«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав - Евгений Дюринг Страница 18

Но и политика была в полном соответствии с такими личными качествами. Не только уж реакция, а прямо реакционное озверение – вот что распространилось всюду по бисмарковскому образцу. Самый наглый эгоизм, принципиально и цинически не уважающий ничьего права, голое насилие, мелочность интересов, культ монополий, союз со всякими дурными элементами, предпочтительное покровительство евреям – вот что было здесь характерно. Внутри и вне государства именно восстановление системы разбоя определяло главным образом все течение дел. Действительными успехами мы обязаны не этим мерзостям, но лучшим старым традициям. Парижский Луи, этот образцовый негодяй, был поднадут своим учеником и побежден при помощи военной мощи лучшей старой традиции. Несмотря на это, он был бы все-таки сохранен и удержался бы во главе Франции, если бы только можно было сделать это. Но такие скромные пожелания дружественной политики дворовых псов наткнулись на аналогичное сопротивление: парижские дельцы, которых 4 сентября 1870 года, без всяких заслуг с их стороны, вытащило из болота империи на поверхность, крепко схватились за свои местечки и захотели еще более бесцеремонно развить свое жидовство, чем это было бы возможно с Бонапартом во главе.

Итак, подражание управлению Луи приняло формы, которые превзошли даже его прирожденную подлость. К таким именно формам привела бойня, устроенная над коммуной, и Бисмарк явно дал средства для достижения этой цели, отпустив сто тысяч пленных. Со времени указанной политической фазы все в политической и социальной области потеряло всякие границы, всякую сдержку, и нельзя уже обеспечить никакого справедливого порядка. Конечно, Бисмарк, весивший мясом и костями двести сорок фунтов, но довольно мало – мозгом, не изобрел этих мерзостей: он только взбудоражил их, а там, где они скрывались, снова привел в движение. Однако его фривольная, нечистая игра с всеобщим избирательным правом, его первоначальное кокетничанье с социал-демократическим элементом, который он в интересах юнкерства против буржуазии сильно расплодил, много прибавили к заражению политического состояния свойствами канальи.

Он и демагоги соперничали в поругательстве над правом и в зверском культе силы. И если обе стороны под конец столкнулись, то опять-таки ведь к интимной дружбе плутов тут присоединялась столь же интимная вражда плутов, происходящая из собственной их сущности. Такие происшествия являются только показателями качеств европейских дел и даже дел всего мира. Полная бессовестность и тупость по отношению к вопросам права, бывшие в плоти и крови Бисмарка, типичны и для всего мира в смысле присутствия в нем канальи. Эти качества давно уже указывали всякому знатоку дела на развитие подлинного режима преступников, который с тех пор и распространился очень широко по всему миру.

IV. Режим преступников

1. Как ни тесно связано господство канальи с собственно преступным режимом, как ни много помогает оно ему, все-таки по смыслу последний и первое не совпадают. Должны присоединиться еще другие обстоятельства и тенденции, чтобы общественное и государственное безобразие выросло до степени преступного режима. И даже просто политическая преступность, т. е. достижение власти путем преступления, недостаточна, чтобы обусловить всю низость обобщенного режима преступников. Преступные узурпации господства, конечно, могут много способствовать внедрению в обществе обыденной преступности. Но такое последствие не необходимо. Только более далеко заложенные причины создают вполне достаточные предварительные условия для такого глубокого внедрения уголовщины в обществе и государстве.

Культ обыденного преступления есть все-таки нечто совершенно иное, нежели чисто политическая криминальность, если бы даже последняя, в исключительных случаях, и орудовала обычными преступными средствами. Какими бы дурными, даже подлыми ни были в этом отношении узурпации, все-таки по самой природе дела для них имеются границы. Преступление для них, конечно, – средство к цели, но все-таки не самая цель. Иначе обстоит дело с собственно преступным режимом: там преступники желают всюду видеть себя самих и свое отродье. Раз установилось такое господство преступников, оно практически и теоретически ведет войну не только с теми, кто приличен, но со всеми, кто не настроен преступно, кто поступает правомерно.

Кто не исследовал дурных дел такого рода и не добрался до их основной причины, тому уже одно представление о режиме преступников, в подлинном смысле слова, может показаться слишком смелой фантазией. Мы сами долго колебались, снова и снова пересматривали вопрос, прежде чем решились обобщить свои наблюдения и охарактеризовать факты в резких выражениях.

Неопытные мыслители восемнадцатого века слишком необдуманно составили себе представление, что будто бы все несправедливое характеризуется тем, что его нельзя мыслить как общее правило. Если бы это было действительно так, то человечеству не стоило бы заботиться о своем благополучии и о своей судьбе. В конце концов, общность правила всегда привела бы все в норму, если бы даже где-нибудь обнаруживались частичные преступные его нарушения. До преступного режима, даже только до отчасти общего культа преступления дело не могло бы дойти, если бы оно шло согласно с такой близорукой мудростью в воззрениях на мир и право.

Конечно, мы также не допускаем, чтобы обобщение того, что мы назвали режимом преступников и в чем мы убедились новыми наблюдениями, всегда могло быть полностью проведено. Но мы твердо стоим на том, что подобный режим, т. е. господство заинтересованных кругов, задающих тон, а при неопытности их и над этими кругами, не только может иметь место, но и фактически существует. Публика, поскольку она вообще позволяет задавать ей тон, непроизвольно подпадает влиянию преступного режима и вынуждена вдыхать отравленный преступлением воздух. Преступный цех заботится о том, чтобы его способ понимания вещей, его заявление о праве на преступление были перенесены на более общий род понимания и чувства каким бы то ни было контрабандным или открыто-наглым способом.

2. Чтобы не впасть в заблуждение и не соединить в одно то, что надо существенно различать, следует отличать политику, которая хватается за преступление просто как за средство к цели, от той обыденной преступности, которая пользуется политикой, политическими учреждениями и обстоятельствами для достижения самых пошлых преступных целей. Последняя комбинация и открывает вершинный пункт преступного режима. Если, например, законодательная махинация служит к тому, чтобы дать средства к грабежу и воровству или присвоению путем обмана, то такие проступки не являются уже просто политическими преступлениями; они должны быть признаны общими преступлениями, учиненными путем злоупотребления политическими функциями. Здесь мы имеем нечто, похожее на то, как если бы кто-нибудь использовал свое служебное положение для учинения воровства, например из доверенной ему кассы.

Самые разнообразные обыденные преступления вроде убийства могут