Владимир Набоков - Комментарий к роману "Евгений Онегин" Страница 10

Темы и композиционные приемы главы восьмой перекликаются с темами и приемами главы первой. В каждой есть хотя бы одна ярко обрисованная тема: день молодого повесы в главе первой (XV–XXXVI), обреченный на смерть молодой поэт во второй (VI–XXXVIII), страсть Татьяны к Онегину в третьей, деревня и проблемы творчества в четвертой, пророческий сон и именины в пятой, дуэль в шестой, путешествие в Москву в седьмой, страсть Онегина к Татьяне в восьмой. По всему тексту рассыпано множество романтических, сатирических, биографических и библиографических отступлений, которые придают ему удивительную глубину и красочность, В комментариях я обращаю внимание читателя, как восхитительно владеет Пушкин определенными темами и ритмами, например приемом «обгона и отставания» (глава первая), межстрофического переноса (бегство Татьяны в сад и поездка Онегина к дому княгини N) и ненавязчивого лейтмотива одной фразы, звучащей по ходу всего романа Читатель, не постигший своим сознанием эти и другие приемы, а также мельчайшие подробности текста, не вправе претендовать на понимание ЕО.

Сочинение Пушкина — это прежде всего явление стиля, и с высоты именно этого цветущего края я окидываю взором описанные в нем просторы деревенской Аркадии, змеиную переливчатость заимствованных ручьев, мельчайшие рои снежинок, заключенные в шарообразном кристалле, и пестрые литературные пародии на разных уровнях, сливающиеся в тающем пространстве Перед нами вовсе не «картина русской жизни», в лучшем случае, это картина, изображающая небольшую группу русских людей, живущих во втором десятилетии XIX в., имеющих черты сходства с более очевидными персонажами западноевропейских романов и помещенных в стилизованную Россию, которая тут же развалится, если убрать французские подпорки и если французские переписчики английских и немецких авторов перестанут подсказывать слова говорящим по-русски героям и героиням. Парадоксально, но, с точки зрения переводчика, единственным существенным русским элементом романа является именно эта речь, язык Пушкина, набегающий волнами и прорывающийся сквозь стихотворную мелодию, подобной которой еще не знала Россия Лучшее, что мне оставалось, это описать в некоторых своих комментариях отдельные отрывки оригинального текста. Надеюсь, что мои читатели захотят выучить язык Пушкина и вновь перечесть ЕО уже без этого подстрочника. В искусстве, как и в науке, наслаждение кроется лишь в ощущении деталей, поэтому именно на деталях я попытался заострить внимание читателя. Хочу повторить, что если эти детали не будут как следует усвоены и закреплены в памяти, все «общие идеи» (которые так легко приобретаются и так выгодно перепродаются) неизбежно останутся всего лишь истертыми паспортами, позволяющими их владельцам беспрепятственно путешествовать из одной области невежества в другую.

Онегинская строфа

Вот написанные мною два образчика, повторяющие размер и последовательность рифм онегинской строфы. Впервые они появились в «Нью-Йоркере» (New Yorker, Jan. 8, 1955):

What is translation? On a platterA poet's pale and glaring head,A parrot's screech, a monkey's chatter,And profanation of the dead.The parasites you were so hard onAre pardoned if I have your pardon,O Pushkin, for my stratagem.I traveled down your secret stem,And reached the root, and fed upon it;Then, in a language newly learned,I grew another stalk and turnedYour stanza, patterned on a sonnet,Into my honest roadside prose —All thorn, but cousin to your rose.

Reflected words can only shiverLike elongated lights that twistIn the black mirror of a riverBetween the city and the mist.Elusive Pushkin! Persevering,I still pick up your damsel's earring,Still travel with your sullen rake;I find another man's mistake;I analyze alliterationsThat grace your feasts and haunt the greatFourth stanza of your Canto Eight.This is my task: a poet's patienceAnd scholiastic passion blent —The shadow of your monument.

(Дословный перевод:

Что есть перевод? На блюдеБледная, сияющая голова поэта,Хриплый крик попугая, лопотание обезьяны,И профанация мертвых.Паразиты, с которыми ты был столь суров,Прощены, если мне дано твое прощенье,О Пушкин, за мою хитрость.Я спустился по твоему тайному стеблю,Добрался до корня и напитался от него;Затем, используя этот новый язык,Я вырастил другой стебелек и превратилТвою строфу, созданную по образцу сонета,В свою честную придорожную прозу —Сплошь колючки, но сродни твоей розе.

Отраженные слова могут лишь дрожатьПодобно удлиненным огонькам, извивающимсяВ черном зеркале рекиМеж городом и туманом.Ускользающий Пушкин! С неизменным упорством,Я все еще подбираю сережку твоей барышни,Все еще путешествую с твоим угрюмым повесой;Обнаруживаю чужую ошибку;Анализирую аллитерацииКоторые украшают твои пиры и обитают в великойЧетвертой строфе твоей восьмой песни.Такова моя задача: терпение поэтаИ страсть схолиаста, слившиеся воедино, —Тень твоего памятника.)

Онегинская строфа как определенная стихотворная форма была изобретением Пушкина (9 мая 1823 г.). Она содержит 118 слогов и состоит из четырнадцати стихов, написанных четырехстопным ямбом с регулярным чередованием женских и мужских рифм: ababeecciddiff. Части abab и ff обычно выделяются своим

смыслом, мелодией и интонацией в каждой данной строфе. Начальную стихотворную структуру (четкий звучный элегический катрен) и заключительную (двустишие, напоминающее коду в октаве или в шекспировском сонете) можно сравнить с рисунком на расписанном мячике или волчке, заметным в начале и в конце кружения. Само кружение в основном захватывает часть eecciddi, где многословные и неустойчивые формулировки размывают границы стихов, в которых редко наблюдается четкая композиция из двух двустиший и заключительного катрена. Лишь в трети из всех строф восьми песней часть iddiff с достаточной очевидностью состоит из двух терцетов, но даже в этих случаях заключительное двустишие выделяется столь рельефно, что это способствует переходу итальянской формы в английскую.

Последовательность ababeecciddiff как случайное сочетание рифм вдруг возникает то здесь, то там по ходу беспорядочного, не скованного строфой стиха со свободной схемой рифмовки, который использовался французскими поэтами для сочинения легкомысленных и шутливых повествований в XVII и XVIII вв. Наиболее знаменитым из них был Лафонтен, и в поисках пушкинского источника, пусть подсознательного, нам следует обратиться именно к нему. В лафонтеновских рифмованных «Сказках» («Contes», ч. III, Paris, 1671), стихотворениях, написанных в виде басен фривольного толка, я обнаружил два отрывка — хотя, бесспорно, их существует и больше, — где среди струек и ручейков произвольно организованных рифм просматривается последовательность ababeecciddiff, весьма напоминающая те мутации, за которые хватается эволюция, чтобы создать какой-нибудь островной или горный вид. Одна такая последовательность встречается в пятистопном стихотворении «Влюбленная куртизанка» («La Courtisane amoureuse»; стихи 3—16): miracles, Catons, oracles, moutons, même, Polyphème, assis, soucis, joliette, eau, fuseau, fillette, un, commun, другая представлена в четырехстопном стихотворении «Простак» («Nicaise»; стихи 48–61), довольно непристойной сказочке из 258 строк. Начальное «que» («которые») определяет «trésors» («сокровища»), о которых идет речь в стихе 47, — это красота и молодость мужчины:

Que ne méprise aucune dame,Tant soit son esprit précieux.Pour une qu'Amour prend par l'âme,Il en prend mille par les yeux.Celle-ci donc, des plus galantes,Par mille choses engageantes,Tâchait d'encourager le gars,N'était chiche de ses regards,Le pinçait, lui venait sourire,Sur les yeux lui mettait la main,Sur le pied lui marchait enfin.A ce langage il ne sut direAutre chose que des soupirs,Interprètes de ses désirs.[40]

Для русского уха последние две строчки поразительно схожи с пушкинскими клаузулами. Свободные чередования Лафонтена оказали огромное воздействие на технику Пушкина; задолго до того, как единичные употребления последовательности ababeecciddiff превратились в устоявшийся «вид» в онегинской строфе, русские стихотворцы, подражая своим французским пестунам, то и дело в процессе литературной мимикрии развивали именно этот стихотворный узор. Стихотворение «Ермак», написанное четырехстопным ямбом с нерегулярной рифмой в 1794 г, Иваном Дмитриевым (которого по дружбе историк Карамзин экстравагантно объявил «русским Лафонтеном»), служит тому ярким примером. В этой сибирской эклоге последовательность ababeecciddiff обнаруживается, по крайней мере, дважды; строки 65–78 (начало шестой речи Старца в беседе с Младым) и строки 93—106 (часть седьмой речи Старца). Спустя двадцать пять лет (1818–1820) Пушкин использовал эту же последовательность в своей очень галльской сказке со свободной схемой рифмовки «Руслан и Людмила», написанной четырехстопным стихом (например, песнь третья, строки 415–428), которая была закончена в 1820 г., за три года до начала работы над ЕО.