Яна Франк - Муза, где твои крылья? Страница 9

Во-вторых, если на самом деле все не так лучезарно, верить в лучшее всегда выгоднее: тогда человек занимается своими делами и ни о чем не волнуется. Когда у кого-то будут к вам серьезные претензии, вы об этом узнаете. А пока никто ничего не говорит, радуйтесь, что вам не мешают, не действуют на нервы и не крутят мозги. И работайте над собой!

Зачем же мы мешаем себе сами?

Некоторые так старательно верят, что все плохо, потому, что они за этой придуманной преградой прячутся. Они сами боятся своей мечты, но им не хочется признаваться (в первую очередь себе), что никто им на самом деле не мешает.

Гораздо проще и приятнее верить, что это все из-за других. Это они не дадут, не поймут, не поддержат и засмеют. И лучше даже не пробовать. Ничего, кроме позора и разочарований, не будет. Но почему же мы сами себя отговариваем от чего-то, чего нам очевидно хочется?

Часто виновато все то же давление социума: кто-то вколотил в нас идею, что определенные вещи имеют право на существование только в определенной форме.

Например, живопись может быть только станковой. Только исполнение на рояле Моцарта и Баха есть настоящая музыка. Если пластика — то только керамика и скульптура (а цветные фрукты из полимерной глины — это несерьезно).

Правила могут быть какие угодно, и часто — противоречивые. Одних приучили, что, если чем-то заниматься, то только серьезно. Либо ты бросаешь все и занимаешься только этим, со стопроцентным риском и такой же отдачей, либо не говори вообще, что ты этим занимаешься. Нельзя рисовать вечерами, лепить по воскресеньям и петь после работы в баре. Либо все, либо ничего! С такой же силой где-нибудь на соседней улице кого-то убеждают, что искусством можно заниматься только в виде хобби. А делать из этого профессию или бизнес — утопия или безответственность.

Многих вырастили с идеей, что хотеть творческую профессию — это вообще-то плохо. И если кого-то постигла такая судьба, то надо к этому относиться как к горю в семье. Но иногда — бывает. Причем единственный случай, при котором «ничего не сделаешь», описывается как некий врожденный порок: вот были в семье люди как люди, а один — рисовал (пел, играл на инструменте, танцевал) чуть ли не с пеленок. И что с ним только ни делали, в какие только кружки ни отдавали — он всегда хотел заниматься только этим своим странным делом. В конце концов его оставили в покое, смирились, и он в своем деле состоялся. Но у него — врожденное!

Аргументируя таким образом, нам объясняют, что все остальные вообще-то имеют выбор и не больны никакой страшной врожденной болезнью, а просто «дурью маются» и посему среди описанных выше несчастных им делать нечего. Мир успешных творческих личностей населен психически больными, одержимыми гениями, и конкурировать с ними могут только им подобные вырожденцы. То есть — если тебя это не занимает и не гложет с пеленок, значит, это не твое. Равно как и не твое, если ты похож на нормального человека, не мечущегося между маниакальными приступами творчества и депрессивными безднами творческих кризисов. Все знают, что «эти» — которые «обречены» на свой выбор, все равно всегда будут сильнее тех, кто «не прирожденный гений», поэтому среди них состояться никогда не получится. Так и будешь всегда во вторых и третьих рядах, никогда не дотянешься до одержимых. Потому что они кладут на этот алтарь все, что у них есть, и нормальным людям с этим конкурировать бессмысленно.

Еще один враг многих — большие амбиции. Опять же — часто эти амбиции привиты какой-то авторитетной личностью. Но не всегда. Иногда никто ничего не говорил, никто в семье подобным не бредит, а у ребенка с детства громадные цели. К сожалению, эти большие желания и мечты часто людей парализуют, потому что более скромные альтернативы блекнут на их фоне.

Многие даже и не начинают заниматься чем-то творческим, потому что их терзают мысли о том, кого они не смогут переплюнуть. Они ходят по музеям, любуются шедеврами Дюрера и Брейгеля, и мысль о том, что они никогда так не смогут, отбивает у них всякое желание даже попробовать.

Другие мечтают заниматься скульптурой, и им хочется вершить монументальные проекты, ваять гигантские памятники и ворочать тонны камня. То, что любой такой работе предшествует попытка сделать более мелкий образец, их не интересует. Маленькое их не вдохновляет до такой степени, что они даже не пробуют. А к большому, может быть, никто без опыта не подпускает. А пытаться самому — не хватает денег, места, средств и знаний.

Я слышала много таких аргументов и до сих пор не знаю, являются ли они отговорками или люди действительно настолько негибкие, что альтернативное решение не способно порадовать их совсем.

Кто-то хочет делать ювелирные изделия, но только «по-серьезному» — из драгоценных металлов, с использованием дорогой аппаратуры, за специальным столом и в соответствующей мастерской. Кто-то мечтает о промдизайне, но согласен заниматься только автомобилями. Либо строить — но только корабли. Проектировать — но только замки. Придумывать светомузыку — но только для стадионов.

На этом месте кто-то, может быть, горько рассмеется. Но иногда приходится подписаться под самым печальным вариантом из всех: мы всю жизнь мечтали о том, о чем на самом деле не мечтали. Как так получилось?

Например, нам объяснили, что об этом мечтать хорошо. Все в семье художники, у всех была творческая жилка (или у кого-то очень любимого всеми), и значит, иметь такую жилку хорошо. И вот мы как бы хотим быть хорошими и мечтаем о том, о чем должны мечтать хорошие люди. Мы не творим сами, потому что на самом деле нам это не нужно, — но, по крайней мере, дежурно сокрушаемся о том, что мы этого не делаем. Потому что нам страшно признаться, что такие чудесные вещи, как семейные концерты, рисование картин и вышивание крестиком, нам глубоко безразличны.

Либо наоборот: кто-то нелюбимый (родитель-тиран, нелюбимый родственник) всю жизнь ругал и клеймил какую-нибудь творческую деятельность. И мы о ней мечтаем — только ему назло. Нам это не хочется и не нужно, но мы заявляем, что хочется и нужно — из вредности. Много лет. И в какой-то момент начинаем сами в это верить.

Таким образом, меня многие терзают вопросами: «Ну почему я не рисую?!», «Ну почему я не пишу?!», «Ну как мне чего-то такого захотеть?!»

А когда начинаешь разбираться, выясняется, что они не хотели и не захотят. И не собирались хотеть. У них просто откуда-то взялся рефлекс, что надо такого хотеть и надо к такому стремиться. Потому что им кажется (или кто-то аккуратно объяснил), что, будь у них такие желания, они стали бы «лучшими людьми».

Я знаю, что подобные вещи вообще-то не пишут в книгах. И каждый автор старается продвинуть читателям идею, что он может привести к своей модели счастья каждого. Но мне кажется, что некоторые, прочитав это, улыбнутся и скажут себе: «Очень хорошо, что кому-то все это нужно, — но я, пожалуй, буду и дальше любоваться этим со стороны».

Для некоторых рецепт счастья состоит в том, чтобы признаться себе, что они, например, не хотят производить определенные вещи сами, хотя и могли бы это делать. И может быть, даже добились бы немалых успехов — если бы очень постарались. И за последние двадцать лет не прошло дня, когда бы они не задались вопросом, почему же они этого не делают, имея талант и все данные. Но им не хочется. Им гораздо больше нравится любоваться тем, как делают это другие. Просто «любить искусство», а не заниматься им. Просто носить красивую одежду, а не придумывать и шить ее, а также покупать и носить украшения, вместо того чтобы их мастерить. Есть красивую вкусную еду, а не готовить ее, вешать на стены чужие фотографии и любоваться ими же в чужих красиво изданных альбомах. Раскладывать вокруг себя в комнате сделанные другими стеганые одеяла и подушки и вешать на стены вышитые и связанные кем-то другим коврики и панно.

И сокрушаться о том, что у самих на это нет времени, сил, денег, — жаловаться, но не делать.

Многим требуется немало смелости, чтобы признаться себе в таком отношении к творческой работе. А еще не сразу приходит понимание того, что грамотно «потреблять» плоды творческой работы: рассматривать, выбирать, покупать, носить, раскладывать, возможно, продавать или показывать другим — это тоже труд, и он тоже творческий. Не обязательно самому что-то производить — есть и другие формы созидания.

И вот мы, покопавшись, пришли к тому, что мы таки сами всего хотим. Даже когда нас сбивают с пути, мы сами бросаем все от неуверенности в себе и от ощущения бессилия, но потом снова и снова возвращаемся к мечте. Думаем о ней, совершаем мелкие попытки, не теряем надежды, фантазируем. Но что-то (или кто-то) нам активно мешает.