинают утрачивать достоинства, издавна присущие их живописи.

Отто Вениус не проявляет дурного вкуса, однако он не превосходит уровня бесстрастной правильности. В его композициях всегда больше умения, чем души, а его колориту недостает выразительности. Но может ли судить об этом молодой художник, не видевший воочию картин великих мастеров? Чтобы открылись глаза, нужно время. Но главное — надо много работать самому, и тогда ты поймешь сильные и слабые стороны работ других художников, к тебе придет внутреннее озарение, и у тебя на многое откроются глаза.

Отто Вениус — культурный человек, сведущий в различных вопросах. Он красноречив, но о чем бы он ни рассказывал, какими-то неведомыми путями его разговор всегда сворачивает на его любимую тему — Италию, потому что этот северянин пять лет прожил по ту сторону Альп. Италия навеки ослепила его. В Риме он учился у Федериго Цуккаро [47], известного художника, которому выпала честь завершить одно из творений Микеланджело, расписать купол собора Санта Мария дель Фьоре во Флоренции, и работать в Эскуриале[48]по заказу Филиппа II. Отто Вениуса мало беспокоит то, что Цуккаро посредственный живописец. Возможно, он этого просто не замечает. Разве можно сомневаться в таланте художника, избранного главой римской Академии св. Луки? Подлинный свет идет только из Италии. Только там можно постичь настоящие тайны искусства. Нидерландские художники в этом убеждены. Каждый считает своим долгом совершить поездку через Альпы. Поклонники итальянизированной эстетики открещиваются от традиций старых фламандских мастеров, не делая исключения ни для ван Эйка, ни для ван дер Вейдена, ни для Мемлинга[49]. Пример подали Мабюзе[50] и ван Орлей[51]: они вернулись из Италии ярыми поклонниками нового стиля. За ними последовали другие. А Денис Калварт[52] даже остался в Италии и стал там главой болонской школы.

Восхищенные взгляды фламандских художников обращены к двум полюсам: Микеланджело и Рафаэлю. Что и говорить, образцы великолепные, но опасные для эпигонов, которые всегда норовят подражать внешним приемам, вместо того чтобы постичь сокровенный смысл творений великих художников.

Микеланджело восхищает фламандцев своим знанием анатомии и чудодейственным даром передать движение, в котором он достигает патетической силы. Они не понимают, что эти свойства отражают трагическую душу Буонарроти, гордую и неистовую душу флорентийца, почитателя Данте и Савонаролы[53]. Пытаться подражать его приемам, не обладая его дыханием, — это значит, увы, прийти к напыщенности, к велеречивому пустословию… Но если можно понять заблуждение фламандцев, покоренных Микеланджело, как объяснить их восхищение Рафаэлем? Нежный Санти — весь соразмерность и сдержанное очарование. Его мастерство скрыто под покровом кажущейся простоты. Можно без конца любоваться его мадоннами, так и не заподозрив, что их композиция строится на треугольнике. Колорит Рафаэля так изыскан, что неискушенному глазу он может показаться слишком простым. Его культ идеальной красоты доведен до такого мастерства, что натуры пылкие могут счесть его пресным. Его искусство незаметно преображает и поэтизирует все, к чему он прикасается. Фламандцы — реалисты, которые стараются точно изобразить модель. Рафаэль — поэт, который выражает ее идеальную сущность. С одной стороны — анализ, с другой — синтез. Тут — верность, подчинение резко выраженной индивидуальности, там — пренебрежение индивидуальным ради передачи вечного образа человека. Во Фландрии, начиная со времен ван Эйка, богоматерь — это славная фламандка, с которой ты привык встречаться каждый день. Мадонна Рафаэля — это не итальянка, это воплощение грезы, почти не причастной земной жизни…

Но напрасны усилия фламандских художников — подражать гению бесполезно. Они мечтают о крылатом рисунке, а добиваются только жестикуляции. Они мечтают раскрепостить цвет, но остаются верны своей кропотливой, тщательной живописи. И если иной раз они пренебрегают римской школой ради венецианской, результаты так же бесплодны: полотна Мартина де Воса[54] кажутся совершенно бесстрастными рядом с неистовым буйством картин его учителя — Тинторетто[55].

Рубенс еще слишком молод и неопытен, чтобы все это понимать. К тому же окружающие его представители старшего поколения тоже этого не понимают. Но он мечтает об этой новой земле обетованной, как когда-то мечтал об Антверпене, который стал теперь хорошо знакомым городом, где, увы, нет великих художников.

Когда Петеру Паулю исполняется двадцать один год, его принимают мастером в гильдию св. Луки, старейшина которой — его бывший учитель Адам ван Ноорт. Теперь Рубенс может заниматься своим искусством на равных правах с такими модными художниками, как Ян Снеллинк, Венсеслас Кубергер[56], Отто Вениус… Неужели это то, к чему он стремился? Нет, надо идти дальше, добиваться чего-то иного. Надо самому побывать по ту сторону Альпийских гор, чтобы причаститься искусству великих мастеров. Там творили не только идолы фламандцев — Рафаэль и великий Микеланджело, но и Тициан, Тинторетто, Паоло Веронезе, Леонардо и Корреджо, Джулио Романо и Пармиджанино[57]. Там работали Джорджоне, Андреа дель Сарто, Фра Бартоломео, Себастьяно дель Пьомбо, Содома, Бронзино, Пальма, Бордоне[58]… Всех живописцев не перечислишь! А ведь есть еще и скульпторы. Фламандец Ян из Болоньи[59] стал в Италии известным мастером. Земля Италии украшена архитектурными шедеврами — творениями Браманте, Палладио, Сансовино[60]. Вот уже в течение века фламандские художники усердно воспроизводят элементы этого нового архитектурного стиля. В самом Антверпене здание новой ратуши, построенное Корнелисом де Вриндтом [61], убежденным поклонником итальянцев, свидетельствует о красоте этого направления в архитектуре. А кроме того, в Италии есть граверы вроде Маркантонио Раймонди, мастера ювелирного дела вроде Бенвенуто Челлини[62], который совмещает в своем лице скульптора, ювелира и писателя. Многосторонняя одаренность этих людей позволяет скульптору быть живописцем и архитектором, архитектору — заниматься скульптурой, живописцу — руководить инженерными работами, а другим его коллегам — писать ученые трактаты или сочинять поэмы! Ничто не может остановить вдохновенный порыв этих удивительных людей. Стоит им захотеть — и свободно, уверенно, с величавой непринужденностью они добиваются успеха в любой области человеческой деятельности! Можно ли после этого удивляться, что те, кто побывал в Италии, неистощимы в своих рассказах? Можно ли удивляться, что каждый, кто хочет посвятить себя искусству, чувствует, что ему нельзя обойтись без поездки в Италию?

К несчастью, Мария Пейпелинкс по-прежнему борется с денежными затруднениями. Зять Симеон дю Парк неотступно требует с нее ту часть, которую она еще не выплатила в счет приданого. В один прекрасный день сгорели дотла два ветхих домишка, которыми Мария владела в Боргерхауте. А тут еще кто-то из ее должников оказался несостоятельным. Кто-то не выплатил ренту. Не беда! Ради сына Мария не пожалеет остатков своего добра: она продаст ценные бумаги, продаст дом, находящийся на валу св. Катерины. Пусть сын получит то, что необходимо для его образования. У Марии Пейпелинкс есть уже несколько работ Петера Пауля — они кажутся ей превосходными. Нет сомнений — побывав в Италии, он будет писать еще лучше.