Вера Булич - Чужая весна Страница 11

«Мы встретимся. Странными снами…»

Мы встретимся. Странными снамиДуша когда-то жила.Мы встретимся… Но между намиРазлука рекой протекла.

Умчали шумные водыТвой образ живой навсегда.Пустое счастье свободы —Все то, чем душа горда.

Мы встретимся — нужно ли это? —На улице или в саду,Но отблеска тайного светаВ лице твоем не найду.

Я голоса не узнаю,Я музыки не поймуО том, как летели к раю,Как падали в гулкую тьму.

Лишь ветер напомнит о мощиРазвернутых крыльев тугих,О шелесте дрогнувшей рощи,О черных просторах ночных…

И вспомню внезапно, как билсяПлаща крылатого край,Когда, прозвенев, разбилсяСтеклянный, нетронутый рай.

«На корабле, на белом корабле…»

На корабле, на белом кораблеСмеялись, танцевали, пили, пели…Никто не думал в море о земле,Уже никто не вспоминал о цели.

В оконца узкие глухих каютСмотрела полночь звездными глазами,И вновь, пройдя подземный свой маршрут,Взлетало солнце шаром над волнами.

Летели тучи, ветер и вода,И реял флаг сиреневого дыма.Летели дни, а может быть, года,И ветер пел на мачте: мимо, мимо!

Но час настал — и черная земляВдруг обозначилась в тумане четко.В вечерний час спустилась с корабляИ отплыла к земле пустая лодка.

И счастье, молчаливый пассажир,Никем не узнанный, на берег сходит.Заходит солнце, и тускнеет мир.В покинутой каюте ветер бродит.

Стихи о счастье

I. «В поисках, в томительной погоне…»

В поисках, в томительной погонеНе найдя, не встретив, не догнав…Что ж теперь? Прижав к глазам ладони,Падать в пустоту стремглав?

И когда в последнюю минутуСчастье над моею головойСо стремительностью парашютаРаспахнуло купол голубой,

Дрогнула душа, как от удара:Разве счастьем нужно обладать?Вот сиянье ангельского дара,Озаряющая благодать!

Год ли, день ли, час… Легка утрата,Если память радостно-легка.И — конец лучистого канатаВыпустила твердая рука.

II. «Из синих просторов слетело оно…»

Из синих просторов слетело оноВ раскрытые, жадные руки,Где гаснуть и гибнуть ему суждено,Проходя сквозь земные муки.

Но чтобы не исказились чертыТомленьем, страхом и болью,Не тронув сияющей чистоты,Отпусти свое счастье на волю.

И грусть, и радость, и вздох вослед…Ни горечи, ни сожаленья,Но легкость и чистый, прохладный светОтлетающего виденья.

III. «Оставляю, все оставляю…»

Оставляю, все оставляю,Только память о счастье несу.Ясный вечер благословляю,Тишину, прохладу, росу…

Теплый ветер летит за мною,На пригорке березы шуршат,А на небе огнистой стеноюНебывалый растет закат.

И душа так полна и богата,Словно мне суждено на путиВ золотые ворота закатаМежду черных елей войти.

«Мы теряем любимые вещи…»

Мы теряем любимые вещи,Мы привычных лишаемся благИ не сразу смутный, но вещийПонимаем нам поданный знак.

Только каждый раз от потери —Дуновение, холодокИз слегка отворившейся двери,Неожиданный в сердце толчок.

Мы не знаем, еще не знаем,Отчего холоднее нам,Но и сами уже остываемК милым прежде и теплым вещам.

Отрекайся, душа, понемногуОт любви осязанья слепойИ готовься в большую дорогу,Где лишь звезды и ветер пустой.

1837

Шагами рыхлый снег измят.За рощей — сумрачный закат.Уж в вечность день отходит.

И на поляне черный рокРукою каменной курокУ пистолета взводит.

И дрогнул воздух. Снег с ветвейЛетит на плечи, в тень кудрей,Скрывающих стихию.

В снег опускается рука,Которой суждено: векаБлагословлять Россию.

Из дневника

I. «Как цедят воду сквозь песок и уголь…»

Как цедят воду сквозь песок и уголь,Чтобы достичь прозрачности кристальной,Так мне хотелось бы, сквозь долгий искусМолчанья добровольного пройдя,Сказать немногие слова однажды,Очищенные от случайной мути,О самом главном и неуловимом,О самом трудном, тайном и простом.Чего никак не выразить словами,Что можно лишь почувствовать пороюНеясно брезжущим в душе просветомИ вдруг с внезапной силой ощутитьОт шума сосен, от сырого ветра,Качнувшего сухой бурьян шуршащий,От потускневшего заката в небе,Прорезанном лиловой, длинной тучей,От вышедшей из облаков звезды…Застынешь, вглядываясь, узнавая,И молнией блеснет воспоминаньеО дивном знании первоначальном,Забытом позже, искаженном, смытомВолною повседневных мелочей,Воспоминание о том, что небоДает земле, о смысле нашей жизни.

II. «…На скалах, по дороге в Мункснэс…»

…На скалах, по дороге в МункснэсВ сырое, пасмурное воскресенье.

Ноябрьской оттепелью пахнул воздухЛистом лежачим, тающим болотом.Шли волны по заливу серым стадом,Шли люди под горою вереницей.Кружилась чайка над волнами. ВетерШумел в кривых и коренастых соснах.Набухшие с ветвей срывались каплиНа талый снег… И было все похожеНа детскую игру, где нужно частиЗатейливо-разрезанной картиныСложить в одно, чтобы понять значенье.Но не было ни смысла, ни разгадки.И вдруг из близких окон ресторанаС тропическим названьем «Миссиссиппи»Воззвал пророком громкоговоритель,И вырвался на волю трубный ветер.Скрипичный вихрь за ним поднялся к небу,Поплыли медленно виолончели,И музыка заполнила пространство —Легла на море, небо охватила,Прошла сквозь тучи и оттуда с ветромОкрепшая летела вниз, на скалы.И тусклый мир преобразился. ВолныИ медленно взлетающая чайка,И проходящие над морем тучиСо свежею голубизной в прорывах —Все обрело гармонию в движеньях,Участвуя в симфонии единой,Дыша одним дыханием согласным,Сливаясь в цельный, неделимый образ,

И стало ясно: музыка — душаИ смысл, и оправданье мира.

III. «…И снова Пятница страстная…»

…И снова Пятница страстная.В весеннем небе год смыкает круг.И главное не то, что было за год,А то, что вновь стою у Плащаницы,И в чаще свеч горит моя свеча.

Под скорбные и сладостные звуки,Протяжное взыванье «Святый Боже»Выходим из притвора. ОсторожноСпускаемся по каменным ступеням,От сквозняка рукою прикрываяИспуганное пламя жарких свеч,И вот уж каблуки уходят мягкоВ разрыхленную оттепелью землю,И между черных лип, над фонарямиПрозрачно зеленеет небо. ТяжкоСрываются над нами с колокольниНадтреснутые, редкие ударыКолоколов святого погребенья,И Плащаница огибает церковь,Плывя в дыму, в сиянии и в розах…И этот запах ладана и роз,Дымка от свеч и тающего снега,Ожог ладони от свечи палящей,Весенняя податливость земли,И скорбный символ темной Плащаницы,Над нами поднятой, и ясность неба,И жалоба стихающего хораПод приглушенный стон колоколов —Все входит в душу светлою печалью.

Пройдут, забудутся, остынут чувства,Изменит радость, притупится боль,Но навсегда останется лишь это:Весна и смерть. И память об утрате,И чаемое воскресенье в духе.Торжественность обряда векового.То подлинное, что одно для всех.

БУРЕЛОМ. Третья книга стихов (Хельсинки, 1947)