Сергей Беляков - Сборник критических статей Сергея Белякова Страница 17

Исключением стал превосходный литературный портрет Виктора Ерофеева (кстати, один из немногих удачных образцов этого жанра в современной литературной критике). А принадлежит он неутомимому перу все той же Валерии Пустовой[80].

Из критиков “новой волны” о современной “немолодой” и “не новореалистической” литературе регулярно пишет (по обязанности колумниста “Ex libris НГ”) один только Сергей Шаргунов. Но и это исключение подтверждает правило. Почти все удачные рецензии, вышедшие под рубрикой “Свежая кровь”, были посвящены молодым авторам — Бабченко, Денежкиной, Прилепину. Прочие же не исполняли даже тех скромных функций, что требовал от критика Мих. Новиков: читателя толком не информировали и не развлекали. Средняя шаргуновская рецензия представляла собой набор мыслей, возникших у автора рецензии по поводу прочитанного. Попробуйте-ка извлечь хоть сколько-нибудь ценную информацию из его рецензий, скажем, на “Надпись” Проханова и на “Москва-ква-ква” Аксенова. Молодому критику явно не хватило эрудиции и даже общей культуры. Вот в рецензии на “Тихий Дон” (на сериал, не на роман) Шаргунов вместе со своей супругой Анной Козловой (еще одной молодой писательницей) снисходительно пишут: “Сергея Бондарчука хочется чуть-чуть ласково пожалеть <…> он был обычно и походя пнут советской властью <…> Разве один Бондарчук верил в то, что на Западе все по-другому? Жизнь красивее, краски — ярче?”[81] Если уж взялись “ласково жалеть”, то хоть бы узнали, что обласканного советской властью Бондарчука “пнули” как раз коллеги на пятом съезде кинематографистов. Про иллюзии Бондарчука и вовсе писать не следовало, откуда бы им взяться, этим иллюзиям, если он много лет из заграничных командировок не вылезал и, между прочим, задолго до “Тихого Дона” снял “Ватерлоо”.

В числе наиболее известных, признанных не только молодежью, но и старшими коллегами работ критиков “новой волны” были статьи Пустовой и Рудалева[82], посвященные современной военной прозе. Критики анализировали “Десять серий о войне” и “Алхан-Юрт” Бабченко, чеченские рассказы Карасева, “Патологии” Прилепина. И ни единого словечка не сказали о чеченских романах Александра Проханова, которые, кстати, появились раньше прозы Карасева и Бабченко. Не знаю, как там насчет “достоверности”, а в художественной убедительности Александр Проханов намного превосходит Аркадия Бабченко. Но молодые критики этих вещей просто не заметили. Писатель, давно уже разменявший седьмой десяток и отягощенный к тому же дурной репутацией, им не интересен.

Другое дело, “новые писатели”, и в особенности “новые реалисты”. Дмитрий Новиков, Илья Кочергин, Ирина Мамаева, Денис Гуцко, Захар Прилепин для критиков “новой волны” не просто состоявшиеся писатели, но едва ли не будущие классики, и уж во всяком случае — самые заметные фигуры в современной русской литературе. Мне представляется, что происходит это не столько от поколенческой солидарности, сколько из стремления молодых критиков управлять самим литературным процессом. Им еще не хватает знания контекста, далеко не все отвергнутые ими “реалисты” и “постмодернисты” внимательно прочитаны, новые лоцманы еще недостаточно изучили “мейнстрим”. В пестром, хаотичном мире современной литературы начинающему критику легко затеряться. Все “командные высоты” давно заняты опытными и пока что более профессиональными критиками. Поэтому он сужает круг, отсекает все “лишнее”, объявляя его “отжившим”, “мертвым”. Молодой критик расчищает новое место, первым делом отгораживает его от остального мира высоким забором, затем корчует пеньки, вспахивает и боронит почву, сеет зерна, ждет всходов. И появляются всходы, и зреет постепенно урожай, а что делается там, за забором, он не очень-то и знает. Критики “новой волны” (не писатели, а именно критики) создали свой уютный мирок, свой уголок литературного пространства, свой филиал. Там есть свои мэтры (Дм. Новиков, Захар Прилепин, И. Мамаева), свои изгои (вечно и заслуженно принимающий на себя все шишки Роман Сенчин), там кипят свои страсти (спор Рудалева с Шаргуновым). Кажется, дай волю критикам, и молодая литература превратится в замкнутую систему, ничем с литературой “отцов и дедов” не связанную. Да и зачем связывать себя с “литературной мертвечиной”, горячая артериальная кровь молодой литературы не должна смешиваться с прохладной венозной кровью “традиционных реалистов” и тем более “постмодернистов”.

А между тем настоящее положение молодой литературы мало чем напоминает этот идеал. Для начала заметим, что наши молодые писатели не создали пока что ничего действительно значительного. В свое время Юрий Олеша дебютировал “Завистью”, Илья Ильф и Евгений Петров — “Двенадцатью стульями”, Михаил Шолохов в двадцать пять лет выпустил первый том “Тихого Дона”. Если бы Прилепин, Мамаева или Гуцко написали произведение равновеликое “Зависти” или, тем более, “Тихому Дону”, у критиков и в самом деле были бы все основания противопоставлять молодую литературу “мертвечине” 90-х. Но ведь нет в современной литературе произведений такого уровня. Более того, и лучшим образцам литературы 90-х “новые реалисты” пока что безнадежно проигрывают. Вряд ли даже критики “новой волны” возьмутся сравнивать, скажем, физиологический очерк “730 дней в сапогах” Алексея Ефимова с романом “Прокляты и убиты” Виктора Астафьева, “Алхан-Юрт” Аркадия Бабченко с “Генералом” Георгия Владимова, “Вперед и вверх на севших батарейках” Романа Сенчина со “Стрекозой, увеличенной до размеров собаки” Ольги Славниковой. Мамаева, Прилепин, Гуцко — перспективные, талантливые, но еще не вполне состоявшиеся писатели. Бабченко, Ефимов, Сенчин — хорошие очеркисты и бытописатели. Дм. Новиков как писатель уже состоялся, занял достойное место в современной литературе, стал постоянным автором “Нового мира”, но революции в литературе не совершил, да и цели такой перед собой не ставил.

Особо следует сказать о Сергее Шаргунове, “знаменосце” “нового реализма” и провозвестнике “новой волны”, тем более что после “Ура!” (проекта “Ура”-бытия, по выражению Пустовой) от него ждали многого. Заявка была многообещающей. Что же Шаргунов? Он опубликовал несколько рассказов, оставшихся почти незамеченными, а в мае 2005-го напечатал-таки в “Новом мире” новый текст под названием “Как меня зовут?”, где еще раз показал всему миру, что чувством слова он обладает отменным, метафоры рассыпает щедро, к сюжетостроительству и созданию хоть сколько-нибудь заметных героев не способен органически. Деятельность же Шаргунова на посту колумниста “Ex libris НГ” надолго дискредитировала его как литературного критика. Нет, ни новые Гоголи, ни современные Белинские пока не явились нам.

Показательно, что сами писатели отнюдь не спешат записываться в “новые реалисты”. Однажды на семинар молодых критиков, посвященный как раз проблемам “нового реализма”, пригласили двух признанных “новых реалистов” — Дмитрия Новикова и Дениса Гуцко. Оба писателя, несколько смущенно, но твердо заявили, что ни к какому литературному направлению себя не причисляют. Еще более категоричен был Александр Карасев. На страницах “Литературной России” он назвал программных для “нового реализма” “Пораженцев и преображенцев” “блестящей, с тонким вкусом вычурной бессмыслицей”[83].

Да и сами молодые критики, похоже, начали сомневаться в триумфе “нового реализма”, который еще недавно считали неизбежным. В новой статье Валерии Пустовой[84] само понятие “новый реализм” не упомянуто ни разу, а ведь москов-ский критик поднимает свою любимую тему — образ современного героя, его отношения с внешним миром и т. д. Вот тут бы вроде и развернуться с “новым реализмом”, но нет. Андрей Рудалев говорит о “новом реализме” как о чем-то только становящемся, Василина Орлова и Роман Сенчин вообще давненько на эту тему не высказывались.

“…Новый реализм оказывается явлением весьма переменчивым, и когда Пустовая, по ее же ироническому выражению, “меняет культурологическую призму на эстетический монокль”, потрясающих открытий становится гораздо меньше, так как речь заходит не столько о манифестации, сколько, собственно, о конкретных произведениях и их авторах. О том, что реально есть в литературе молодых…”[85], — замечает Д. Маркова.

“Новый реализм” оказался мифом. Своей “натуральной школы” молодые критики пока не открыли. Не стали они и властителями дум, как некогда их сверстники — Николай Добролюбов и Дмитрий Писарев. Другое время, другое место литературы в жизни общества. Но стоит ли об этом сожалеть? Роль “реальной критики” в истории русской литературы, мягко говоря, неоднозначна. Ее жертвами стали не только Фет и Лесков, но и сама российская словесность, превращенная в орудие политической борьбы, наподобие бомбы Степана Халтурина. “Подправляя” писателя, они огрубляли, искажали смысл художественного произведения. Позволю себе цитату из давнишней статьи уральской писательницы Натальи Анико: “Не спрашивая согласия авторов, критики преступно (не подберу другого слова) присвоили себе право распоряжаться чужими созданиями, искажать и уродовать их. Содеянное я могу уподобить нападению грабителей, морских разбойников. Представьте себе писателя и его детище, прекрасный белый корабль под розовыми парусами <…> И вдруг нападение. Абордажные крючья впиваются в борта, и с дикими воплями на палубу прыгают критики-пираты. Несчастный писатель мечется по палубе, пытаясь остановить их. “Не мешай нам, — отвечают критики-пираты, — осуществить великую мечту человечества. Мы хотим научить мореплаванию жителей пустыни Такла-Макан”.