Юрий Лотман - Семиотика кино и проблемы киноэстетики Страница 9

* С. Эйзенштейн. Избр. произведения в шести томах, т. 2, стр. 283. ** Там же, стр. 331-332. *** Воззрения Базена изложены в широко известной четырехтомной работе: Апdre Вагiп. Qu'est-ce que le cinema?, vol. I-IV. Русский перевод статьи "Эволюция киноязыка", опубликовав в т. 1 (1958), напечатан в сб. "Сюжет в кино", вып. 5, М" "Искусство", 1965, по которому мы цитируем его; см. стр. 312,

**** См.: I. Fonagy. Informationsgehalt von Wort und Laut in der Dichtung. "Роеtics. Роеtуkа. Поэтика". Warszawa, 1961.

***** Об этом см. в кандидатской диссертации В. А. Зарецкого "Семантика и структура словесного художественного образа", 1965.

****** Ср. известное положение теории информации: чем ограничен-нее алфавит системы и чем больше помех (шума) в канале связи, тем пространнее должен быть текст, передающий некоторую кон-стантную величину информации.

******* Ф. Скотт Фицджеральд. Ночь нежна. М., 1971, стр. 352-353.

******** См,: М. Foucault. Lеs mots et les choses. 1966, р. 318-319.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. СТРУКТУРА КИНОПОВЕСТВОВАНИЯ

Кинотекст может рассматриваться одновременно как дискретный, составленный из знаков, и недискрет-ный, в котором значение приписывается непосредст-венно тексту. Киномонтаж также можно выделить двух родов: присоединение к кадру другого кадра и присоединение к кадру его же самого (с какими-либо модальными изменениями или без них: смену коротких динамиче-ских кадров сверхдлинным и неподвижным можно рассматривать как результат - во втором случае - мон-тажа, при котором к кадру присоединен он сам). Мон-таж разных кадров активизирует смысловой стык, делает его основным носителем значений, монтаж однородных кадров делает стык незаметным, а смыс-ловой переход - постепенным. Поэтому, хотя монтаж по своей природе предполагает дискретность, при де-монстрации ленты с имманентным переходом кадра в кадр для зрителя дискретность скрадывается так же, как в живой речи скрадываются границы между струк-турными единицами. Так возникает кинематограф, ориентированный на структуру действительности (ее "язык" по терминологии Соссюра) или же на ее непосредственно-эмпирическую данность ("речь", в той же терминологии). Реально в тексте, конечно, присутствуют и "язык" и "речь" - дело идет лишь о некоторой режиссерской ориентации, при которой одна тенденция подчеркивается и сознательно выделяется на первый план, а вторая скрадывается. На этой основе возникают два типа повествования. Наш строй мысли, наши привычные представления, многие из которых нам кажутся присущими самой (81) природе человека, сформированы словесной культурой, культурой, в которой человеческая речь играет роль ос-новополагающей коммуникативной системы. Агрессив-но вторгаясь во все сферы семиозиса, она переформиро-вывает их по своему образу и подобию. Она словесна и нацелена на коммуникацию с другим индивидуумом. Несловесные или направленные на коммуникацию с самой собой системы в той или иной мере подавлены господствующим типом коммуникации. Поэтому, даже моделируя "рассказ при помощи картин", мы перено-сим на него схему словесного повествования. Тем бо-лее мы склонны забывать, что привычное повествова-ние с помощью языка и слов - лишь один из двух возможных типов рассказа. Первый воспроизводит словесный рассказ: он строится на прибавлении к единице текста еще одной еди-ницы, затем следующей и получении, таким образом, повествовательной цепочки. Соединение цепочки различных кадров в осмыслен-ную последовательность составляет рассказ. Другой тип повествования - трансформация одного и того же кадра. Вспомним строчку Фета: "Ряд вол-шебных изменений милого лица". Цепь изменении лица - конечно, повествование. Но при этом происхо-дит не объединение множества знаков в цепочках, а трансформация одного и того же знака. Напомним от-носящуюся к первым шагам кино ленту фотофона Деммени: актер, произносящий слова "Я вас люблю". Если на ленте изображение представлено как дис-кретная последовательность различных изображение то для зрителя это недискретное изменение одного, Если в первом случае повествовательность возникает за счет того, что рисунки используются как слова, то во втором возникает нарративность собственно изобразительного типа. Способность превращения иконического знака в повествовательный текст связана с на-личием в нем некоторых подвижных элементов. Так, на приведенном далее рисунке можно выделить кон-стантные элементы, позволяющие сказать про все изо-бражения: "Одно лицо", а при слитном их проецировании заставляющие воспринимать изображение как один кадр. Но есть и переменные (способные в преде-лах данного кадра меняться) элементы. (82) Для того, чтобы разные кадры могли быть соеди-нены в осмысленную цепочку, у них должен быть об-щий элемент какого-либо уровня: это может быть одно и то же изображение другим планом или два раз-личных изображения с общим модусом. Совпадение может быть смысловым (свисток милиционера и сви-сток паровоза). Может повторяться деталь (шагаю-щие по обломкам стекла ноги Марка и ноги Бориса по лужам в "Летят журавли" М. Калатозова), подчер-киваться единство направления действия (кадр вы-стрела сменяется кадром падения тела) и пр. Важно одно: при соединении различных кадров некоторый дифференцирующий элемент повторяется, а при транс-формации кадра он становится основой для различе-ния. В одном случае проявляется тенденция к резким семантическим сближениям, а в другом - к смысло-вому микроанализу, расщеплению. Первый тип характерен для подчеркнуто мрнтажного кинематографа. Он выдвигает вперед проблему структуры мира и строится как система скачкообраз-ных переходов от одного композиционного узла к другому. Второй тип ориентирован на непрерывное повество-вание, имитирующее естественное течение жизни. В первом случае режиссер дает нам "грамматику жи-зни", предоставляя самим находить жизненные текстеы, иллюстрирующие его модель. Во втором он дает нам тексты, предоставляя самим извлекать из них "грамма-тическую структуру". Однако, если исключить чисто экспериментальные ленты, речь может идти лишь и доминировании той или иной тенденции, поскольку это враги, нуждающиеся друг в друге. (84)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. СЮЖЕТ В КИНО

Все существующие в истории человеческой культуры тексты - художественные и нехудожественные - делятся на две группы: одна как бы отвечает на вопрос ."что это такое?" (или "как это устроено?"), а вторая - "как это случилось?" ("каким образом это произошло?"). Первые тексты мы будем называть бессюжетными, вторые сюжетными. С этой точки зрения, бес-сюжетные тексты утверждают некоторый порядок, регулярность, классификацию. Они будут вскрывать структуру жизни на каком-либо уровне ее организации - будь то учебник по квантовой механике, правила уличного движения, расписание поездов, описание иерархии богов античного Олимпа или атлас небесных светил. Эти тексты по своей природе статичны. Если же они описывают движения, то это движения регу-лярно и правильно повторяющиеся, всегда равные самим себе. Сюжетные тексты всегда представляют собой "слу-чай", происшествие (не случайно определение сюжет-ного текста "новелла" происходит от слова "новость") - до, чего до сих пор не бывало или же не должно было быть. Сюжетный текст - борьба между некоторым порядком, классификацией, моделью мира и их нарушением. Один пласт такой структуры строится на невозможности нарушения, а другой - на невозможности ненарушения установленной системы. Поэтому ясен революционизирующий смысл сюжетных повествова-ний и значение, которое построение этого типа приобретает для искусства. Будучи по природе динамическим, диалектически (85) сложным началом, сюжет в искусстве еще более усложняет собой структурную сущность произведения. Сюжет - последовательность значимых элементе) текста, динамически противопоставленных его классификационному строю. Структура мира предстает перед героем как система запретов, иерархия границ, переход через которые невозможен. Это может быть черта, отделяющая "дом" от "леса" в волшебной сказке, живых от мертвых- в мифе, мир Монтекки и мир Капулетти, знать и простонародье, богатство и нищету. Герои, закрепленный за каким-либо из этих миров, в сюжетном отношена неподвижны. Им противостоит (чаще всего - один) динамический герой, обладающий способностью пре-одолевать границу, пересечение которой для остальных героев немыслимо: живой, он спускается в царство теней, простолюдин - влюбляется в дворянку, бедняк - добивается богатства. Именно пересечений границы запрета составляет значимый элемент в поведении персонажа, то есть событие. Поскольку разделение сюжетного пространства на две части одной границей является лишь наиболее элементарным ви-дом членения (гораздо чаще мы имеем дело с иерархией запретов разной значимости и ценности), то и пересечение границ-запретов, как правило, будет реализовываться не как однократный акт - событие, а в виде цепочки событий - сюжета. Однако художественный сюжет движется в поле не одной, а, минимум, двух так или иначе соотнесенных (часто антитетически) иерархий запретов. Это придает сюжетной структуре характер смыслового мерцания: одни и те же эпизоды оказываются композиционно не равными самим себе, то выступая в качестве сюжетных событий с определенным значением, то приобретая иную семантику, то, вообще, теряя качество события. Поэтому, если нехудожественный сюжет однолинеен и графически может быть изображен в виде траектории движущейся точки, то художественный - переплете-ние линий, получающих смысл лишь в сложном дина-мическом контексте. (86) Сюжетный текст обязательно представляет собой повествование. Повествование, рассказывание всегда, в отличие от системы, представляет собой действие. При этом, если в системе активизируются парадигма-тические отношения, то в повествовании на первый план выступает синтагматика. Связь между элементами, построение на основе этой связи структурной цепочки, образующей текст, составляет основу всякого повествования. Однако именно синтагматический ас-пект раскрывает наиболее глубинные различия меж-. ду художественным и нехудожественным повествова-нием. Повествовательный нехудожественный текст может быть рассмотрен как иерархия синтагматических структур. Закономерности последовательности фонем, морфо-грамматических элементов, частей предложения, предложений и сверхфразовых единств могут быть рассмотрены для каждого случая отдельно как вполне самостоятельная проблема. При этом каждый уровень имеет вполне самостоятельную имманентную организацию. Одновременно каждый низший уровень по отношению к следующему за ним более высокому будет выглядеть как формальный, а этот более высокий выступит в качестве его содержания. Так, если мы рассматриваем уровень последовательности морфем в тексте, фонемная структура будет выступать перед нами как чисто формальное построение, содержанием которого окажется развертывание грамматически значимых элементов. Для сюжетного построения нехудожественного типа вся сумма фонологических, грамматических, лексических и синтаксических (в пределах предложения) упорядоченностей оказывается формальной. В качестве содержательного, то есть значи-мого, выступает последовательность сообщений на фразовом и суперфразовом уровне. Как только мы переходим к художественному пове-ствованию, все эти закономерности оказываются сме-щенными. Дело в том, что в нехудожественном повествовании организация планов выражения и содержания стро-ится так, что первый подвергается предельной автома-тизации: он не несет информации, представляя со-бой выполнение заранее известных закономерностей. (87) Предполагается, что слушающий рассказ на русском языке, получая информацию об определенных собы-тиях, о самом языке никакой информации не получает. Язык сообщения дан обоим участникам коммуникации заранее. Пользование им настолько автоматизировано, что, при правильном употреблении языка, он дела-ется абсолютно незаметным, "прозрачным" для инфор-мации. Между тем в художественном сообщении самый язык несет информацию. Выбор того или иного вида организации текста оказывается непосредственно зна-чимым для всего объема передаваемой информации. В связи с этим установка на художественность сооб-щения будет создавать заведомо противоречивую ситуацию: с одной стороны, на текст накладываются дополнительные по отношению к нормам языка огра-ничения: ритмические, рифменные и многочисленные другие. Однако, если бы все эти структурные инерции, заданные уже в начале текста, неукоснительно реали-зовывались на всем его протяжении, художественное построение стало бы насквозь автоматизированным и не смогло бы быть носителем информации.