Вера Лукницкая - Пусть будет земля (Повесть о путешественнике) Страница 9

Неожиданно у них появился великолепный чичероне. Он подошел к ним сам, услышав русскую речь. Звали его Игнат Романович Фроленко. Ему было за шестьдесят, лицо его было обгорелым и сморщенным, но глаза из-под засаленной фески глядели открыто и добродушно.

Седой и отяжелевший, он совсем не напоминал российского бесшабашного бродягу. А между тем его трепали ветры многих морей, он плавал на английских и норвежских судах, работал на плантациях в Южной Америке, охотился в Австралии. Лет двадцать назад осел в Египте. Объяснялся на нескольких языках.

- Я для вас клад, господа! Каир знаю не хуже Александрии. И жить вы можете у меня, и гида нанимать не надо. Это будет вам стоить дешевле, а мне великая радость побыть с русскими.

Фроленко привел друзей в караван-сарай, где происходила в былые времена торговля живым товаром, но где и сегодня еще можно было увидеть продажу рабынь.

- "Где стол был яств - там гроб стоит!" - снова продекламировал Гранов, указывая на лихорадочного безумца, который выкрикивал проповеди стоявшей на коленях кучке жалких бродяг у красной гранитной стелы - Помпеевой колонны, воздвигнутой в третьем веке в честь римского императора.

- Не совсем гроб, господа... - не принял иронии Гранова Фроленко. - На этом месте стоял эллинский храм Сераписа. А рядом находилась знаменитая библиотека древностей. Поэты и ученые - Геродот и Аристофан, Аристарх и Птолемей...

- И "пентатлон" - математик, филолог, астроном, философ, музыкант Эратосфен, который первым измерил дугу меридиана, составил карту Земли и назвал свое сочинение "География". Он же был хранителем этой библиотеки после Каллимаха, - весело добавил Елисеев. - Так я говорю, Игнат Романович?

- Словом, - продолжал гид, смутившись, - здесь была собрана вся греческая, римская, египетская, индийская литература. А в 341 году она погибла при взятии Александрии арабами.

- Здесь, на острове Фарос, стоял знаменитый мраморный маяк. Он был разрушен в начале шестнадцатого века. Потом построили новый, но старое обозначение живо до сих пор - Александрийский... В Александрии почти не осталось памятников старины, - добавил Гранов.

- Зато какой сад Антониади! Какие прекрасные цветники! Олеандры, мимозы, жасмины, смоковницы. А какие финиковые рощи! - восторгался Елисеев.

Фроленко вез друзей в загородные сады Александрии на лодке по роскошному озеру-болоту Мариуту. Фламинго и пеликаны были так необычны для европейцев, что они не решались их трогать, но на уток поохотились, а после охоты устроили состязание в стрельбе. Выиграл его Елисеев. Фроленко пытался одолеть Гранова, но молодость брала свое.

- Стар казак, - сказал Игнат Романович. - Лет десять назад я б тебе показал! За Александра не скажу. Чи ружье у него заговоренное? Я такого стрелка всего лишь раз видел. Он был индеец. Що ж це такэ, человиче, повернулся к Елисееву, перешел он вдруг на "ридну мову", - ты хучь разок... - он запнулся, - промажь.

- "Промажь" - это по-русски, - сказал Елисеев. - Забыли, что ли, по-своему, по-хохлацки?

- Забув, - грустно признался Фроленко.

...Они медленно брели вдоль берега и вдруг увидели: горело небольшое строение над морем.

Иностранные матросы, громя кофейню, буйствовали на набережной.

Подбегали арабы и ввязывались в драку. Толпа туземцев росла, ненависть к чужестранцам была очевидной.

- Отсюдова тикать треба, - сообразил Фроленко, - ноги, говорю, надо скорей уносить.

Человек десять темнокожих, сверкая налившимися кровью глазами и размахивая палками, бежали прямо на них.

- Стойте, дети Магомета! - властно выкрикнул Фроленко.

- Стойте! Это русские, Россия, московиты, понятно? - объяснил он по-арабски.

Бежавшие от неожиданности остановились в нескольких шагах. Потом повернулись и бросились в общую свалку.

- А уйти все же надо от греха, - повторил Игнат Романович.

Гранов настаивал побыстрее выбраться из Александрии и двигаться к Каиру в лодке по Нилу. Но для Игната Романовича такой способ был, увы, уже не под силу.

И ранним утром они уселись в каирский поезд. Вагон оказался открытым, и путешественники познакомились с ветром пустыни. Раскаленный песок, забиваясь под одежду, раздражал тело, слезил глаза, хрустел на зубах, першил в горле. С непривычки это было невыносимо мучительно.

По вагону шел полковник-араб Ахмед-бей. Он признал русских, по-восточному пылко выразил свой восторг и сразу же увел их в свой крытый вагон. У него оказался огромный кувшин с водой. Путники умылись, облегчив свои страдания. Гостеприимный полковник угостил прекрасным завтраком. Ахмед-бей неплохо говорил по-русски и, чувствовалось был рад случаю поговорить на этом языке. Он пригласил всех погостить у него под Каиром*.

Полковник командовал кавалерийским полком и потому смог выделить путешественникам великолепных коней и двух унтер-офицеров. По утрам путники выезжали к руинам древнего города Саиса, осматривали остатки циклопической стены дворца и храма с гробницами царей, а вечера проводили в саду Ахмед-бея на берегу Нила, неизменно вкушая "лухме" - национальное блюдо племени абабдех-бишарин, откуда был родом полковник. Это каша из дурры. Мука из ее зерен заваривается, как мамалыга, сдабривается острым соусом, который, в свою очередь, приготовляется из растертого в порошок сушеного мяса, сухих трав и красного перца.

Трапеза происходила так: сваренную кашу прямо в котле ставили на землю. Рядом в чаше соус. Хозяин и гости. Вымыв руки, присаживались на корточках вокруг котла, отрывали руками куски загустевшей каши, макали в соус и отправляли в рот. Лучшей благодарностью по правилам хорошего "абабдех-бишаринского" тона должны были служить громкие отрыжки. Фроленко, как опытный восточный гурман, старательно обучал этому "искусству" новичков. Надо сказать, что если наши путешественники и не могли выразить свое отношение к трапезе таким "изысканным" способом, то, во всяком случае, острый ужин их так возбуждал, что полночи они проводили в любезных беседах с полковником, наслаждаясь пением птиц.

Гостеприимству полковника не было границ. Гости с огромным трудом уговорили хозяина отпустить их наконец по делам в Каир.

Круговорот каирской жизни с первых минут ошеломил их. В глазах пестрели костюмы всевозможных народностей. В бушующем море городской толпы зазывалы кричали, юродивые вопили, муэдзины скликали правоверных в десятки мечетей.

На одной торговой улице они наткнулись на полуголого бедуина, который яростно проклинал европейцев, и Фроленко поторопился на всякий случай увести приятелей прочь; на другой - группа дервишей устроила овации, узнав, что белые туристы - московиты.

"Нигде, кажется, пылкая фантазия арабского художника не изощрялась более, как при создании пышных могил для великих мира сего. Невозможно описать словами всего великолепия, которое расточено здесь на фоне мертвой пустыни. Глаз устает от ч дного разнообразия и пестроты архитектуры.

Дворцы, мечети, минареты самых причудливых форм чаруют и одновременно подавляют величием. Тысячи узорных куполов гробниц образуют целые улицы, сверкая на солнце пустыни. Змеи ящерицы и скорпионы - единственные живые обитатели этого чудного города".

"Город мертвых" - так называют арабы обширное кладбище, окружающее мечеть Амра и уходящее далеко в пустыню от Каира...

Гранов что-то вычислял:

- Не менее пяти миллионов мертвых... Какой ужас, а? Ты что молчишь? Почему смерть подавляет нас величием? Почему мы чтим могилы? Только ли они напоминание, что это предел всех наших стремлений? Почему индус сжигает плоть, чтоб остался лишь дух, а египтянин так заботится о прахе? А мы... мы говорим, что главное - наша бессмертная душа, но тоже видим в могилах нечто священное, чтим их, горюем, когда их оскверняют. А ведь в них гниль, кости, черви... ничто. Когда ты лазишь по могилам и таскаешь черепа для своих измерений, ты не ощущаешь, что это нарушение вечного покоя?

- Надеюсь, я не приношу вреда тем, что измеряю черепа. Зато пользу принесу. Уже сейчас могу сказать твердо, что разница, к примеру, между северянином и египтянином при всем внешнем контрасте призрачна. И тот и другой - человек, и никакие рассуждения о неравенстве рас не имеют права на существование. А культура? Разное лишь представление о том, как мир неземной связан с их плотью. Ну что же, это нажитое богатство, связанное с условиями природными и, конечно, экономическими, политическими. В некоторых деревнях существует много поверий. Например, покойника обряжают в нецелое, чтоб "там" он был в целом, кладут разбитый кувшин, чтобы "там" он был неразбитым. Это языческое представление о вывернутом, изнаночном мире. В колыбельных песнях нашего Севера часто зовут смерть, чтобы она забрала младенца... и это означает жизнь. Как бы обманывают смерть.

- Не понимаю.

- Я тоже не понимаю всех этих представлений, но так и поют:

Баю, баю, баю, бай!