Салават Асфатуллин - Литературные портреты Страница 3

Хотелось бы, чтоб сбылось. Хотя вряд ли… Нельзя, мой друг, отмахиваться от давления 230 на 120.

Смирнова

Фамилия ею оставлена, наверное, в насмешку над окружающими. Более эгоцентричную в поведении женщину трудно представить. И характер мальчишеский, нахальный.

Ее первый муж, тот, наверное, действительно был из породы смирных. Или вот есть

красивый душой и лицом художник Женька Смирнов.

Тот действительно Смирнов, пока трезвый.

Имя Нина для нее тоже слишком просто. Вот отчество как раз по ней – Витольдовна! Слышите горны, звуки турнира, бряцание оружия, рыцарскую спесь?

Она и сама это декларирует:

«Иду ва-банк!Пока еще дышу,Пока нога привычно ищет стремя,– Иду на Вы!Пощады не прошу,И выбираю секундантомВремя!»

О себе, своих стихах, песнях на свои и Кузнецова стихи, о своих статьях в газете «Весть» может говорить часами. Невзирая на лица, даже если перед ней сидит мэтр поэзии Станислав Куняев, перешагнувший своими крылатыми цитатами в XXII век. Да-да, я не ошибся, уже в двадцать второй век.

Глаза серо-голубые, со льдинкой, челка черная. Вздернутый носик, рост – «метр с кепкой». Но задириста. Взгляд цепкий, колючий, особенно через сигаретный дым. Одевается зачастую нелепо, на замечания-пожелания мужчин со вкусом смертельно оскорбляется. А ее кургузый пиджачок надо сохранить для музея – будет для Калуги память того же ряда, что желтая кофта футуриста Маяковского для России. В одежде любит синий, зеленый и фиолетовый цвета. Н-да… Без колебаний учит и прозаика, и сценариста, как тому писать.

В общем, ведет себя, как хулиганистый мальчишка – переросток, смешанный с девицей, эмансипированной до второй степени. Когда все кругом ее, для нее и крутится вокруг нее.

Э-э-х, счастливое время заблуждений…

И стихи под стать описанному:

«……………… молишь удачу,Меня да и солнце в придачуЯвляться к тебе без конца».

Не слабо. Насколько я помню, только Людовик XIV позволял себе сравниваться с Солнцем. И слово «Солнце» писал при этом все-таки с большой буквы.

Или:

«Но захочешь вновь испить –Буду больно – больно бить.Так что, думай – не гадай,Лучше сразу душу дай».

Душу забирает – сами знаете, кто. Н-да… Или еще хлеще:

«И пусть потом глаза мои вам снятся,Стихи мои – и так вам повторять!»

(вам – с маленькой буквы, то есть, в очень-очень множественном числе).

От скромности она, конечно, не умрет. Никогда.

По ней я понял, что нельзя упиваться уже написанным – это, может быть, позволят себе читатели.

Похоже, нажил я этой половиной портрета смертельного врага. Не хотел бы я с ней враждовать, в удобный момент так изметелит – родная мама че узнает. Ведь давал же себе слово – никаких женских портретов после портрета тещи – Козерога! Но чистый, белый лист бумаги так заманчив. Так много обещает. – Дает попробовать все твои силушки, всю страсть. В два ночи вскочишь из-за бессонницы и пишешь. Редко какая женщина так заманчива. И никакая – не доставит такого удовлетворения.

Попробуем уравновесить картину. Ведь в каждом человеке есть и хорошее, и плохое. Даже лицо человека – и то асимметрично.

Итак, слово Защитнику: «Нахальство – это профессиональное. Ведь сам же засекал по часам, как она за семь минут взяла интервью у шести заезжих московских знаменитостей и губернатора области». Точно, видел, подтверждаю.

Защитник: «А седые нитки в черных волосах?»

И это есть. Да еще и подкрепляется стихом:

«Начну я путь, неведомый доселе, Иновый, взрослый свой, отсчет годам».

Или даже так:

«Все прошло. Да и вряд ли вернется. Не искрится, не лепится снег… И смеется,смеется,смеется…Безрассудного временибег».

Защитник: «А истерзанный крик души?» Видеть, слава богу, не пришлось, но в стихах есть, и очень сильно:

«Я ничья!Диким воплем выжжен Надвигавшийсяпотолок, И валяется в пепле рыжемИзболевшего сердца комок».

Зшцитник: «Есть Нина, делающая красивые Поступки», Да, и причем такие, что у мужчины, видавшего виды, от тумления глаза на лоб. Так, кто же Вы на самом деле? Нинель?

Нонна?

Смирнова? (ну, уж это точно нет) Воронцова?

Убогий

Такого несоответствия внешности и фамилии я никогда не встречал.

И даже не читал о подобной степени противоречия.

Представьте – против вас за столом сидит Бернард Шоу. Только поминиатюрнее. Не долговязый.

Но интеллект в глазах тот же, а борода, пожалуй, дворянистее.

Мгновенный отклик, смешинки-чертенята в глазах, если вы действительно удачно сострили. Не замечаешь даже, во что одет, какого цвета на нем галстук, пиджак. Необъяснимо, без разглядываний, j просто ясно и все, что одет достойно. Очень интеллигентные очки, а главное, взгляд сквозь них.

И носит фамилию Убогий… Представляете, каково было ему прорываться сквозь кордон критикесс, редакторш, корректорш и прочей окололитературной гвардии?

Конец ознакомительного фрагмента.