Ян Парандовский - Олимпийский диск Страница 6

Один из элейцев пояснил пришельцам:

- Это наш дионисийский праздник, Тия. А это чудесное свойство нашего вина. Ежегодно в запечатанной святыне три пустых кувшина наполняются вином. Эван! 1

И умчался взглянуть на эти сосуды изобилия.

Атлеты с трудом добрались до портика, от которого по другую сторону рынка начинались постройки гимнасия.

Рядом находился дом элленодиков, судей и управляющего играми. Молодые люди вошли туда, через минуту появился один из элленодиков и уже в лучах заходящего солнца принялся записывать их имена. Каждый называл свое имя, имя своего отца и общину, где родился.

Один из "стражей закона", седой старик, наблюдая за этой церемонией, время от времени задавал вопросы, предупреждая, что следует говорить только правду. Элленодик, которому сумерки застили глаза, стал проявлять нетерпение. Но старик все повторял:

- Помните, только чистая эллинская кровь и не запятнанные преступлением руки дают право участвовать в священных состязаниях. Ваши имена, ваш род, вся ваша жизнь будут еще раз проверены, мы опросим свидетелей, людей из ваших общин, и па лгуна падет гнев богов...

Потом всех разместили на ночлег в домах, примыкающих к гимнасию. Каждый получил узкую р твердую кровать без одеяла. В маленькой комнатушке с трудом можно было повернуться, но это, разумеется, не играло никакой роли, для сна отводилась короткая ночь, а чуть свет все были уже на спортивной площадке.

По статуту Олимпийских игр каждому, кто собирался в них участвовать, полагалось последний месяц перед состязаниями тренироваться в Элиде. Как правило, в Элиду съезжались раньше, но для этого надо было, чтобы каждый вносил ежедневную плату в один обол 2 за пользование спортивным снаряжением гимнасия. Некоторые проводили здесь все десять месяцев, все то время, которое отводилось на тренировки, а неимущие жили даже на средства своей общины.

1 Ликующий возглас в честь Диониса.

2 Мелкая древнегреческая монета.

Вот эти-то "старожилы" и вышли из домов, предназначенных для ночлега, совершенно голые, что поразило вновь прибывших. Оказалось, что это не обычай, а простая предусмотрительность: здесь, в отличие от обычных гимнасиев, раздевалка отсутствовала. То один, то другой, сняв хитон, перебрасывал его с руки на руку, не зная, куда девать. Тогда многие поспешили в свои комнаты, а некоторые попросту бросили хитоны свернутыми у стены на траву.

"Старожилы" пытливо разглядывали новичков. Ноги, плечи, торсы у каждого свои, неповторимые, как физиономии, только без маски, откровенно обнажают подлинную суть человека, его намерения и возможности. Прибывшие чувствовали, как к ним прикованы взоры, их измеряли, опоясывали, ощупывали. Они испытывали почти физическую боль там, где чей-то взгляд обнаруживал жировую складку или вялость мышц. Далеко не одному пришлось услышать:

- Сгонят с тебя здесь эту мягкую подстилку, не беспокойся!

И между их неуверенностью и грубоватой непринужденностью "старожилов" начали устанавливаться связи:

- Как тебя звать?

- Откуда ты?

- Чем собираешься заняться?

Мальчики отвечали поспешно, но тихо и стояли не шелохнувшись, опустив глаза, и не могли унять легкой дрожи всякий раз, когда к ним приближался незнакомый мужчина. Взрослые же сразу находили общий язык и невероятно шумели. У каждого второго, если поверить словам, за плечами имелся поразительный перевес в различных праздничных состязаниях, он почти уже был обладателем питийского лаврового венка 1, и только из-за коварства судьбы ему не досталась победа в Истме или Немее. Каждую минуту они приговаривали: "Эта ваша Элида" - и, прищурив глаза, поглядывали на беговую дорожку, словно здешний стадион казался им слишком коротким. Все завершалось этим поразительным "у нас в Коринфе", "у нас в Афинах", "у нас на Эгине", пока, наконец, не хватили через край, когда кто-то произнес: "У нас в Опунте".

1 Награда, которую присуждали на Питийских играх, проводившихся раз в четыре года в Дельфах.

- Ну и что же там, у вас в Опунте, расскажи-ка, дружище? - невозмутимо произнес Содам из Милета.

Опунтиец Эфармост, коренастый юнец, как бы сплетенный из одних мышц, внезапно пришел в себя посреди воцарившейся, словно в пустыне, тишины. И покраснел.

- В Опунте, - промямлил он, - гимнасий в самой гуще леса.

- Клянусь Артемидой, очень мудро придумано! Вы можете там охотиться на зайцев.

После взрыва хохота, который прогремел над головами оглушительно и отрывисто, как буря, все обернулись. Эти слова произнес чужой человек.

Его никто не знал. Ни одной ночи не провел он в гимнасии, появился только утром, на его ногах, с которых он снял обувь, еще виднелись грязные полосы. Но все сразу поняли, что думать о нем.

Это был тот, кто всегда отрада стадиона, кто друг и товарищ всех, тот, кто обезоруживает даже элленодиков, вечно полон бодрости и готов к любым тренировкам, кто из каждого поражения выходит с надеждой на лучшее завтра, которое сделает его еще более выносливым.

Подлинный мастер пентатла 1, тело у него крепкое, как зерно, очищенное от соломы и плевел. В свои восемнадцать лет он вступал в пору расцвета красоты и силы, еще не уверенный, куда его определят: в группу мальчиков или мужчин. Звали новичка Сотион, родом из Тарента, дядя взял его на свой корабль, который позавчера пришвартовался в Патрах.

1 Пятиборье.

- Я понятия не имел, как добраться сюда, до Элиды, - признался он, и хотелось верить, что какая-то птица указала ему дорогу.

- Я надеялся застать здесь более обширное сборище, - охватил он взглядом все те тридцать пар глаз, которые приветливо взирали на него.

- Тебе следовало прийти сюда вместе со мной, - отозвался Содам.

Он дольше всех находился здесь. Старший брат, с которым они вдвоем вели торговлю, привез его сюда осенью, до зимних бурь, и отправился в плавание на паруснике вдоль берегов Африки. Содам какое-то время был здесь единственным чужестранцем среди сплошных элейцев. Дожди размыли спортивные площадки, ему приходилось лишь мечтать о том, будто он пьет вино у костра, где пылают сухие дрова, заготовленные с лета.

- Я чувствовал себя почти стариком. Потом появились эти аркадийцы, от которых никогда слова не услышишь,- указал он на двух юнцов, державшихся особняком.

- Не одолжит ли мне кто-нибудь оливковое масло? - спросил Сотион. - Я забыл захватить свое.

- Вот, бери, - послышалось со всех сторон.

Если бы ему захотелось, он смог бы искупаться в том масле, которое ему предлагали. Афинянин Грил стоял ближе других, и Сотион взял у него маленький арибалл, шарообразный сосуд с узким горлышком, через которое по каплям сочилась густая зеленая жидкость.

Тело натиралось целиком, от щиколоток до корней волос. Спортсмены помогали друг другу. У некоторых были рабы или старые атлеты, выступавшие в качестве тренеров. Их называли алейпты, массажисты, чье искусство вызывало восхищение. Кто проходил через их руки, становился равномерно розовым, или, как говорят, омытым зарей. Мальчики не могли обойтись без них, они просто были их опекунами, богатого же Ксенофонта из Коринфа окружала целая свита слуг. Спартанцы взирали на это с презрением. Закон запрещал им обзаводиться разного рода учителями и помощниками. Они привыкли рассчитывать лишь на собственные силы и с поразительной ловкостью натирались сами, и тогда казалось, будто массируемый захвачен танцевальным ритмом, с такой быстротой поворачивалось, выгибаясь и изгибаясь, его тело под аккомпанемент похлопывания ладоней и пофыркивания.

Один из них, отбросив пустой арибалл, подпрыгнул.

- Хвала нашему роду! - воскликнул он. - Это мы первыми начали применять божественное масло. Мы придумали гимнастику.

Содам через плечо глянул на него.

- Тебя зовут Евтелид, и, если отбросить твое имя, твой вес не превысит глупости твоих слов.

Все расхохотались. Евтелид, которому нанесли удар по имени, якобы унаследованному от славного олимпийца, воскликнул:

- Зато у тебя всегда под рукой гири и мерка, торгаш!

Содам не отрицал своей принадлежности к торговле.

- Если когда-нибудь ты окажешься в Милете, захваченный пиратами, я готов выкупить тебя за несколько драхм.

Спартанец порывался достойно ответить, но его начали атаковать, кто как мог: шутками, прозвищами. Ему просто не позволили возражать. Только Грил вернулся к исходной точке:

- Что значит "мы"? Надеюсь, ты не думаешь всерьез, будто спартанцы разработали гимнастику?

- Нет. Я имел в виду дорийцев.

- Этот вариант уже лучше, но. и он не соответствует истине. Ты знаешь Гомера?

Снова послышался смех, смешно всерьез спрашивать кого-нибудь об этом.

- Какое отношение к этому имеет Гомер? - спросил Евтелид.

- Как всегда, огромное. Но сначала ответь мне: ты считаешь Гомера дорийцем?

- Гомер мог им быть, говорят, будто он из Аргоса, - отозвался кто-то.

Поднялся такой крик, словно в спор вмешались все города, в которых Гомер мог родиться. Но юный Грил, с первым пушком на лице, подавил шум своим разумным рассуждением: