Кац Святославович - История советской фантастики Страница 3

Группа «Красный Селенит», вне всяких сомнений, вышла из романа Аристарха Обольянинова — точно так же, как «натуральная школа» русской классики «вышла из гоголевской шинели». Любопытно, однако, что формальная принадлежность Обольянинова к новой группировке (принадлежность, которая многими историками литературы считается само собой разумеющейся даже до сих пор), на самом деле не имела места. И, если вдуматься, просто не могла иметь место. Для идеолога «селенитов» имя Обольянинова, окруженное положенным пиететом, должно было стоять чуть в стороне — точь-в-точь, как в придуманной гораздо позднее конструкции типа «и-примкнувший-к-ним-Шепилов». И Лежнев, и сам автор «Красной Луны» прекрасно понимали, что вызывающе «непролетарское» происхождения графа Обольянинова может сделать (поначалу и делало) уязвимым для критики многие дальнейшие шаги группировки, препятствовать усилению ее влияния. Вероятно, некое джентльменское соглашение было заключено между Обольяниновым и Лежневым еще в 1921 году и, как показывают дальнейшие события, исправно выполнялось и тем, и другим. (Даже в конце 30-х, когда уже Обольянинову предлагали «осудить и заклеймить» некоторых своих бывших единомышленников по «КС», ставших «троцкистско-бухаринскими выродками, наймитами иностранных разведок», писатель каким-то образом сумел отмолчаться.) В 20-е годы, таким образом, Аристарх Обольянинов, фактически солидаризуясь с «селенитами», не подписал ни одной их декларации, а во всех печатных выступлениях группировки принимал участие на правах «попутчика, осознающего правоту идеологии победившего пролетарского государства». Такое двусмысленное положение «советского Жюль-Верна» вызывало злую издевку критиков, могущих похвастать разве что безупречной анкетой. Николай Чужак, например, писал в 1922 году про «бархатный шнурок, прибитый ржавым гвоздем к крупу фанерной лошадки». Мих. Левидов уверял своих читателей, на примере автора «Красной Луны», что «мелкобуржуазная и выродившаяся дворянская интеллигенция потеряла надежду достичь своих идеалов на Земле и земными средствами», а поэт Александр Жаров однажды посвятил Обольянинову такие вот строки:

«Лунатик, скинь свою мантилью!Посмотрим: чем-то полон ты?.Все той же гумилевской гнильюИ той же жаждой темноты?..»

Отдельные нападки на автора романа «Красная Луна» продолжались уже в пору, когда с самими «селенитами» предпочитали не связываться; напротив, как бы сопутствующий группировке «дворянчик», «граф», да еще бывший эмигрант, был легко уязвимой мишенью. Лишь со второй половины 1925 года, после июньского постановления ЦК РКП (б) «О политике партии в области художественной литературы», где специально подчеркивалось: «Считать недопустимым отталкивать таких талантливых попутчиков, как тов. Обольянинов, доказавший своими книгами, что он на стороне Республики Советов…», — вал упреков стих. (Существует мнение, что фраза была вписана в постановление Ф.Раскольниковым после мягких, но настойчивых советов Лежнева). Последний раз над Обольяниновым подшутили в 1928-м году Илья Ильф и Евгений Петров в романе «Двенадцать стульев», изобразив его в виде охотника за своими сокровищами Ипполита Воробьянинова. Впрочем, это-то был вполне беззлобный шарж, где сатирики обыграли только особенности внешности и отдельных манер писателя-фантаста, намекнув на адресат своей пародии лишь фразой дворника Тихона: «Барин!.. Из Парижа!..»

Однако за разговором об Аристархе Кирилловиче Обольянинове мы несколько забежали вперед. Вернемся в март 1921 года, который официально считается месяцем рождения «Красного Селенита». Именно 20 марта Лежнев выступил в клубе московского Механического завода им. тов. Зиновьева с программой нового писательского объединения. Вступительная часть содержала положенную революционно-романтическую риторику («Да, Вселенной и всей природой мы овладеем лишь разумом, наукой — точными познаниями, а суеверия, мистика и прочая штука, делавшая людей рабами этой природы, должна быть забыта…» и т. п.), зато тезисы были удивительно конкретными. «Красный Селенит» провозглашался добровольным объединением писателей-фантастов, без права ассоциированного членства; писателям «из крестьянской и буржуазной среды» в приеме как бы не отказывалось (хотя и устанавливался целый ряд препон, вроде годичного испытательного срока); «лунная» тема объявлялась приоритетной («Луна — зримый символ Вселенной, достижение Луны и овладение ее богатствами — вековая мечта человечества, научный метод и прогноз сделают пролетариат хозяином как Земли, так и его ближайшего спутника», и проч.).,

Вместе с тем Лежнев как бы между делом упомянул об издании регулярного альманаха «Селена», «пока четыре раза в год, а в перспективе — раз в два месяца».

Рождение «КС» было встречено довольно настороженно. Только Семен Родов в журнале «Грядущее» приветствовал коллег малопонятным стихотворением «Селенитам» («Протянули миллионный кабель // На каждый межзвездный стык. // На миллионах черных Кааблей // Межпланетно-лунный язык!»), да еще «Печать и революция» в третьей книжке за 1921 год поместила вежливо-равнодушную заметку по поводу «организации фантастических писателей» и дала выдержку из выступления Лежнева, по ошибке назвав его Ледневым. Прочие же печатные органы, писательские объединения и инстанции предпочли за лучшее «не заметить» неофитов: «перевальцев» не устроил уверенный тон декларации «КС», Товарищество крестьянский писателей оскорбилось, что крестьяне поставлены Лежневым в один ряд с «буржуазными интеллигентами»; «пролеткульты» с неодобрением восприняли, наоборот, потворство «классу мелких хозяйчиков». Даже Лито Наркомпроса затаило обиду — за то, что идея «организовать в своеобразную артель литераторов фантастического направления» родилась не в голове Гандурина. А все вместе усмотрели весьма неблагоприятное для себя обстоятельство в том, что «Селену» взялось субсидировать Государственное издательство и оно же определило гораздо более высокий, чем это было принято по отношению к другим, гонорарный фонд.

Лежнев сделал вид, что не заметил холодности приема. Да и некогда ему было обижаться; главным было — выдержать темп. Через полтора месяца после выступления идеолога «селенитов» со своими тезисами вышел первый номер альманаха «Селена», тиражом в сто тысяч экземпляров, объемом в сорок (!) печатных листов. На кроваво-красной обложке номера 1 — как и всех последующих — была помещена эмблема «КС»: голубая полоска лунного серпа, пересеченная черной рукояткой молота. Вид эмблемы, чрезвычайно напоминающей официальный герб Советской Республики, заставил некоторых руководителей группировок сразу же скорректировать свои позиции. Состав уже первого номера «Селены» оказался достаточно впечатляющим. Открывала книжку небольшая внятная статья Лежнева «О текущем моменте в области литературно-художественной фантастики», а завершала альманах статья профессора-астронома Владимира Поплавского «Что обязан знать пролетарий о Луне». Между этими двумя статьями помещалась поэма С.Обрадовича «Вверх дном!», повесть «Лунный календарь» Сергея Самобытника, подборка «космических» рассказов В.Есипова, С.Перова, А.Беляева, Всемира Ковалича и других, две новые новеллы Герберта Уэллса с большим послесловием Евгения Замятина. (Через несколько месяцев отдельная брошюра Замятина об Уэллсе выйдет в петроградском издательстве «Эпоха», однако симптоматично, что опытный и разборчивый Замятин, не раздумывая, отдал первый вариант своей работы в никому не известный тогда альманах: Лежнев умел убеждать…)

К моменту выхода в свет второго выпуска «Селены» новое литературное объединение оказалось буквально завалено предложениями о сотрудничестве как со стороны признанных писателей, так и от новичков. Опубликовать в «Селене» действительно талантливую рукопись было совсем не сложно, зато отбор поступавших в «КС» Лежнев сделал предельно жестким. В интервью «Кузнице» (1922 год) руководитель «селенитов» объяснял свою позицию так: «Правда, из 23 заявок поэтов и писателей о желании вступить в объединение фантастов было удовлетворено в этом полугодии 3 или 4, зато члены нашей группы могут подчеркнуть, что они не подвергались и не подвергаются, благодаря такому „сектантству“, разлагающему влиянию народнически-интеллигентской идеологии…» Лежнев, разумеется, мистифицировал доверчивых читателей «органа пролетарских писателей, издания литературного отдела Наркомпроса»: рост рядов «селенитов» был ограничен отнюдь не поэтому. Действительными членами становились, как правило, либо литераторы безоговорочно талантливые (на взгляд Лежнева), либо «полезные» фантасты — то есть, те авторы, которые совмещали свои писания со службой в госучреждениях, в солидных редакциях и издательствах. Позиция эта выглядела довольно циничной, но позволяла «Красным Селенитам» приобрести определенную поддержку в различных кругах — что, на первом этапе, было весьма существенно. Именно по этой причине в «КС» были приняты Влад. Полетаев и Натан Авербах (брат Леопольда), Керженцев и Солин, но не были приняты Катаев и Добычин, Макаров и Буданцев, Осипов и Минич. Драматичной оказалась история с приемом Андрея Платонова. Казалось, после «Лунной бомбы» он будет не только принят в действительные члены, но и введен в правление. К сожалению, испортил все нелепый случай. Ветеран гражданской войны, харьковский поэт Петр Крестоголовченко, тоже претендент в «Красные Селениты» (не имевший, однако, никаких шансов), неожиданно заявил Лежневу, что в повести Платонова содержится явный пасквиль на самого Крестоголовченко и что имя и фамилия главного героя, изобретателя-убийцы Петера Крейцкопфа, только, мол, подтверждает это. Крестоголовченко так упорствовал, что Лежнев вынужден был перенести на неделю обсуждение кандидатуры автора «Лунной бомбы» — «до выяснения всех обстоятельств…» Само собой разумеется, Платонов воспринял этот шаг необычайно болезненно и демонстративно забрал свое заявление. В дальнейшем его отношения с Лежневым наладились, он даже напечатал в 8-м выпуске «Селены» вторую часть своего «Эфирного тракта», однако все предложения руководителя «КС» о вступлении он с тех пор решительно отводил.