Роман Сенчин - Любовь в реале

Любовь в реале

Полюбить — легко, любить — сложно.           

Народная мудрость

Захар Прилепин. Черная обезьяна. — М.: АСТ, Астрель, 2011;

Анна Козлова. Все, что вы хотели, но боялись поджечь. — СПб.: Амфора, 2011.

Картин счастливой любви можно вспомнить вот так, без помощи справочного материала, совсем немного… Приходит в голову, как ни странно, чета Маниловых из “Мертвых душ”, которую в школе нас приучали воспринимать чуть ли не с презрением. Живут этакие голубки, пустые мечтатели, витают в облаках… А задуматься, как непросто им было сохранять это витание в дальнем имении, в замкнутом пространстве, общаясь с ограниченным числом лиц, причем не их круга. Манилов иногда выезжает в город, а жена и сыновья — в заточении. (Жуткие будни таких дальних (да и не очень дальних) помещиков мы увидим у Чехова.) И любовь, пусть и пошловатая, смешная (а какая продолжительная любовь не может показаться пошловатой и смешной?) удерживает этих затерянных в пространствах России людей от превращения в животных… Или любовь Ильи Ильича Обломова. Нет, не к этой лицемерной, не уважавшей его Ольге, а к Агафье Матвеевне. Ведь их отношения близки к идеальной любви, идеальному супружеству.

Но все же при всем усилии вспомнить много счастливых любовей в русской литературе не получается. Чтобы он и она познакомились, влюбились, а в финале, прожив полную испытаний, но все же чистую и честную совместную жизнь, умерли…

А можно ли написать такую книгу с подробностями? Дешевое чтиво или сказку — да, а реалистический роман… Лев Толстой попытался изобразить идеальную семью — Левина и Кити. Но помним ли мы ее? Я встречал поклонников этого произведения, пропускавших при перечитывании страницы, ей посвященные. Левин с Кити казались им лишней линией. Она явно слабее, чем линия Анны, Вронского, Каренина: здесь страсти, конфликты, слезы, поезд, а там — размеренность и приторная благость…

В “Крейцеровой сонате” тот же Толстой, наверное, первым в русской литературе попытался показать невозможность любви долгой, прочной, в браке: “Влюбленность истощилась удовлетворением чувственности, и остались мы друг против друга в нашем действительном отношении друг к другу, то есть два совершенно чуждые друг другу эгоиста, желающие получить себе как можно больше удовольствия один через другого. Я называл ссорой то, что произошло между нами; но это была не ссора, а это было только вследствие прекращения чувственности обнаружившееся наше действительное отношение друг к другу. Я не понимал, что это холодное и враждебное отношение было нашим нормальным отношением, не понимал этого потому, что это враждебное отношение в первое время очень скоро опять закрылось от нас вновь поднявшеюся перегонной чувственностью, то есть влюблением. <…> С братом, с приятелями, с отцом, я помню, я ссорился, но никогда между нами не было той особенной, ядовитой злобы, которая была тут. Но прошло несколько времени, и опять эта взаимная ненависть скрылась под влюбленностью, то есть чувственностью, и я еще утешался мыслью, что эти две ссоры были ошибки, которые можно исправить. Но вот наступила третья, четвертая ссора, и я понял, что это не случайность, а что это так должно быть, так и будет, и я ужаснулся тому, что предстоит мне. При этом мучила меня еще та ужасная мысль, что это один я только так дурно, непохоже на то, что я ожидал, живу с женой, тогда как в других супружествах этого не бывает. Я не знал еще тогда, что это общая участь, но что все так же, как я, думают, что это их исключительное несчастие, скрывают это исключительное, постыдное свое несчастие не только от других, но и от самих себя, сами себе не признаются в этом”.

Поскольку реалистическая проза тесно связана с реальностью, заглянем туда. Кто будет утверждать, что большинство семей живут не по подобному графику? Впрочем, большинство семей рассыпаются после нескольких таких перепадов, решив, что ошиблись в избаннике/избраннице. Снова находят человека, снова женятся, и снова вскоре подают на развод. Вот, кстати, цифра: “В 2009 году процент разводов в России составил 70%”, — а после нее еще более мрачный вопрос: “Интересно, счастливы ли в браке оставшиеся 30 процентов?”

Русская литература в прошлом и позапрошлом веках немало внимания уделила проблеме гибели любви в браке. В первом десятилетии века нового мы этой проблемы почти не встречаем. Авторы попросту выпускают ее из повествования или же обходятся несколькими словами.

Впрочем, недавно и почти одновременно вышли две книги, в которых эта проблема затронута. Это “Черная обезьяна” Захара Прилепина и “Все, что вы хотели, но боялись поджечь” Анны Козловой.

Герой прилепинского романа вроде бы (статусно) вполне благополучный человек. Деньги водятся, квартира, хоть и не просторная, но своя, имеется, есть жена и двое детей. Правда, существует еще и любовница, но это давно уже не является однозначным пороком, более того, в печати не раз я встречал советы женам отнестись с пониманием и терпением к существованию у мужа любовницы, так как, оказывается, наличие любовницы только укрепляет брак, — муж, дескать, возвращается от любовницы в хорошем настроении, но и с чувством вины, и уделяет больше внимания детям, законной супруге…

Безымянный (и автор, видимо, неслучайно не дает ему имени) герой “Черной обезьяны” жене не уделяет никакого внимания. Они живут словно бы в параллельных измерениях. Она приходит домой, он уходит, она уходит, он приходит… Но по вечерам они оказываются вместе, и тогда герой тоскливо мечтает: “…Сейчас бы свернуть в проулок, миновать тупичок, выйти через черный ход к дивану в другой комнате, подбежать на цыпочках к дверям, быстро запереться изнутри на засов”.

Жена делает попытки близости, но они вялы и формальны, — видимо, и она понимает, что любовь прошла.

До определенного момента их соединяют дети — мальчик и девочка лет четырех-пяти. К ним невозможно не испытывать нежных чувств — сам возраст на это провоцирует, о них невозможно не заботиться (хотя дети всячески стараются быть самостоятельными, послушными, некапризными). И все же, узнав о том, что у мужа любовница (точнее, получив материальные доказательства), жена убегает из квартиры. Герой тоже не может долго находиться в этих стенах; отводит детей в садик, откуда их при первой возможности похищает жена.

Герой переселяется к любовнице, но та очень скоро его выгоняет. Он, находящийся постоянно при ней, грузящий (пусть и молчаливо) ее своими проблемами, ей не нужен. Секс, удовлетворение чувственности — одно, а сосуществование — другое.

В итоге герой остается один. Этакий примерно тридцатипятилетний бобыль — сгоревший, опустошенный, безвольный.

Сценам, так сказать, общения героя с женой, детьми, любовницей автор отвел едва ли треть объема своей небольшой книги. Его, вместе с героем, больше занимает проблема неких недоростков — кровожадных детей, убивающих взрослых… В итоге они сводят (временно?) героя с ума, тем более что потерявшиеся его родные сын и дочка, вполне вероятно, могли стать такими же недоростками…

Линия недоростков, конечно, важная, на ней держится сюжет, но она все же литературна. А вот линия потерянной любви — жизненна и кровоточива.

Автор не показывает нам период влюбленности героя и его жены; знакомство героя с любовницей описано предельно лаконично (герою очень понравились ее щеки). Мы видим лишь финал — предел послелюбовья. К сожалению, лишь это.

Я слышал, что первоначально “Черная обезьяна” была намного больше окончательного варианта. Быть может, там Захар Прилепин проследил весь период гибели любви своего героя и к жене, и к любовнице; скорее всего, получилось художественно слабо, и он оставил лишь то, что оставил.

Жаль. Чтобы показать путь героя от счастья к одиночеству и опустошению, подошла бы форма русского романа — неспешное, подробное повествование, необходимые длинноты, временная протяженность.

А гибель любви в “Черной обезьяне” закономерна. Точно так же она гибнет в девяти из десяти квартир любой российской (а может, и европейской, и американской) многоэтажки. Условия жизни, ритм жизни, схема жизни не подходят для прочной любви… В одних квартирах любовь гибнет громко и болезненно, в других — тихонечко разлагается. Но немало к тому же квартир, где обитают одинокие особи, которые, зная, что любовь — это почти сказка, мираж, тем не менее мечтают о ней.

Такова героиня книги Анны Козловой “Все, что вы хотели, но боялись поджечь” Саша Живержеева. Ей почти тридцать, но у нее никогда не было мужчины, с которым она более или менее продолжительное время жила вместе. Все ее мужчины были или на несколько часов, или на десяток-другой встреч.

Живержеева и страдает в одиночестве, и боится с кем-нибудь соединиться. Ее постоянно преследуют воспоминания о судьбе ее родителей, которые сначала любили друг друга, а потом стали ненавидеть. Папа поздно приходил с работы и приносил мало денег, а мама стояла у плиты и остервенело варила борщ.