Литература как социальный институт: Сборник работ - Борис Владимирович Дубин Страница 12

и интеграции литературной культуры как «культуры в целом» (через поддержание содержательного образца) сохраняется лишь в пределах нормативной литературной культуры (и в соответствующих институтах и группах). Долее всего нормативная авторитетность классики удерживается в системах литературной социализации со свойственным для них дистанцированным пиететом перед «примером» и «образцом», но даже и здесь, и именно в силу отмеченной дистанции, классика лишается характера живой традиции, подвергаясь разрушению в инструментальных процедурах сопоставления текстов, генерализации текстовых значений, абстрагирования критериев анализа от анализируемой семантики и т. п.

В ходе подобной эрозии значимость сохраняют лишь обобщенные и формальные (тематически пустые) характеристики «классичности», совокупность которых образует относительно универсалистскую «культурную форму», эффективно реализуемую в процессах литературной коммуникации теми или иными группами ее участников для различных целей (эти функциональные значения «классики» выступают для исследователя индикаторами, фиксирующими наличие конфликтных групп с их конкурирующими определениями реальности). Так, оценочные формы «классичности», будучи приложенными к различным содержательным значениям, используются группами, устанавливающими и поддерживающими нормативный состав и порядок литературной культуры, в качестве средства фиксации области признанных достижений (и в этом смысле – области непроблематичного) в литературе – совокупности образцов, аккумулируемых в фонде литературного наследия, и прежде всего – «уходящего». Вместе с тем через референцию к классике как символической сфере предельной упорядоченности культурных значений (и их полной осмысленности в рамках этого интегрального целого) литературная критика и функционально близкие к ней идеологические группировки структурируют актуальную литературную культуру, проводя разметку и оценку литературного потока[48]. Наряду с этим, в деятельности специфических инновационных групп исследователь может фиксировать апелляцию к ценностным конфигурациям «классического» даже для парадоксальной легитимации литературных изменений и программирования литературного развития. Из мифологемы ушедшего «золотого века» классика превращается здесь – при характерной смене модуса на «долженствующий быть» – в утопическую, более того – принципиально нереализуемую проекцию «нового мира» в будущее (ср. настойчивые ожидания и требования «нового классика» в переходных ситуациях). Во всех этих случаях обращение к классике сохраняет для социолога свой функциональный смысл основы группового контроля над разнообразными в содержательном плане процессами изменения и дифференциации социальной системы литературы.

Апелляция к классике или аналогичным интегративным субститутам в литературе (каноническим категориям «жанра» или «стиля») может отмечать для исследователя и формирование специфических маргинальных групп, стремящихся таким образом легитимировать свои притязания на ведущие позиции в литературной системе. Последнее обычно для процессов ускоренного развития культурной периферии (ср. соображения Т. С. Элиота об ориентации на античную классику как идеологию самоопределяющейся культурной элиты бывших варварских провинций Римской империи[49]).

Обобщая сказанное, мы полагаем, что социолог вправе сопоставить функциональное значение таких образований различных уровней, как письменная традиция в рамках культуры в целом, литературный язык (т. е. язык «классических» авторов) в отношении всего речевого фонда общества, «классика» («высокая» литература или образцы «высокого» стиля) в пределах всей словесности, архаизмы («высокие» речения, экзотизмы и др.) в границах текста и т. п. Эти региональные аксиоматики литературной культуры (или их дисциплинарные аналоги в специализированных областях – критике, литературоведении) представлены фундаментальными метафорами литературной «реальности». По отношению к подобным символическим образованиям носители всей полноты значений того или иного уровня производят определенными, в большинстве случаев – рутинными для себя техническими средствами традиционализирующую интерпретацию смысловых компонентов в рамках, соответственно, литературной культуры, дисциплины, текста или совокупности текстов. Эти синтетические «целостности» социолог литературы в свою очередь аналитически расслаивает, усматривая в образуемых конфигурациях – в соответствии с общей логикой предлагаемого здесь подхода – различные в модальном отношении типы поведенческой регуляции (нормативной или ценностной).

Социолог обнаруживает в трактовках критики и литературоведения, в использовании ими образований, подобных «классике» (т. е. «методических» средств генерализации и типологизации литературных значений), символические компоненты группового самоопределения. Манипулирование этими конструкциями дает авторитетным инстанциям литературной системы и ориентированным на них слоям публики возможность согласованным образом выстраивать и поддерживать в процессах коммуникации, социализации и т. п. частичные «миры» литературы (конечные области значений «реальности») в качестве тотальностей, консистентных в заданном отношении и гомогенизированных наличными культурными средствами, т. е. в конечном счете – устанавливать и сохранять нормативную структуру и протекание социального взаимодействия. В этом смысле описываемые образования могут быть в функциональном плане сближены исследователем с аналогичными метафорами нормативного порядка (преемственности и изменения) в культуре или ее специализированных сферах, например науке. Так, правомерно сопоставление функций «классики» в литературной культуре с ролью представлений о «наследственности» в естественных и социальных науках, в общественном мнении и художественных текстах Новейшего времени (потенции изменения закрепляются при этом за «средой»)[50].

В указанном аспекте – как средство обоснования собственного видения реальности определенными культурными группами – классика может быть сопоставлена в Новейшее время с идеей «модерности», что, впрочем, демонстрируется в неоклассических течениях авангардной литературы. Групповые ориентации на значения классичности и модерности в своей референции к субститутам трансцендентного в секулярной культуре (фактически, тематически пустой области вневременного) обнаруживают для социолога сходную по интенциональной структуре конструкцию, нормативно фиксирующую определения ситуации. Тем самым оценочно конституируются содержательные значения актуального или прошедшего, причем последнее квалифицируется как более «низкое» (ср. тавтологическую конструкцию такого сочетания, как «классическая древность» или определение Ш. Бодлером современного искусства как «представления настоящего» – répresentation du présent – или даже «воспоминания о настоящем»). Отсылка к временным размерностям в данных случаях не означает рефлексии над протеканием времени или актуализацией фиксированной длительности прошлого. Она используется как средство символической синхронизации гетерогенных культурных значений проблематического настоящего, позволяя через референцию к этим условным и вневременным координатам отсчета устанавливать связанность смысловых компонентов в виде их квазиисторической последовательности, т. е. специфическим, универсалистским образом разворачивать нормативную структуру или иерархию групповых ценностей на единой оси линейного «бескачественного» времени. И «классика», и «модерн» для носителей описываемого типа поведенческой регуляции в этом смысле как бы противопоставлены истории, культуре и любой другой предметности в качестве «метаисторического» и «надкультурного», что предопределяет симптоматическую для исследователя установку таким образом ориентированных групп по отношению к языку как универсальному медиуму традиции. И ценностная предпосылка надвременной незыблемости языковых значений и правил, и претензия на их тотальное элиминирование в акте сиюминутного, точечного, «непосредственного» представления и повествования приходят в конфликт с неотъемлемой историчностью языковых форм и семантики. Характерно поэтому, что герменевтический и культурологический анализ вскрывает в описываемых конструкциях «классического» и «модерного» их историчность и культурность[51].

Утрата аскриптивного характера форм и тем письменной культуры была восполнена в классицизме установлением нормативного характера литературы и литературного языка. Представление о норме литературного образца, ориентированного на исторические формы, и прежде всего – на строго определенные темы, задало динамическую границу жанров, т. е. подчеркнуло нормативно-иерархический характер тематики и стилевых средств выражения – структуры ценностей, лежащих в основе жанровой классификации. Этим же была задана и нормативная дихотомия «высокого искусства» и «неискусства», «нелитературы», или «литературы для народа», «тривиальной», «развлекательной» и т. п. Основание же структуры литературных авторитетов, заново проблематизированное романтиками, вынужденными в полемике помимо воли утверждать и упрочивать статус и необходимость критериев оценки и эталонов литературности (точнее, их формальное и функциональное значение), составило ядро собственно литературной «традиции». «Традиция» определяла устойчивость новой возникающей литературной системы, более того, фиксировала механизмы циркуляции литературных образцов между уже дифференцированными нормативными слоями литературной культуры и самой публики (использование тем, техники, цитация и т. п.). Тем самым были заданы «верхняя» и «нижняя» границы релевантности литературного образца и созданы возможности адаптации высокозначимых компонентов элитарной литературы представителями ее массового производства, что подготовило условия для массового функционирования литературы и превращения определенной ее части в некоторое подобие средств массовой коммуникации.

Отчленение областей массовой словесности выступило при этом специфическим моментом (а для исследователя – индикатором) прогрессирующей структурной и функциональной дифференциации социокультурной системы литературы. Общей культурной предпосылкой этой дифференциации стало разрушение нормативности единого и единственного в своей универсальности и надвременности классицистского канона и содержательных определений литературы в идеологии романтизма, т. е. – в социальном плане – возникновение конкурирующих за авторитет элит и групп. Агентом данного процесса явилась практически первая социально автономизированная, собственно литературная авангардная