Генрих Волков - Тебя, как первую любовь (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение) Страница 8

Пускай опять Вальховский сядет мерный,

Последним я, иль Брольо, иль Данзас.

На третьем этаже - дортуары: длинный коридор, по обе стороны которого комнатки-чуланчики, узенькие, с маленькими окошками. В них - железная кровать, комод, стул, зеркало, у окна конторка, за которой можно писать стоя. Комнатки Пушкина (14) и Пущина (13) - рядом; можно переговариваться через невысокую перегородку.

Здесь безвыездно прошли шесть лет жизни поэта, с 12 до 18 лет. Он был привезен в Лицей почти ребенком, а вышел из него гениальным поэтом. Здесь, в Лицее, совершалось это чудо - созревание великого поэта.

Здесь зазвучала в полный голос его муза, здесь определился строй его мыслей и чувств.

В те дни в таинственных долинах,

Весной, при кликах лебединых,

Близ вод, сиявших в тишине,

Являться муза стала мне.

Домашнее воспитание - будь оно даже идеальным - не могло бы никогда дать поэту всего того, что дал Лицей. Сколько прекрасных стихов посвящено им Лицею, сколько воспитанников и профессоров увековечено в них! И почти ничего светлого о доме, о раннем детстве. Ни одного упоминания о матери и отце. Это просто поразительно. И в этом контрасте обстоятельств его роста и воспитания в семье и в Лицее следует разобраться.

В краткой программе автобиографических записок, среди нескольких строк, посвященных раннему детству, дважды встречается: "мои неприятные воспоминания", "нестерпимое состояние". Как ни странно, он с самого нежного возраста - нелюбимый ребенок в семье, не знает материнской ласки, доброй отцовской руки, всего того, что составляет атмосферу теплого "домашнего очага".

Мать - Надежда Осиповна, внучка Ганнибала, "прекрасная креолка", унаследовала, очевидно от деда, характер резкий, вспыльчивый, эксцентрический. Почему-то с нескрываемым раздражением следила она за неровным поведением своего второго ребенка - Александра (первой была Ольга, третьим - Лев, другие дети умерли в младенчестве) - то беспричинно буйного, то не по летам замкнутого. Она часто наказывала сына и, что еще хуже, по целым месяцам с ним не разговаривала.

Отец - Сергей Львович, отставной статский советник, - вел, как тогда говорили, рассеянный образ жизни, баловался стихами и пользовался репутацией "души общества". Он еще меньше обращал внимания на сына, всецело предоставив его воспитание дядькам и гувернерам, часто менявшимся, случайным людям, далеким от интересов своей профессии.

Не воспоминания ли детства отозвались в известных стихах из "Евгения Онегина"?

Служив отлично благородно,

Долгами жил его отец,

Давал три бала ежегодно

И промотался наконец.

Судьба Евгения хранила:

Сперва Madame за ним ходила,

Потом Monsieur ее сменил;

Ребенок был резов, но мил.

Monsieur l'Аbbе, француз убогой,

Чтоб не измучилось дитя,

Учил его всему шутя,

Не докучал моралью строгой,

Слегка за шалости бранил

И в Летний сад гулять водил.

Вся обстановка в доме - столь же взбалмошная, как и характер родителей. "Дом их представлял всегда какой-то хаос: в одной комнате богатые старинные мебели, в другой пустые стены, даже без стульев; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня, ветхие рыдваны с тощими клячами, пышные дамские наряды и вечный недостаток во всем, начиная от денег и до последнего стакана" (М. А. Корф)2.

Прохладные, отчужденные отношения родителей к Александру сохранялись и в дальнейшем, перерастая иногда в затяжные конфликты и тяжелые семейные драмы. И лишь тогда, когда слава поэта ослепительно засияла, отсвет ее запоздало подогрел родительские чувства. Отец и мать с удивлением и гордостью обнаружили, что их малолюбимый сын - любимец всей читающей России. К тому же этот непутевый транжира и опасный для репутации семьи вольнодумец оказался, по существу, единственной опорой родителей в старости, он обеспечивал содержание и им и младшему сыну Льву.

Когда Надежда Осиповна смертельно заболела в 1836 году, Александр Сергеевич окружил ее такими заботами и вниманием, что мать горько пожалела о "несправедливом отношении к сыну". Что касается Сергея Львовича, то, похоже, только трагическая смерть сына примирила его с ним.

Но вернемся к "младым летам" поэта. Дал ли все-таки ему что-нибудь отчий кров до поступления в Лицей? Оказал ли влияние на созревание его гения? Безусловно. Каким бы разбросанным и легкомысленным человеком ни был Сергей Львович, одной высокой страсти он был искренне предан - страсти к искусству, поэзии. И этой страстью он заразил сына.

В доме Пушкиных ценится острое живое слово, неожиданная рифма, каламбур, чтение и декламация стихов здесь не умолкают. Сергей Львович, как и его брат Василий Львович, тоже салонный стихотворец, часто состязаются в остротах, эпиграммах, шутливых и скабрезных стихах.

Такие дома в начале XIX века - редкое исключение в дворянской России, вкус к поэзии еще только просыпался, и каждый человек, рифмующий слова, считался поэтом и имел право на внимание благосклонной избранной публики. И потому в доме Пушкиных собираются известные литераторы и поэты: Карамзин, Батюшков, Дмитриев. И тогда разгораются настоящие литературные действа и импровизации.

А Саша Пушкин с горящими от волнения щеками, устроившись где-нибудь незаметно, жадно ловит каждое удачное словцо и радуется, когда они вступают в неожиданные сочетания и созвучия. Оказывается, слова будто ведут собственную жизнь и забавную игру: они могут смеяться, гневно хмуриться, больно жалить. И это кажется волшебством, чудом, сказкой.

Если же витийствовавший оратор выдавал что-нибудь нескладное или выспреннее, Саша фыркал, смеялся и, смутившись, убегал.

Раннему пробуждению тонкого чувства слова способствовала страсть к чтению. К девяти годам он уже осилил многое из обширной библиотеки отца, где тайком проводил бессонные ночи. Знал Гомера, Вольтера, Мольера, Буало. Сам начинает импровизировать маленькие комедии и разыгрывает их перед сестрой, которая была строгим критиком и однажды так разругала его пьеску "Похититель", что маленький поэт написал сам на себя эпиграмму. В переводе с французского она звучит примерно так:

- Скажи мне, за что "Похититель"

Освистан партером?

- За то, увы, что сочинитель

Похитил его у Мольера.

К десяти годам Александр пробует силы в поэмах и пишет, в частности, большое произведение в подражание "Генриаде" Вольтера. В 12 лет, ко времени поступления в Лицей, он имел самые разнообразные, хотя и беспорядочные знания ("Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь"). Владел французским едва ли не лучше, чем русским. К тому же:

Он знал довольно по-латыне,

Чтоб эпиграфы разбирать,

Потолковать об Ювенале,

В конце письма поставить vale...[Будь здоров (лат.)]

Насмешливые строки о домашнем воспитании Онегина, конечно, не случайны в поэме. Недобрые воспоминания о незадачливых гувернерах и учителях в отчем доме были слишком сильны. Они отразились и в других произведениях Пушкина.

Очевидно, одного из своих воспитателей Пушкин вывел в "Капитанской дочке": "Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour etre outchitel (чтобы стать учителем), не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; нередко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению)

и врагом бутылки, т. е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее... Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, - и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал..."

Впрочем, в других дворянских семьях воспитание велось не лучшим образом, и Пушкин имел основание заключить в статье "О народном воспитании": "В России домашнее воспитание есть самое недостаточное, самое безнравственное; ребенок окружен одними холопями, видит одни гнусные примеры, своевольничает или рабствует, не получает никаких понятий о справедливости, о взаимных отношениях людей, об истинной чести. Воспитание его ограничивается изучением двух или трех иностранных языков и начальным основанием всех наук, преподаваемых каким-нибудь нанятым учителем".

Если учесть, что глупость и грубость "целого легиона" сменявших друг друга гувернеров и гувернанток "дополняла" жестокая, иногда до садизма, "педагогика" Надежды Осиповны, то понятно, что жизнь в доме казалась Александру пыткой и он с облегчением и радостью покинул его, чтобы поступить в Лицей. Это новое учебное заведение, учрежденное приказом Александра I, должно было открыться осенью 1811 года.

Лицеем (или Ликеем) в Древней Греции называлась роща при храме Аполлона, где Аристотель обучал своих учеников. Обучение шло во время прогулок по роще. В свободных, непринужденных беседах и спорах учитель и ученики совместно искали ответы на сложнейшие философские проблемы.