Николай Добролюбов - Обзор детских журналов Страница 3

Таков рассказ, которым открывается нынешний год «Журнала для детей». Нужно ли доказывать, что чтение подобных рассказов в высшей степени вредно может действовать на детей? Во-первых, рассказ совершенно фантастичен, и, следовательно, в нем дурно уже те самое, что он отвлекает детское внимание от действительной жизни. Во-вторых, самая фантастичность его вовсе ее основана на возведении в сознательную личность каких-нибудь естественных свойств предмета, как делается, например, в лучших сказках Гофмана; напротив, здесь фантастическое имеет тот уродливый и бессмысленный характер, каким оно отличается в грубейших сказках, слышанных нами в детстве от глупых нянек. В-третьих, рассказ этот старается внушить детям самое дикое, неявное понятие о религии: он научает ценить не сущность религии, не внутреннюю ее основу, а только внешнюю, обрядовую сторону. Все бедствия Мериадека происходят оттого, что с него волшебница смыла воду святого крещения. Стало быть, крещение оставляет вещественные следы на теле человека, и эти-то следы предохраняют его от всяких темных влияний? Стало быть, по христианскому учению, сила крещения уже не в смысле таинства, а просто в воде? Должно быть, так, по мнению «Журнала для детей»; это доказывается и концом рассказа, где вода, освященная папою, востановляет силу смытой воды крещения. И опять вода, освященная папою, по смыслу рассказа, должна иметь большую силу, нежели вода, освященная просто аббатом! И молитва в Риме должна быть сильнее и действительнее, нежели молитва в какой-нибудь деревеньке!.. Скажите, неужели позволительно внушать детям такие раскольнические, тупоумные понятия?.. Мы вообще не на стороне теологической казуистики в детских книгах: нам кажется, что о предметах столь возвышенных и отвлеченных надобно говорить человеку уже несколько позже – когда он начинает входить в разум. Но, во всяком случае, если уже касаться этих предметов, то надо говорить по крайней мере то, что не противно духу и чистому смыслу существующего у нас положительного учения, а не доказывать его сообразно с самыми узкими, односторонними и отчасти даже обскурантскими воззрениями.

Есть и много других вредных сторон в рассматриваемом рассказе. Он населяет природу кикиморами и оборотнями, заставляет детей верить чудесно-бессмысленным превращениям, зароняет в их сердца темные и потому очень вредные подозрения относительно семейных отношений. Само собою разумеется, что преступная связь злой девушки с рыцарем-негодяем рассказана очень скромно, со всевозможными умолчаниями и прикрытиями. Но здравая педагогика говорит, что ничего не может быть хуже этих умолчаний и прикрытий. Если хотите оставить детей в неведении относительно известного предмета, то вовсе не говорите и даже не намекайте о нем; а если уж заговорили, то говорите прямо и подробно. А между тем здесь в благовоспитанных формах изображается безнравственнейшее отношение семейное, и «Журнал для детей» полагает, что дети не поймут, в чем дело. Напротив, они это поймут все-таки, да, кроме того, еще приучатся к называнию вещей не собственными их именами. Не думаем, чтобы и это последнее было особенно желательно.

Помещение одного такого рассказа уже достаточно свидетельствует о том, до какой степени извращены педагогические понятия редакции журнала. Но это только один пример из десятка подобных. Вслед за этим рассказом, во втором и третьем нумере, идет длинная история «игральных карт». Помещение этой статьи оправдывается, конечно, тем, что, по словам ее автора, «в человеческом обществе нет вещицы, история которой не навела бы нас на что-нибудь занимательное» (стр. 22). Но в таком случае отчего же не занять детей чтением статеек – об искусстве повязывать галстук, о тайнах шулерской науки, о глубочайших тонкостях геральдики и т. д.?.. На что-нибудь занимательное везде можно набрести…

За игральными картами следует рассказ «Странное гостеприимство», изображающий довольно недурно и гуманно положение беглого негра, – и статья «Термиты», на которую мы уже указали выше. Затем в № 5 «Песня о славном человеке», статейка с приторной сентиментальностью, заявляющая любовь автора к русскому человеку и повторяющая старую песню о том, как у нас проходят незамеченными многие подвиги, о которых составляются и ходят в народе целые песни. В этом же нумере помещена маленькая заметка о балах в Северной Америке.

Далее в трех нумерах идет повесть «Предрассудок». Предрассудок этот состоит в том, что знатной барышне не следует выходить за человека простого звания, хотя бы он был и образован и богат. Мысль обличить этот предрассудок очень удачна; но, во-первых, Алиса, преданная ему в повести, представляется идеалом всех совершенств; во-вторых, и эта повесть имеет характер романов г-жи Ратклиф{5} и сильно бьет на эффект вроде «Видений в Пиренейском замке» или «Пещеры смерти в дремучем лесу». Самый слог повести производит то же впечатление, какое должен производить теперь слог повестей Марлинского и патетических страниц графини Ростопчиной и графа Соллогуба. Приведем для образчика несколько строчек:

В это мгновение раздается оглушительный удар грома, молния разрезает небо, все ревет и внизу и вверху, и не переставая молния бьет за молнией, так что все кажется в огне; мы видим, как волны с яростию напирают на скалу, будто хотят сорвать ее с места, но, встретив отпор, с тем же ревом, с тою же быстротою бросаются назад, унося с собою челнок, который в то же мгновение исчезает вдали (стр. 124).

К этому бурному слогу имеет большую наклонность «Журнал для детей», равно как, с другой стороны, сильно одержим он и любовью к остротам, напоминающим водевили Александрийского театра. Этими остротами особенно изобилует статья: «Что мне особенно бросилось в глаза за границей». За границей надо разуметь – в Берлине: только им ограничиваются наблюдения автора, и заглавие статейки дано такое обширное – вероятно, для пущей важности. Начинается статейка сожалением, что «в Берлине ночью – и с глазами ничего не увидишь», и желанием, чтобы «солнце светило тут ночью хоть на то время, когда приезжают путешественники» (стр. 161). Продолжение соответствует этому остроумному началу, и если бы оно перенесено было в водевиль, то могло бы заставить весь раек «животики надорвать». Как видно, автор преимущественно эту цель и имел в виду и для достижения ее не боялся выставить себя даже в очень невыгодном свете относительно степени своего нравственного развития и образа мыслей. Например, он в гостинице не позаботился с вечера оставить сапоги у дверей, чтобы их вычистили. Служитель входит к нему утром и спрашивает: «Есть у вас сапоги?» Автор отвечает более наивно, нежели остроумно: «Есть; не без сапог же я приехал». Но служитель вразумляет его, в чем дело, и тогда наш путешественник изъявляет желание, чтоб ему вычистили сапоги поскорее. Служитель объясняет, что этого нельзя, потому что у него уже есть для чистки 156 пар других сапог, отданных прежде, и эти приходятся 157-м нумером. Но автор наш пускается в остроумные словопрения такого рода: «Послушайте, – мои сапоги 1 №; они из петербургского опойка, а русская кожа – крепче всех кож на свете; да и делал же их немец…»[1] повторяет, что дело не в том, а нужно было их выставить у дверей заранее, и они бы попали прежде других. А остроумный автор наш выводит такое заключение: «Выходит, что и в Германии надо выставляться, чтобы даже между сапогами попасть в высшие нумера! Ах, Берлин! Напрасно же я его искал вчера так жарко!» (стр. 163). Заключение это немножко неожиданно; но остроумие автора ничем не стесняется… Он из кожи лезет, чтоб только сострить что-нибудь и состроить каламбур. Вот несколько образчиков: «Я улыбался, в ответ на его улыбку, из вежливости и гордости, чтобы ни на одну улыбку не одолжаться» (стр. 163). «Рейнские вина, – разумеется, на самом Рейне, – очень хороши, даже лучше рейнских немцев» (стр. 164). «В Австрии 20 мильонов славян и всего 5 мильонов немцев. Что ж за беда, что их так мало? Пусть бы их хоть и совсем не было, – я и в этом еще беды не вижу» (стр. 165). «Деятельный народ в Германии: ни одна собака без дела не остается» (стр. 172). «Фридрих II легок лишь на помине, в истории да в анекдотах, – а то куда был тяжел!» (стр. 173). «Что это такое? – Тиргартен (звериный сад). – Что ж, тут звери прогуливаются?» (стр. 173)… Всех острот, впрочем, не перечислишь… Замечательно только то, что для красного словца автор нисколько не колеблется пожертвовать строгостью исторической истины. То он приобретет в Берлине крейцеры, которые там вовсе не в ходу, то расскажет, что каждому доктору нужно здесь платить по два червонца за визит, то уверит, что его кто-то из немцев назвал Чичиковым, по причине трудности его собственной фамилии, и т. д. А между тем это неприличное, бесплодное и ненужное шутовство дурного тона пересыпается звонкими, подчас даже сентиментальными фразами о пользе образования… Хорошо уважение к образованию, которое можно внушить детям рассказами и каламбурами вроде приведенных нами выше!..