Капитолина Кокшенева - Русская критика Страница 19

Кумир без прессы и СМИ сегодня невозможен. Именно пресса поддерживает тот или иной имидж кумира, сплетничает о его жизни, сообщает о физиологических изменениях его организма: «звезда» N сделала операцию, укоротившую ее нос, кумир R. собирается ставить селиконовые скулы, этот развелся, а та вышла замуж шестой раз; «звезда» Y подарила на день рождения «звезде» Z. бриллиант…. Происходит постоянная и чудовищная имитация жизни, поскольку все сплетни светских хроник вписываются в нынешний миф о красивой потребительской жизни «по ту сторону добра и зла». Радость и горе, слезы и смех, чувство и мысль — все выглядит одинаково стандартно и достаточно безлично, пройдя через «пропускник» СМИ, имеющих только одну цель — поддержку популярности.

И все же кумир невозможен без толпы. Что ищут на концертах тысячные толпы молодежи? Ищут ли избавления от правил, связанных с регламентом и дисциплиной? Или сбрасывают с себя психические и социальные узы, растворяясь в совершенно анонимной толпе? Пульсирующая, скандирующая, «заведенная» кумиром толпа — то, чего добиваются «звезды» на концертах. И они, действительно, сегодня добиваются того «единства», что недоступно, например, никаким политикам. При попытке рационального и сознательного объединения людей образуется нынче множество мнений, которые вообще часто не преодолимы. Но зато кумир заставляет толпу слушать и рассматривать себя — он ее вождь и повелитель. Шоу-бизнес создает свой миф о реальности — миф для молодежи. Мир превращается в грандиозную головокружительную тусовку, на вершине которой успешные люди — кумиры и «звезды». И манят они, манят к красивой жизни, свободной любви, «смысловым галлюцинациям». Но всю эту «попсу» и развлекаловку презирает другая часть молодежи. Та, что училась у западной молодежи «великим отказам»: бегству из дома, бродяжничеству по миру, «экспериментам» с наркотиками и свободной любовью. Для таких рок-группы «Сплин» и «Би-2» только «дешевая однодневка». Они хотят протестного рока, а «настоящий рок» для них — это «гремучий, взрывоопасный сплав энергии: нонконформизм, шаманство, социальный протест, жажда любви, бунтарство, ненависть к системе, извечная мечта изменить мир, жить по законам свободы, добра и красоты» (правда, без уточнения как видится им этот свободный и красивый мир). Радикальная идеология, эпатаж, социальная злость, понимание искусства «как борьбы» — все кажется новым «бунтующей молодежи». Нам говорят, что радикалы не вписываются «в формат» современных СМИ. Зато реальные радикалы — террористы — уже вписались «в формат» современной жизни настолько, что без сообщений об их дьявольской деятельности не проходит и дня.

Да, средства массовой информации обладают правом выделять в нашей жизни те или иные явления и наделять их статусом события. И если они о чем-либо умалчивают, то этого события как бы и нет. «Жизнь кумира» внимательно отслеживается, а недавняя смерть выдающегося русского поэта Юрия Кузнецова не получила никакого отклика в СМИ. Нет, мы с вами, становясь в очередь в кумирню, имеем дело не с голосом самой жизни, не с подлинной действительностью, но с чьей-то оценкой, фальсифицирующей реальность. «Не сотвори себе кумира», — учит христианская нравственность, остерегая нас, в сущности, от потери себя. Фанатизм как конечный результат поклонения кумиру вселяет в нас ложную надежду и мнимую уверенность, что можно получить все и сразу на примитивной «фабрике звезд» — получить без больших усилий, без того «великого терпения», которое лежит в основании нашей культуры, да и вообще любых прочных человеческих достижений нашей жизни. И все же я думаю, что молодежь жаждет видеть героя, но ей предлагают только кумира. «А что же делать, — говорит один из них. — Позакрывали бассейны, стадионы, ходить некуда, только пиво пить». Продавец молодежных журналов считает, что кумиры нынешней молодежи «точно не отечественные, все из Америки». А вот в Китае за последние десять лет «Как закалялась сталь» Островского издавалась 32 раза полуторамиллионным тиражом, да еще был создан двадцатисерийный телевизионный фильм. Так что наш Павка Корчагин «изгнан» за границу — теперь у него учится терпению и воли к жизни китайская молодежь. И все же поиск своего героя в нашей культуре, мне кажется, зреет. Только он не будет ни милиционером (к утверждению чего стремятся новые сериалы), ни бизнесменом (к созданию положительного образа которого уже активно приступают писатели), но скорее воином, крестьянином, христианином. Рождение героя требует органических, национальных усилий. Героя, чтобы он не был посторонним, но своим, не сконструировать никаким профессиональным организаторам успеха. Технологам и менеджерам от культуры доступен только кумир, ибо их конечная цель — производство прибыли, продажность «товара» и коммерческий подход к миру. Плодить героев популярная культура не в состоянии — в них нет никакого коммерческого воодушевления, в них нет экономической рассудочности. Для героя ни авторитет рынка, но честь родины, культуры, человека является прочным фундаментом-постаментом.

Впрочем, мы и сами только что убедились: деньги в России не рождают даже олимпийских чемпионов.

2004 г.

О русском типе критики

Нет никакого резона обсуждать в «Российском писателе» (газета Союза писателей России) проблемы либеральной критики — какое дело нам до чужого дома, когда в своем растранжирено в последние годы многое из того ценного, что составляло смысл русской критики.

Н.Н. Страхов писал, что современный ему критик часто напоминает повара, который на вопрос: «Сумеет ли он хорошо приготовить обед?» говорит: «Горячо будет, а за вкус не отвечаю». Нынешнюю «горячую» критику, безусловно, представляют газеты «Завтра» и «День литературы» с их принципом «вызова» (любому правящему режиму, глобалистам, новым и старым русским, «угрюмым и малозначимым ортодоксам», то биш православным, и пр.), с их «ударами», «протестностью», комфортной «окопностью», «окаянством» и «упырством». В общем, все дело заключается в «жаре», а не в качестве и доказательности критики. Если бы в статьях В.Г. Бондаренко не было жара, то они давно просто бы не читались. Как заядлому парильщику ему приходится все время поддавать, поддавать, поддавать… И если у главного критика «Дня литературы» «упырь на время становится в центр спасения Святой Руси», то у нас, грешных, прочитавших сие, вполне закономерно возникает мысль о генетически измененной критике по аналогии с вводимой Минздравом маркировкой «генетически измененные продукты». Статьи Бондаренко следовало бы и печатать под такой рубрикой. Иначе чем можно объяснить, что сегодня критик с пеной у рта и в красном полувере защищает одно, а завтра в желтой кофте — прямо противоположное. Вова, ты где есть-то?

Два брата-акробата из «Московского литератора» (из давно известного стана свистунов) вообще не имеют ни малейшего представления о литературной художественной критике, подменяя ее публицистическими сальто-мортале с кукишами в карманах и стойками «чего изволите».

Конечно, приличный ряд нашей критики составляют иные — те, кто пытается осмыслить литературу всерьез, чьи имена не блещут самоварным золотом, кто не ошпаривает читателей кипятком.

Полемика в критике совершенно естественна и необходима. Но сегодня в критике нет настоящей полемики. Нет потому, что полемика требует понимания другого мнения, взгляда. Принцип понимания всегда выдвигался в русской критике как основной. Следовательно, чтобы победить в полемике, необходима убедительная аргументация, требуется увидеть более глубоко и тонко то, что тебе представляется недостаточным у оппонента. Нынешняя критика как раз к этому категорически не способна: в лучшем случае произойдет то, что продемонстрировала «Литературная газета» дискуссией о современной литературе: были высказаны разные (и часто интересные) точки зрения, но каждый (за редким исключением) выступил «сам за себя», не слыша другого и не утруждая себя пониманием иных точек зрения.

Мой собственный опыт критика в этом смысле тоже весьма показателен: я пишу о современной прозе, а отвечают мне в изданиях любого толка по одному и тому же шаблону — рассуждая обо мне («Кокшенева такая-то и такая-то»). Впрочем, это все та же старая «детская болезнь левизны», когда силенок нет ответить, и нужно быстрее приклеить ярлык.

Русский тип критики опирается на органический взгляд. Этот взгляд был характерен для творчества Аполлона Григорьева и упомянутого уже мной Н. Н. Страхова. Он, и только он, мне представляется верным. «Этот взгляд, — писал Страхов, — имеет именно то достоинство, что труднее всех других». Он требует от критика исторической широты и глубинного отношения к традиции (традиция для критика не есть нечто «объективно данное», но всегда личностно-завоеванное). Этот взгляд избегает любой партийной односторонности, поскольку проверяется прежде всего жизнью. Слово «жизнь» было главенствующим в мировоззрении и Григорьева, и Страхова. «Но и сама-то жизнь, по Григорьеву, “есть нечто таинственное и неисчерпаемое”», — пишет современный писатель Н. Калягин. Жизнь в русской критике не противоположна ни творчеству, ни художественному вымыслу, ни «цветной истине» (А.Григорьев), а литература является большим, народным, земским делом. Только презрение нынешней критики к живой жизни ведет ее к жалкому «умению» по своей личной (часто корыстной) прихоти выстраивать литературные списки «великолепных десяток» и вводить под белы рученьки в русскую литературу писателей, к «творчеству» которых без пинцета и без санобработки и прикасаться-то физически и нравственно опасно.