Константин Аксаков - Ломоносов в истории русской литературы и русского языка Страница 16

Итак, в стихах Ломоносова является русский язык во всей своей силе и красоте; он открывает новые свои обороты, новое богатство, в нем всегда лежавшее, и если обороты, даже употреблявшиеся прежде, то теперь получившие окончательное утверждение и занявшие прочно свое место. Здесь именно видим мы язык и не в отвлеченном его смысле, являющийся прекрасно. Освобожденный и движимый поэтической природой Ломоносова, принимает он новые изящные образы, раздается вся его звучность, и наконец, покорный его гению, становится он в стройные, изящные формы, только истинной поэтической природой могущие быть произведенными. И сверх того, эта поэтическая сила, так направленная к языку, выходит сама изящно, доказывая истинность поэтического гения, образующего язык. Мы постараемся показать это. Язык и собственно стих Ломоносова, именно потому, что Ломоносов был истинный поэт (мы устраняем особенности времени, они не составляют существенного), до нашего времени прошел неповторенный, и только (скажем еще) у Пушкина, вполне по крайней мере, вновь раздался. Здесь удивляемся мы именно русскому языку. Вопрос языка был вопросом момента; отсюда является второстепенность самого создания поэтического.

Обратим внимание на самые произведения Ломоносова, укажем на них и постараемся объяснить, если можно, их достоинство.

У Ломоносова, как мы сказали, нет целого художественного произведения, но много прекрасных изящных поэтических мест как относительно языка, который составляет общее его достоинство, так и относительно достоинства просто внутреннего, поэтического. Они встречаются всюду. Обратим же на них внимание {Ломоносова обвиняли в подражании немецкому стихотворцу Гюнтеру, его современнику; но мы не находим никакого подражания и никакой даже близости, кроме размера стихов, строфы и разве строя оных…}.

Вообще очень трудно делать разбор поэтических красот. Если говорить о изящном языке, тогда надобно исследовать язык собственно; но это совершенно особенный и важный вопрос, сюда не совсем входящий; отчасти же мы это исполнили. Что же касается собственно до поэтических мест, то надо определить воззрение на них, поставить их в известном свете, — и потом они сами уже говорят за себя. После определения такого воззрения, чтение, почти одно чтение, — вот что нам остается. Мы думаем, что уже определили воззрение, и теперь надобно нам только кинуть взгляд на самые произведения. Итак, мы просто указываем, делая сколько то возможно более близкое определение поэтической особенности Ломоносова.

В 1739 году появилась первая ода Ломоносова. Мы уже на нее указали и привели из нее некоторые примеры, собственно, относительно языка {18}; но они могут служить (некоторые по крайней мере) и примерами поэтического достоинства, как и другие примеры, приведенные во второй части, из переложений псалмов. Приведем теперь примеры из других его произведений; укажем прежде всего на Оду Девятую, Преложение из Иова {19}, так нам знакомую, так опрофанированную частыми повторениями и учебниками:

Кто море удержал брегами

И бездне положил предел,

И ей свирепыми волнами

Стремиться дале не велел?

Покрытую пучину мглою

Не я ли сильною рукою

Открыл, и разогнал туман

И с суши сдвинул океан?

Возмог ли ты хотя однажды

Велеть ранее утру быть,

И нивы в день томящей жажды

Дождем прохладным напоить,

Пловцу способный ветр направить,

Чтоб в пристани его поставить,

И тяготу земли тряхнуть,

Дабы безбожных с ней сопхнуть?

Стремнинами путей ты разных

Прошел ли моря глубину?

И счел ли чуд многообразных

Стада, ходящие по дну? {*}

{* Полн. собр. соч. М. В. Ломоносова. Спб., 1803, ч. 1, стр. 47–48.}

Каков стих! Здесь является полное его совершенство; разница может быть только в видоизменениях. И это было сказано вдруг, в то время, каким-то чудом, силою гениальной личной природы! Как хорош русский оборот последних двух стихов! Далее -

Стесняя вихрем облак мрачный,

Ты солнце можешь ли затмить,

И воздух огустить прозрачный,

И молнию в дожде родить,

И вдруг быстротекущим блеском

И гор сердца трясущим треском

Концы вселенной колебать

И смертным гнев свой возвещать?

Твоей ли хитростью взлетает

Орел, на высоту паря,

По ветру крила простирает

И смотрит в реки и моря?

Воззри в леса на бегемота,

Что мною сотворен с тобой,

Колючий терн его охота

Безвредно попирать ногой.

Как верви сплетены в нем жилы.

Отведай с ним своей ты силы!

В нем ребра как литая медь;

Кто может рог его сотреть?

Ты можешь ли Левиафана

На уде вытянуть на брег?

В самой средине Океана

Он быстрый простирает бег;

Светящимися чешуями

Покрыт, как медными щитами,

Копье и меч и молот твой

Щитает за тростник гнилой *.

{* Полн. собр. соч. М. В. Ломоносова. Спб., 1803, ч. 1, стр. 48–49.}

У Ломоносова встречаем мы чудные рифмы, в которых так является звучность языка, например:

Парящей поэзии ревность

Твои дела превознесет;

Ни гнев стихий, ни ветха древность

Похвал твоих не пресечет.

В моря, в леса, в земное недро

Прострите ваш усердный труд,

Повсюду награжду вас щедро

Плодами, паствой, блеском руд {*}.

{* Там же, стр. 119–172.}

Укажем сперва замечательные, отдельные выражения, прекрасные эпитеты, например:

Когда томит _протяжный_ день…

Коль тщетно _пышное_ упорство…

_Смущенный_ бранью мир мирит господь тобой… {*}

Которой лишены _пугливые_ невежды…

{* Там же, стр. 142, 184, 278.}

Но кроме этого, у Ломоносова видим мы, так у немногих настоящим образом встречаемую, верность, простоту и безыскусственность эпитетов — глубокое поэтическое свойство, находящееся, собственно, только у древних, например:

Где в _мокрых_ берегах крутясь печальна Уна,

Медлительно течет в объятия Нептуна…

Затем _прохладные_ поля свои любя…

Когда лишась цветов, поля у вас _бледнеют_…

Простерся _мягкий_ снег в спокойстве на полях… {*}

{* Там же, ч. 2, стр. 14, 18, 192, 300.}

Сколько поэтических мест в его одах, так называемых похвальных. Вообще надо сказать, что похвала, случай, на который он пишет оду, часто у него бывает только предлогом; часто оставя предмет в стороне, удаляется он в поэтический образ, и часто делаемое сравнение является у него именно поэтическим произведением. Скажем здесь, что в стихах Ломоносова особенно является человек любящий и понимающий природу и часто естествоиспытатель и ученый; видно, что Петр сильно на него действовал и одушевлял его, видно также, что великое пространство России поражало его. В примерах, которые приведем мы, это будет видно. Наши слова относятся и не к одам одним, но и ко всем его стихотворениям. Мы выписываем много, но мы не можем удержаться, чтоб не выписать. Несмотря на то, наши примеры далеко не заключают в себе всего, мы думаем, что выписки этих прекрасных, по нашему мнению, поэтических мест, выставленных на вид, интересны и имеют свою, и большую, важность. Нам кажется, что после наших исследований мы должны представить и прочесть его поэтические произведения {Чтение поэтических мест в стихотворениях Ломоносова, как нарушающее течение самого текста "рассуждения", помещаем мы в конце книги в "приложениях". Чтение это составляет отчасти критику его произведений вместе с избранием мест, имеющих поэтическое достоинство, чего мы не предположили себе в нашем рассуждении {20}.}.

Мы сказали уже, что мы у Пушкина видим стих Ломоносова, или по крайней мере у обоих видим мы один стих, одного рода. Приведем в доказательство тому хотя бы один небольшой пример из Пушкина.

Чем чаще празднует Лицей

Свою святую годовщину,

Тем робче старый круг друзей

В семью стесняется едину,

Тем реже он; тем праздник наш

В своем веселии мрачнее,

Тем глуше звон заздравных чаш

И наши песни тем грустнее.

Давно ль, друзья… Но двадцать лет

Тому прошло; и что же вижу?

Того царя в живых уж нет;

Мы жгли Москву, был плен Парижу,

Угас в тюрьме Наполеон,

Воскресла греков древних слава,

С престола пал другой Бурбон,

Отбунтовала вновь Варшава {*}.

{* Сочинения А. Пушкина. Спб., 1841, т. 9, стр. 157.}

Сверх того, скажем, что, хотя сам Ломоносов пренебрегал своими поэтическими произведениями, хотя часто в них виден был восторг ученого; но с другой стороны, по природе своей, согласно с своим значением, он был по преимуществу поэт; он был поэт везде: и в жизни своей, и в своих ученых занятиях, и в своих произведениях, какие бы они ни были. Мы уже упоминали прежде о том, как одушевленно написаны его ученые рассуждения; повторяем это здесь. Самое то даже, что в его поэтические произведения входят ученые предметы, показывает, как он смотрел на них, сколько видел в них прекрасного, живого, поэтического. Повторим: Ломоносов был поэт по природе своей и был им всюду, во всей многообразной деятельности, из которой одну, собственно литературную, мы рассматриваем.