Владимир Кернерман - Под «зеленым шатром». Размышления и комментарии Страница 2

«огромного размера, превышающая Михину голову, и сердце, и все тело, накрыла его, и это была жалость ко всем людям, и плохим, и хорошим, просто потому, что все они беззащитно-мягкие, хрупкие, и у всех от соприкосновения с бессмысленной железкой мгновенно ломаются кости, разбивается голова, вытекает кровь, и остается одна лишь безобразная куча.»

(Цит. по:

http://www.dolit.net/author/12584/ebook/100219…)

Вот вам – и «Христос нашего времени»! Потом мы увидим, каково будет «Явление Его народу».

II. «Новый учитель»

«В шестом классе на место никому не запомнившейся училки-русички пришел новый классный руководитель, Виктор Юльевич Шенгели, литератор.

Вся школа его заметила с первого же дня: он быстро шел по коридору, правый рукав серого полосатого пиджака был подколот чуть пониже локтя, и полруки в пиджаке слегка колыхалось. В левой он нес старорежимный портфель с двумя медными замками, по виду гораздо более старый, чем сам учитель. Прозвище ему образовалось уже в первую неделю – Рука.

Он был скорее молодой, лицо красивое, почти как у киноактера, но излишне подвижное: он то улыбался неизвестно чему, то хмурился, то подергивал носом или губами… Полкласса не вполне понимала, что от них хочет литератор. Вторая половина ходила за учителем хвостом. Виктор Юльевич старался вести себя со всеми ровно, но любимчики были – эмоциональный, честный до нелепости Миха, подвижный и ко многому способный Илья и замкнуто-интеллигентный Саня. Неразлучная троица…»

(Цит. по:

http://www.dolit.net/author/12584/ebook/100219…)

Эту часть романа автор посвящает властителю дум и душ трех неразлучных друзей, мальчишеский союз сердец которых – «Трианон» – при непосредственном участии их учителя литераторы перерос в подростковый кружок «Любителей Русской Словесности» —ЛЮРС. Каждую среду, когда его урок был последним, выводит Виктор Юльевич своих мальчишек на «натуру», на экскурсию по памятным местам литературной Москвы…

« – Мы изучаем литературу! – объявлял он постоянно, как свежую новость. – Литература – лучшее, что есть у человечества. Поэзия – это сердце литературы, высшая концентрация всего лучшего, что есть в мире и в человеке. Это единственная пища для души. И от вас зависит, будете вы вырастать в людей или останетесь на животном уровне.»

(Цит. по:

http://www.dolit.net/author/12584/ebook/100219…)

Но вот наступает март 1953 года. Смерть Сталина. Школьников распускают по домам. Виктор Юльевич просит своих учеников не выходить из дому и сам решается выйти за продуктами только на третий день после похорон вождя…

«Людей на улице почти не было. Грузовики еще стояли вдоль улиц, и все напоминало пейзаж после схлынувшего наводнения – растоптанная обувь, шапки, портфели, разлученные навсегда со своими хозяевами, выломанные фонарные столбы, разбитые окна первых этажей. В арке дома – окровавленная стена. Растоптанная собака лежала в подворотне… Тут как раз, довольно далеко от дома, в переулке нашел открытый маленький магазинчик. Лестница вела в полуподвал.

Несколько женщин тихо разговаривали с продавщицей и замолкли, как только он вошел.

– Как будто они говорили обо мне, – усмехнулся Виктор Юльевич.

Одна из теток признала в нем учителя, кинулась с вопросом:

– Виктор Юрьевич, это что же такое стряслось-то? Вот люди говорят, евреи подстроили ходынку эту? А вы слыхали, может, что?

Она была матерью десятиклассника, но он не мог вспомнить, кого именно. Простые тетки часто называли его «Юрьевич», его это раздражало. Но тут вдруг накатило на него странное, несвойственное ему смирение.

– Нет, голубушка, ничего такого я не слышал. Выпьем сегодня стопку-другую за помин души и будем дальше жить, как жили. А евреи что? Да такие ж люди, как мы. Две бутылки водки, пожалуйста, батон и половину черного. Да, пельменей две пачки…

Взял свое, расплатился и ушел, оставив теток в некотором замешательстве: может, и не евреи это подстроили, а другие какие… Врагов-то весь мир кругом. Все нам завидуют, все нас страшатся. И разговор их потек в другом, гордом направлении…»

(Цит. по:

http://www.dolit.net/author/12584/ebook/100219…)

Если вы, дорогие друзья, захотите вместе со мной предположить в каком «направлении» могли устремиться мысли Виктора Юльевича на обратном пути домой из полуподвального магазинчика, то вновь перейдем от анализа к комментариям.

Комментарии. Часть 2

Вот эти гипотетические мысли Виктора Юльевича:

«И что за существа мы, люди? Терпим друг друга в своей среде, в своем стаде – национальном, государственном, религиозном. Гордимся даже принадлежностью к нему, более того, способны на жертвы, эту гордость поддерживая. Всех других людей или боимся, или презираем, или ненавидим. Впрочем, что тут удивительного: во времена доисторические щадила эволюция тот род простейших, особи которого способны были жертвовать собой ради спасения рода. В исторические времена укрепившийся инстинкт сохранения своего рода-племени восторжествовал даже над инстинктом самосохранения человеческой особи. Видимо, это был наиболее надежный путь сохранения потомства в критической обстановке нескончаимых межплеменных войн за обладание ограниченными ресурсами поддержания жизни. И вновь эволюция тысячелетий закрепила инстинкт сохранения рода как наиболее рациональный для выживания человечества. Но не успела эволюция до нашего сурового времени закрепить торжество инстинкта сохранения человеческого вида в целом над инстинктом сохранения рода-племени, кланов, на которые оказалось расчленено человечество. Теперь, после последней ужасной войны, Холокоста во всем мире, Европе и в России, уцелевшие нации, государства, религии ненавидят, боятся друг друга, стараясь быть впереди в попытках подчинения, уничтожения своих соседей. Сейчас, когда „испытательные“ ядерные взрывы следуют один за другим, не приведут ли эти попытки уничтожения чуждого рода-племени к уничтожению человеческого вида в целом?»

Так, возможно, рассуждал учитель, Виктор Юльевич, по пути домой, оставив в полуподвальном магазинчике «теток», гордых своим родом-племенем.

Не так ли и сейчас, поколение спустя, одурманенные гордостью за могущество своих племен, их особи считают, что…

«может, и не евреи это подстроили, а другие какие… Врагов-то весь мир кругом. Все нам завидуют, все нас страшатся…»

(Цит. по:

http://www.dolit.net/author/12584/ebook/100219…)

Это лишь наше предположение и цитата, взятая из текста книги в попытке понять смысл описываемой ею жизни. Главное же – это то, что вы, дорогие друзья, не «предполагаете», а думаете о путях выживания человечества как биологического вида.

Ваше мнение ожидается на сайте книги:

https://ridero.ru/books/pod_zelenym_shatrom/

III. «Дети подземелья»

Не все «люрсевцы» последовали совету своего наставника не выходить из дому в неопределенно-страшные дни после смерти Сталина. Илья и не думал на этот раз следовать наставлениям Виктора Юльевича. Призвание фотографа, проснувшееся в тот момент, когда отец подарил ему бесценный «ФЕД», вело его навстречу с бурлящим потоком жизни подобно тому, как призвание летописца Нестора заставило его «растекаться мыслию по древу» печальной и тревожной действительности своего времени. Как мы увидим, однако, из приведенного ниже авторского описания предприятие Нестора представляло гораздо меньший риск для жизни, чем предприятие его последователя Ильи.

«С утра седьмого марта он зарядил аппарат и сразу же, как мать ушла на работу, вышел на улицу…

Стоял странный гул – в нем был и вой, и крики, и что-то похожее на пение, и впервые за два дня Илье стало не по себе.

Надо было добраться до знакомой арки, там во дворе был сарай, с крыши которого можно было легко перелезть на крышу соседнего дома, четырехэтажного. Илья сделал рывок в сторону арки и понял, что люди стараются держаться подальше от домов, внутри потока, боясь быть прижатыми к троллейбусам, стоящим один за другим вплотную. Люди бились о борта, и несколько человек, примятых и неподвижных, лежали, прижатые к троллейбусному брюху, а другие наступали на них ногами. Илье, чтобы попасть на тротуар, надо было протиснуться между телами – неужели они мертвые? Быть не может… Другого пути не было. Он понимал, что надо сразу же оказаться под защитой троллейбусного брюха, иначе его размажут по стенке. Все время он помнил о «Феде», как ласково звал фотоаппарат, – не раздавить объектив. Ногами он вытоптал себе крохотное пространство возле колеса и шмыгнул туда. Там, под троллейбусом, была тьма и жуткая теснота – лежали мягко переплетенные тела в толстой одежде, и он полз между ними, продвигаясь во влажном смраде. Кто-то стонал. Выполз он из-под троллейбуса прямо в руки толстого военного с трясущимся мокрым лицом. Мальчишка лет пяти, белый и бесчувственный, мертво висел на нем… Илье удивительно везло в тот день – он выскочил живым из смертоносной толпы, и теперь опять удача – окно было выбито…»