Дмитрий Аверкиев - Вилльям Шекспир. Статья I Страница 2

Послѣ этого такъ и ждешь, что г. Гервинусъ станетъ сожалѣть, что женскiя роли въ операхъ исполняютъ женщины, а не кастраты, какъ это бывало въ доброе старое время.

Это подкладыванiе нравственныхъ сентенцiй подъ шекспировскiе характеры, это непониманiе жизни, вселюбящей и порою иронической, это умышленное тяготѣнiе къ выводу нравоученiй, – безъ сомнѣнiя сильно препятствуетъ Гервинусу взглянуть Шекспиру прямо въ глаза, спутываетъ его понятiя и доводитъ его иногда до скопческаго мiровоззрѣнiя.

И это бэконовская философiя? И это требованiе Бэкона, чтобы люди и ихъ страсти изображались живьемъ, "em ad ivum"?[4].

У Гервинуса есть этотъ "страхъ генiя", la crainte du gènie, который по Гюго составляетъ начало вкуса. Пародируя Фейербаха, мы прибавимъ: "но не конецъ его".

Въ самомъ дѣлѣ, во всей книгѣ многоученаго професора замѣчается, что уваженiе къ Шекпиру не родилось въ груди автора, что это не живое, органическое чувство, а прошлое, завѣщанное преданiемъ. Гервинусъ зналъ напередъ, что Шекспиръ великiй поэтъ; онъ на слово повѣрилъ этому, онъ не почуялъ этого и не увѣровалъ въ Шекспира. Въ немъ мало любви къ поэту, на изученiе котораго онъ посвятилъ много лѣтъ и «изъясняя котораго, извлекалъ для себя благороднѣйшiя наслажденiя». Оттого этотъ сдержанный, и даже сухой тонъ; это подъ-часъ утомительное изложенiе. Онъ не любитъ Шекспира душой, всѣмъ сердцемъ и всѣмъ помышленiемъ; онъ хладнокровно изучаетъ его, какъ нѣчто весьма интересное, «etwas höchst interessantes». Въ его книгѣ много дѣльнаго краснорѣчiя, много прекрасныхъ замѣчанiй, и ни одного племеннаго, задушевнаго слова.

Ищите морали въ Шекспирѣ и вы, какъ нѣкiй (впрочемъ, очень талантливый) русскiй поэтъ, придете къ заключенiю, что Шекспиръ въ лицѣ Ричарда III казнилъ тиранство, и въ порывѣ обличенiя воскликните: "Яго живъ, да будетъ намъ чуждо коварство", или что нибудь въ этомъ родѣ.

У Гервинуса нѣтъ живаго образа Шекспира; и потому странно объясняетъ онъ отношенiя Шекспира къ его предшественникамъ, его такъ называемыя "заимствованiя". Умъ въ высшей степени оригинальный, Шекспиръ не могъ ни у кого заимствовать въ обыденномъ значенiи этого слова. Иногда Гервинусъ возвышаетъ Шекспира до небесъ, говоритъ, что онъ былъ "выше своего народа и времени"; иногда онъ унижаетъ дотого, что увѣряетъ, что "остроумный тонъ разговора, комическiе доводы, страсть къ уподобленiямъ, къ изумляющимъ отвѣтамъ (у Шекспира) – все это имѣетъ свой первообразъ у Лили", и у него заимствовано Шекспиромъ, что вторая и третья часть драматической хроники о Генрихѣ VI есть просто передѣлка хроникъ Грина: "первой части столкновенiя между двумя славными домами, «Iоркскимъ и Ланкастерскимъ» и «истинной трагедiи о Ричардѣ, герцогѣ iоркскомъ», того самаго Грина, который называлъ его, Шекспира – Shakescene (потрясателемъ сцены; если писать Shakespeare, то это будетъ значить – потрясающiй копьемъ), «вороной, украшенной нашими перьями» и «тигровымъ сердцемъ въ актерской шкурѣ».

Кто выше своего народа? Кто выше своего времени? Не пустыя ли это цвѣты краснорѣчiя? "Время на все, что совершается въ немъ", сказалъ Шекспиръ. Носитель и выразитель народныхъ думъ, "каждый вершокъ" котораго англичанинъ (each inch an Englishman), Шекспиръ не требуетъ себѣ такой похвалы, что онъ выше своего народа. Ему довольно сознанiя, что онъ высшiй выразитель духа своего народа. "Многообразна жизнь человѣка въ народѣ: – говоритъ Хомяковъ (I, 537) – она своею долею общечеловѣческаго достоянiя, ею схваченную и выраженную въ словѣ и бытѣ, складываетъ въ стройное, живое и сочлененное цѣлое; и человѣкъ, принимая въ себя всю эту жизнь, кладетъ стройную и сочлененную основу своему собственному пониманiю. И далѣе: "Ни одинъ изъ живыхъ народовъ не высказался вполнѣ. Его печатное слово, его пройденная исторiя выражаютъ только часть его существа, онѣ, если позволите такое слово, не адекватны (не въ версту) ему. Невысказанное, невыраженное таится въ глубинѣ его существа и доступно только ему самому и лицамъ, вполнѣ живущимъ его жизнiю". Такимъ именно человѣкомъ, "вполнѣ живущимъ жизнiю своего народа" и былъ Шекспиръ.

Чтобы понять всю силу народнаго духа англичанъ, всю его напряженность въ шекспировскую эпоху, стоитъ вспомнить блестящiй рядъ его знаменитыхъ современниковъ. Бэконъ и Шекспиръ являются въ одно время; оба – великiе представители своей народности, въ обоихъ отразился духъ народа съ двухъ разныхъ сторонъ. И этотъ великiй организмъ, народъ, ниже своихъ представителей!

Такiя мнѣнiя могутъ произносить только нѣмецкiе демократы! Гейне какъ то нечаянно проговорился, что хотя онъ очень любитъ нѣмецкiй народъ, но при встречѣ съ гамбургскимъ сапожникомъ, защищавшимъ его мнѣнiя, его порядочно покоробило. Я дескать хоть и демократъ, а все бы лучше, если бы у него руки были почище. Квази-аристократическая гадливость мѣшаетъ прямо смотрѣть на народъ. Наши разноцвѣтные и разношерстные либералы въ этомъ отношенiи послѣдовательнѣе: они умышленно забываютъ (игнорируютъ) о существованiи народа; они занимаются нивелированiемъ человѣческаго ума, или выражаясь современнѣе, выдѣлкою человѣческаго церебина по извѣстному образцу, еще не патентованному, но на который (успокойтесь)! будетъ въ скорости выдана привилегiя.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

См. Franz Baco von Verulam. Von Kuno Fischer. Seite 193 et folg.

2

По переводу г. Михайловскаго. Переводъ этотъ, помѣщенный въ IV книгѣ Современника за нынѣшнiй годъ, вообще весьма удовлетворителенъ: на немъ замѣтно влiянiе дружининской манеры переводить Шекспира. Антонiй удался г. Михайловскому лучше всѣхъ. Физiономiи и языкъ другихъ лицъ подведены подъ одинъ колоритъ, и это главнѣйшiй недостатокъ перевода. Такъ, личность Каспи и его небрежная, медвѣжеватая, если такъ можно выразиться, рѣчь совершенно упущены г. Михайловскимъ. Мы замѣтили также нѣсколько плохихъ стиховъ и даже «съ единены» вмѣсто «соединены» – это непростительно. Поэтъ долженъ быть мастеромъ своего стиха, а не наоборотъ. Это все равно, что не умѣя рисовать браться писать большую картину.

3

Не принадлежитъ ли Гервинусъ къ ярымъ защитникамъ женской эмансипацiи?

4

Гг. нигилистамъ, считающимъ себя послѣдователями Бэкона, не дурно бы принять это къ свѣдѣнiю, а равно и то обстоятельство, что Бэконъ въ поэзiи видѣлъ нѣчто «божественное». Или ужь пора и Бэкона по боку? Невѣжество, такъ полное невѣжество!