К Станиславский - Работа актера над собой Страница 8

За рубежом идеи Станиславского стали известны гораздо раньше, чем вышла книга в переводе Хэпгуд, Они были занесены сюда в разное время актерами, которые играли в МХТ или в его студиях, или теми, кто непосредственно сталкивался в работе со Станиславским. И здесь возникли старые сложности. Шарон Мари Карнике, которая взяла на себя труд сопоставить русскую.и английскую версии "Работы актера над собой", справедливо пишет, что еще до выхода книги между Ли Страсбергом и Столлой Адлер, двумя истолкователями учения Станиславского, произошел "непоправимый раскол". Он "отразился на всем американском театре", хотя, как отмечает исследовательница, "работы Страсберга и Адлер, если взять их в совокупности, отражали в одном случае идеи раннего Станиславского, а в другом - позднего, то есть представляли собой поперечный срез меняющихся воззрении основоположника учения" . В накаленной атмосфере дискуссий вокруг системы люди театра ждали слово самого Станиславского. Книга "An Actor prepares" удовлетворила этот интерес. Режиссеры. актеры и педагоги не только в США, но и во многих иных странах (с английского последовали перевиды на испанский, французский, итальянский и другие языки) стали представлять систему в том виде, в каком она была предложена в переводе Хэпгуд. Остается вопрос, насколько адекватно был понят Станиславский в английском переложеии, тем более что в 1936 году была опубликована только первая часть книги, а вторая - "Работа над собой в гворческом процессе воплощения" - вышла лишь через тринадцать лет, в 1949 году. Та же Ш. Карнике считает, что система была воспринята односторонне, в основном как теория подготовки актера к игре, как духовно

психологический тренинг. Проблемы сценической речи, словесного действия, темпо-ритма, выразительности тела. то есть все то, что неразрывно связано в учении Станиславского с духом творящего артиста, долгое время оставалось неизвестным. Таким образом,-делает вывод Ш. Карнике,-в США не менее тринадцати лет внутренняя работа актера выглядела как вся система Станиславского" . "Переживанне" оторвалось от "воплощения", начались дискуссии, на новой почве актуализировались старые споры. Разгорелись страсти покруг понятия "эмоциональная память" и тех "иррациональных" источников, из которых должен черпать тот, кто действует в освещенном пространстве сцены. Копья скрестились по поводу соотношения "системы" и "метода физических действий". В 1958 году Роберт Льюис издаст в Нью-Йорке книгу "Метод или сумасшествие" ("Methood or Madness"), в которой пытается распутать противоречия, накопившиеся вокруг системы и "метода" в течение десятилетий.

В последние годы (особенно в 50-е и 60-е) идеи Станиславского воскресают заново в мировом театре. Их возрождают крупнейшие режиссеры. Они развивают эти идеи поверх театроведческих барьеров и текстологических тонкостей. Некоторые из этих режиссеров учились в советской театральной школе и читали Станиславского по-русски, другие прочитали его по-английски, третьи восприняли его идеи опосредованно, через "воздушные пути" искусства. Систему, как оказалось, совсем не надо было "насаждать", к ней приходили естественно, по тем самым причинам, о которых творец ее писал в свое время в книге "Моя жизнь в искусстве":

"...в разных концах мира, в силу неведомых нам условий, равные люди, в разных областях, с разных сторон ищут в искусстие одних и тех же очередных, естественно нарождающихся творческих принципов. Встречаясь, они поражаются общностью и родством своих идей" .

Общность и родство мирового театра продлили жизнь идеям Станиславского. Его систему стали воспринимать именно как культуру, в которой поставлено несколько самых принципиальных вопросов относительно искусства актера. Ежи Гротовский в книге "Бедный театр" скажет, что прямая обязанность новых поколений художников - находить собственные ответы на вопросы, поставленные Станиславским.

Эти "ответы" обеспечивают непрерывную жизнь системы в истории театра.

Станиславский боялся высокопарных рассуждении об искусстве. Его смущало, что. как только речь заходит о творчестве, "все тотчас напрягаются и становятся на ходули". Говорить и писать об искусстве "по-научному", так как о нем говорили и писали в годы его юности присяжные поверенные, он считал "скучным и бесцельным". Еще больший ужас наводили на него "требования диамата" , которые готовились предъявить ему на старости. Прекрасно сознавая таинственную сущность искусства. он тем не менее воспринимал театр как радостную работу, освещенную светом разума. Он полагал, что артисту подарено то, чего не имеют многие люди на земле, а именно свой дом, свой храм. который, правда. он же, актер, заплевывает п оскверняет. Он очень ценил в артисте чувство правды, наивность, веру и воображение, приближающие творца к природе. Он сам был награжден "каким-то вечным детством", подобно всем подлинным поэтам. Считая себя характерным артистом, он верил, что индивидуальность исполнителя все равно пробьется через душу воплощаемого им человека. Он думал, что "сценическая индивидуальность-это духовная индивидуальность прежде всего. Это тот угол зрения художника... та художественная призма, через которую он смотрит на мир. людей и творчество" . Он искал в театре жизнь, любил сценичное, ненавидел "театральное". Очень высоко ставил Артиста и презирал актера-"душку". ремесленника, кокота, представляльщика, дилетанта (как он его только не называл!). Свою жизнь в искусстве он посвятил тому, чтобы придать актерскому труду черты серьезной профессии. Он разработал основы этой профессии, ее этику, ее технику. Он знал, что любая техника мертва без затраты живой души артиста. Он бесстрашно начал исследовать пути, ведущие к "бессознательному", полагая, что именно там находятся запасы неисчерпаемой творческой энергии, той самой, что потрясает, оглоушивает, идет поперек привычной логики, перечеркивает любой психологизм и открывает те источники в душе человека (и артиста, и зрителя!), которые делают спектакль и актерскую игру "событием личной жизни".

Станиславский, рассказывая в "Моей жизни в искусстве" об Айседоре Дункан, вспомнил ее слова о "моторе", не положив который в душу, она не могла танцевать. Станиславский всю жизнь отыскивал сходный душевный "мотор" для драматического артиста. За год до смерти. в 1937 году, беседуя с С. М. Михоэлсом, он спросит у него с чего начинается полет птицы. "Птица сначала расправляет крылья". - "Ничего подобного,- возразит Станиславский,- птице для полета прежде всего необходимо свободное дыхание, птица набирает воздух в грудную клетку, становится гордой и начинает летать".

Он хотел сделать профессию артиста гордой, хотел поставить актеру свободное дыхание, вооружить его "манками", вызывающими творчество "волшебницы природы". Он понимал, что "манков" этих гораздо больше, чем он открыл, и сознавал, что главные из них художникам еще неизвестны. Под его карандашом возникал то строгим храм, то трубы мощного органа - эти пластические образы внутренне соотносились с представлением Станиславского о "человеке играющем". За неимением лучшего слова он назвал свою веру в искусстве "системой". На полях последней рукописи он отчеркивал важные куски текста, страдал из-за их несовершенства и помечал сбоку: "Досказать".

Это короткое слово обращено к будущему.

А. Смелянский

Работа актера

над собой

часть 1

Работа над собой

в творческом процессе

переживания

Посвящаю свой труд

моей лучшей ученице,

любимой артистке и неизменно

преданной помошнице во всех

театральных моих исканиях

Марии Петровне Лилиной

ПРЕДИСЛОВИЕ

Мной задуман большой, многотомный труд и мастерстве актера (так называемая "система Станиславского").

Изданная уже книга "Моя жизнь в искусстве" представляет собой первый том, являющийся вступлением к этому труду.

Настоящая книга, о "работе над собой" в творческом процессе "переживания", является вторым томом.

В ближайшее время я приступаю к составлению третьего тома, в котором будет говориться о "работе над собой" в творческом процессе "воплощения".

Четвертый том я посвящу "работе над ролью".

Одновременно с этой книгой я должен был бы выпустить ей в помощь своего рода задачник с целым рядом рекомендуемых упражнений ("Тренинг и муштра").

Я этого не делаю сейчас, чтоб не отвлекаться от основной линии моего большого труда, которую я считаю более существенной и спешной.

Лишь только главные основы "системы" будут переданы - я приступлю к составлению подсобного задачника.

Как эта книга, так и все последующие не имеют претензии на научность. Их цель исключительно практическая. Они пытаются передать то, чему меня научил долгий опыт актера, режнссера и педагога.

Терминология, которой я пользуюсь в этой книге, не ьыдумана мною, а взята из практики, от самих учеников и начинающих артистов. Они на самой работе определили свои творческие ощущения в словесных наименованиях. Их терминология ценна тем, что она близка и понятна начинающим.