Николай Добролюбов - Стихотворения и рассказы Я. П. Полонского Страница 2

Суеверные впечатления ранних лет жизни, нелепые сказки нянек – он прогнал от себя. Он сознается, что был суеверен в прежнее время:

Но из области мечтаний,Из-под власти темных сил,Я ушел – и волхвованийМрак наукой озарил.Муза стала мне являтьсяЖрицей мысли, без оков,И учила не боятьсяНи живых, ни мертвецов[11].

Но что же влечет его беспрестанно в эту область мечтаний? Отчего он не удерживается в пределах живой, человечески ясной действительности? Ответ довольно положительный находим в некоторых его стихотворениях. Поэт рад бы жить действительностью; но она для него так безотрадна, скучна и бессмысленна, что он невольно стремится от нее подальше. Как скоро он принимается изображать что-нибудь из жизни, совершающейся перед его глазами, его стих становится так уныл и безотраден, что невольно щемит сердце. Если б в таланте г. Полонского было менее мягкости и какой-то стыдливости, то он, при своем грустном настроении, мог бы извлекать из своей лиры страшные звуки негодования и проклятия. Но проклинать он не умеет, и недовольство его выражается в тихой, задумчивой жалобе. Сколько мы знаем, только однажды уступил он общему, восторженному увлечению прелестями действительности (мы не имеем здесь в виду грациозных его стихотворений, воспевающих наслаждение чувством любви) – да и то в ожидании грядущих благ. Это было в то время, когда все были вдохновлены наступающим возрождением Руси посредством безыменной гласности и обличительных статеек против мелких подьячих. В стихотворении, под которым значится 1855 год, Полонский написал:

Поэт, в минуты вдохновенья,Будь от пристрастия далек;Язви насмешкою порок:Насмешка громче наставленья, —Когда ее на кару злаСвятая правда родила! и пр.

Настроение это, довольно оживленное и бодрое, продолжалось и в 1856 году, когда г. Полонский написал следующее стихотворение, отзывающееся отчасти дидактизмом, столь несвойственным его таланту:

НА КОРАБЛЕСтихает. Ночь темна. Свисти, чтобы мы не спали!..Еще вчерашняя гроза не унялась:Те ж волны бурные, что с вечера плескали,Не закачав, еще качают нас.В безлунном мраке мы дорогу потеряли,Разбитым фонарем не освещен компас.Неси огня! звони, свисти, чтоб мы не спали! —Еще вчерашняя гроза не унялась…Наш флаг порывисто и беспокойно веет;Наш капитан впотьмах стоит, раздумья полн…

Заря!.. друзья, заря! Глядите, как яснеет —И капитан, и мы, и гребни черных воли.Кто болен, кто устал, кто бодр еще, кто плачет;Что бурей сломано, разбито, снесено —Все ясно: божий день, вставая, зла не прячет…Но – не погибли мы!.. и много спасено…Мы мачты укрепим, мы паруса подтянем,Мы нашим топотом встревожим праздных лень —И дальше в путь пойдем, и дружно песню грянем…Господь, благослови грядущий день!

К чему привела эта смелая претензия – укрепить мачты, подтянуть паруса и встревожить лень праздных, – об этом мы много раз говорили в «Современнике».[12] Кто хочет, тот может припомнить; а нам теперь нет надобности распространяться об этом. Здесь нас занимает то настроение, под которым действует талант г. Полонского… Итак, мы видим, что поэт не прочь от надежд, не прочь от общественных интересов. Но вера в восстановление правды и добра в общественной жизни, мечта о сильной и горячей общественной деятельности, к сожалению, скоро оставила его, как и многих других энтузиастов недавнего времени, и сменилась опять тем расположением духа, в котором высокие мечты кажутся ему уже сумасшествием, а в жизни представляется какая-то галиматья. Читатели наши могут припомнить стихотворение «Сумасшедший», недавно помещенное в «Современнике».[13] А вот стихотворение «Хандра», напечатанное тоже недавно в «Русском слове»: [14]

На старый он диван ничкомЛожился, протянувши ноги,И говорил, дыша с трудом,Такие монологи:«Какая жизнь! о боже мой!Какие страшные пигмеи!Добро б глупцы, добро б злодеиНетразимою враждойМеня терзали!.. Нет! с глупцамиЯ б тратить слов не стал; с врагамиЯ б вышел на открытый бой.Кто бескорыстно правде служит,Кто за себя стоит – не тужит!Но как бороться с пустотой,Полуслепой, полуглухой,Которая мутит и кружит?Бороться рад бы – силы нет…Под бременем бесплодных летИзныл мой дух, увяла радость,И весь я стал ни то ни се…И жизнь подчас такая гадость,Что не глядел бы на нее!Я только вздор один предвижу;Какая-то галиматьяВыходит из того, что яВседневно слышу или вижу!Не только некого любить,Мне даже некого сердить,Мне даже глупо ненавидеть.Я – точно личность без лица.Такого даже нет глупца,Кто б захотел меня обидеть!Я вечно ною от заноз,А разом вспыхнуть не умею.Когда я плачу – стыдно слез,Когда смеюсь – за смех краснею…Какая жизнь! какой хаос!»

Это горестное сознание пустоты всего окружающего, соединенное с чувством собственного бессилия бороться против нее, – хоть кого прогонит в мир мечтаний. И благо человеку, если еще он может хоть там укрыться: там он может по крайней мере остаться человеком честным и добрым. А в обществе… Но вот взгляд поэта на общество наше, выраженный в одну из грустных минут невольных его столкновений с этим обществом. Мы приведем несколько строф из его стихотворения «На пути из гостей»: [15]

Славный мороз. Ночь была бы светла,Да застилает сияньеМесяца душу гнетущая мгла —Жизни застывшей дыханье.Слышится города шорох ночной,Снег подметенный скрипит под ногой…Дальних огней вижу мутные звезды,Да запертые подъезды…Боже мой! Боже мой!Поздно приду я домой!Что же в гостях удержало меня?Или мне было привольно,В сладком забвеньи бесплодного дня,Мучить себя добровольно?Скучно и глупо без воли болтать…И не охотник я в карты играть;Даже, признаться, не радует ужин;Да и кому я там нужен!Боже мой! Боже мой!Поздно приду я домой!

Затем, изобразив, как была грациозна Мери – невеста, ищущая доходного места, – как Олимпиада ловко играла Листа, а Виктор читал бестолковые стихи, поэт продолжает:

Гости бывают там разных сортов:В дом приезжают – вертятся,И комплимент у них мигом готов;Из дому едут – бранятся.Что занимает их – трудно понять,Всё обо всем они могут сказать;Каждый себя самолюбьем измучил,Каждому каждый наскучил.Боже мой! Боже мой!Поздно приду я домой!

В люди как будто невольно идешь:Все будто ищешь чего-то,Вот-вот не нынче, так завтра найдешь…Одолевает зевота,Скука томит… А проклятый червякВ сердце уняться не хочет никак:Или он старую рану тревожит,Или он новую гложет.Боже мой! Боже мой!Поздно приду я домой!

Много есть чудных, прекрасных людей,Светлых умом и вполне благородных,Но и они, вроде бледных теней,Меркнут душою в гостиных холодных.Есть у нас так называемый свет,Есть даже люди, а общества нет:Русская мысль в одиночку созрела,Да и гуляет без дела.Боже мой! Боже мой!Поздно приду я домой!

Вот, вижу, дворник сидит у ворот,В шубе да в шапке лохматой:Точно медведь; на усах его лед,Снег в бороде, в рукавице лопата…Спит ли он, так ли прижавшись сидит,Думает думу, морозы бранит,Или, как я же, бесплодно мечтает,Или меня поджидает?Боже мой! Боже мой!Поздно приду я домой!

И все-то в нашей общественной жизни возбуждает тяжелое чувство в поэте. И тем тяжелее для него это чувство, что он видит необходимость покориться факту; он не имеет сил бороться с злом, его смущает холодная правда даже чужого беспощадного стиха, как он говорит в послании к И. С. Аксакову:

Когда мне в сердце бьет, звеня как меч тяжелый,Твой жесткий, беспощадный стих,С невольным трепетом внимаю невеселой,Холодной правде слов твоих.

В негодование души твоей вникая,Собрат, пойму ли я тебя?На смелый голос твой откликнуться желая,Каким стихом откликнусь я?

Не внемля шепоту соблазна, строгий генийВедет тебя иным путем,Туда, где нет уже ни жарких увлечений,Ни примирения со злом.

И если ты блуждал, с тобой мы врознь блуждали,Я силы сердца не щадил,Ты не щадил труда, и оба мы страдали.Ты больше мыслил, я – любил…[16]

И эта любовь, эта поэтическая кротость производят то, что поэт находит в себе силы только грустить о господстве зла, но не решается выходить на борьбу с ним. Самые дикие, бесчеловечные отношения житейские вызывают на его губы только грустную улыбку, а не проклятие, исторгают из глаз его слезу, но не зажигают их огнем негодования и мщенья. Для объяснения наших слов приведем в пример одно стихотворение, которое мы считаем одним из замечательных стихотворений г. Полонского. Тема этого стихотворения – нелепый общественный обычай, по которому женщина любящая и любимая – гибнет в общем мнении, как скоро она отдается своему чувству вопреки некоторым официальностям; тогда как мужчина, бывший виною ее падения, преспокойно может обмануть ее и удалиться, извиняясь тем, что страсть его потухла. Вопль негодования мог бы вырваться у другого поэта, взявшего подобную тему; мрачная, возмутительная картина могла бы нарисоваться из таких отношений человеческого сердца к нелепым требованиям общества. Но вот какие стихи вышли у г. Полонского: