А. Москвин - Фантазии в историко-географическом пространстве Страница 2

(Впоследствии, приехав в Париж, П. А. Кропоткин станет сотрудничать с замечательным французским географом Элизе Реклю, близким знакомым автора «Строгова». Для издаваемой французским ученым «Всеобщей географии» русский политический беженец напишет часть тома, посвященного Азии. Судьба сведет русского князя и с самим Ж. Верном, но это будет гораздо позже, а во времена, когда романист работал над книгой о приключениях Михаила Строгова, П. Кропоткин был узником Петропавловской крепости. В июне 1876 года ему удалось бежать и перебраться за границу.)

Среди источников «Строгова» называют еще две работы русских авторов: «Очерки Восточной Сибири» Ровинского и «Новейшие любопытные и достоверные сведения о Восточной Сибири» Н. Семевского. Достойно упоминания, что работы эти не были переведены на французский язык, а следовательно, романисту пришлось позаботиться о переводе интересовавших его отрывков. В результате писатель весьма подробно изучил географическую карту России и разнообразную справочную литературу. Он не только ориентировался в расположении захолустных почтовых станций и перевалочных пунктов, но и знал о состоянии проезжих дорог и объездных путей, а также вполне удовлетворительно передавал трудные для галльского уха русские географические названия.

Безусловно, роман не свободен от географических ошибок и неточностей, но вспомните, с чего мы начали разговор о «Строгове». Писатель не путеводитель создавал, а историко-географическую фантазию, в которой изначально не собирался строго придерживаться реальности. И отказывать ему вправе на изменение реального мира — будь то в географическом, будь то в историческом измерении — неправомерно.

Удачно ли фантазировал автор — другой вопрос. Можно не принимать его труд, можно критиковать, но осуждать писателя за попытку нестандартного взгляда в историю нельзя. Кстати, чуть позже русский литератор Михаил Первухин выпустил роман о якобы чудесном спасении Наполеона с острова Святой Елены и позднейших фантастических похождениях бывшего императора в Африке. Французы восприняли эту фантазию с полным равнодушием. У русских, однако, особое отношение к своей стране; мы крайне ревнивы к любым попыткам иностранцев поэкспериментировать с нашей историей. Оттого-то и попал в немилость один из лучших романов Ж. Верна, проникнутый, кстати, неподдельной симпатией к России и ее народу.

С января 1876 года роман начал печататься в этцелевском журнале «Магазэн д'эдюкасьон…», а в августе — сентябре вышел отдельным изданием. Успех «Строгова» превзошел все ожидания. В языке парижан даже появилось крылатое выражение: «Прекрасно, как „Строгов”».

Безусловно, значительной долей успеха роман был обязан заглавному герою — благородному и мужественному Михаилу Строгову. Этот русский — один из самых обаятельных верновских образов. Не последнюю роль сыграл в успехе книги и проповедуемый автором новый взгляд на далекую Сибирь, в противовес традиционному, примитивному европейскому шаблону, рассматривавшему края сибирские как земли заброшенные и позабытые, населенные одичалыми, безнравственными и бескультурными жителями, наполовину преступниками, достойными соседями преступников, высылаемых туда из Европейской России.

Триумф «русского» романа Верна поддержала и приумножила пьеса, созданная писателем в соавторстве с драматургом Деннери и впервые поставленная 17 ноября 1880 года в театре Шатле. Спектакль этот шел с переменным успехом на парижской сцене в течение ряда сезонов. Сценический вариант «Строгова» вызвал к жизни моду на все русское. Особенно понравились парижским модницам каракулевые шапочки. Они произвели настоящий фурор. «А раз уж женщины выражали таким образом свое одобрение, значит, автор одержал полную победу!»[12]

Выше уже говорилось о трудном пути «Михаила Строгова» к российскому читателю. Правда, здесь надо сделать оговорку. Образованные слои русского общества имели возможность познакомиться с романом в подлиннике. Видимо, число подобных читателей было немалым. Француз Виктор Миньо, побывавший в Иркутске и выпустивший на родине книгу «Из Парижа в Пекин через Сибирь», свидетельствовал о популярности знаменитого сочинителя в Азиатской России, причем на языке оригинала роман читала преимущественно женская половина общества. Путешественник уточнял, что с подлинниками верновских романов были знакомы не только дворяне, но и представители купечества[13].

А отечественный перевод «Строгова» появился только в 1900 году. Стену отчуждения удалось пробить известнейшему российскому издателю Ивану Дмитриевичу Сытину. Оно и неудивительно, этому предпринимателю позволялось то, на что никогда бы не получил разрешения никто другой. Глава крупнейшей в России книгопечатной фирмы основательно интересовался творчеством Ж. Верна. Сытинская торговая марка дала вторую, российскую жизнь многим из «Необыкновенных путешествий» всемирно известного писателя. Однако у сытинских изданий вообще, а у приключенческих романов в особенности, был существенный недостаток. Маститый глава солиднейшего издательского дома основное внимание уделял доступности своих книг, то есть их дешевизне. О качестве переводов приключенческой литературы его сотрудники заботились едва ли не в последнюю очередь. Конечно, попадались и вполне добросовестные издания, но к сытинскому «Строгову» это — увы! — не относилось. «Прекрасные качества романа были сильно искажены при переводе… В вольном переложении книги утратились и стилистические особенности, свойственные перу Ж. Верна. При сокращении исказились многие красивые детали романа»[14].

Спустя несколько лет в издательстве П. Сойкина вышел более качественный перевод «сибирского» романа Верна, а потом русские читатели снова были надолго отлучены от «Строгова». В нашем собрании сочинений поклонники верновской фантазии имеют возможность познакомиться с новым переводом одного из самых популярных произведений знаменитого французского романиста. Пусть это знакомство окажется приятным и герои этого романа полюбятся нашей молодежи не меньше, чем капитан Немо, Дик Сэнд или дети капитана Гранта.

Шумный успех книги о России был отмечен и в нашем отечестве. В год выхода романа появилась и первая критика на него. Суждения были самые различные. Рецензент «Живописного обозрения», например, назвал роман «прекрасным». В числе прочего безымянный литературовед высоко оценил географические познания автора: «Заставляя своего героя переезжать по всем этим местам, Жюль Верн весьма удачно описывает их, но так как сам писатель никогда не был в этих местах, то действительно нужно удивляться той добросовестности, с которой он изучил у себя в кабинете эти мало знакомые даже нам, русским, восточные губернии»[15].

На страницах газеты «Сибирь», наоборот, перечислялись фактические ошибки, допущенные Ж. Верном, и отрицалась всякая познавательная ценность «Строгова». Автор заметки даже обвинял знаменитого писателя в пользовании «лженаучными литературными источниками». Мы уже видели, что это не так, поэтому не станем слишком задумываться над подобными утверждениями. Стоит только еще раз повторить ранее уже высказанный тезис: фантастика (а именно к этому жанру литературы, повторим, относится «Строгов») отнюдь не предполагает скрупулезной верности деталям. Скорее наоборот: свободный полет воображения автора требует освобождения от мелочей, сознательного отхода от рабского подражания реальности. Создатель «Михаила Строгова» очень хорошо понимал это правило. Усвоим его и мы, читатели романа, и не будем подходить к художественному произведению с требованиями, предъявляемыми к путевым очеркам.

Второй из романов, включенных в том, «Возвращение на родину» — произведение совсем иного рода. Если угодно, этот роман тоже можно назвать исторической фантазией, только на этот раз — фантазией более приземленной и сохраняющей всю видимость реальности. Этот плод верновского воображения примыкает к историческим романам того романтического направления, по которому шли Виктор Гюго, Альфред де Виньи, Проспер Мериме и Александр Дюма. Выдуманные романтические герои попадали по воле авторов в конкретную историческую обстановку и становились участниками реально происходивших исторических событий, будто бы внося в них свой вклад. Нередко вымышленные литературные персонажи сталкивались с конкретными историческими лицами, действовали вместе с ними (и даже порой — вместо них), освобождая вместе с тем автора от абсолютно точного воспроизведения исторической реальности. Законы романтического жанра как нельзя лучше подходили Верну. Правда, исторические факты служат для него лишь фоном, лишь поводом для географического рассказа, для описания поведения своих героев в экстраординарных условиях. В сущности, путешествие героев романа могло быть предпринято и веком раньше, и веком позже — например, во время франко-прусской войны 1870 — 1871 годов. И только в самом конце романа автор описывает реальные исторические события — сражение при Вальми, имевшее решающее значение для юной Республики. Здесь Верн опять-таки следует историко-романтической традиции, не отступая от сложившихся шаблонов.