Николай Добролюбов - Стихотворения Юлии Жадовской Страница 3

Любовь к природе, наслаждения красотами ее вовсе не чужды таланту г-жи Жадовской. Но, если так можно выразиться, природа служит для нее только средством для возбуждения тех или других мыслей и воспоминаний. Возьмите любое стихотворение, – в каждом вы это заметите.

Я все хочу расслушать,Что говорят они,Ветвистые березы,В полночной тишине…[12]

– —

Повсюду тишина; природа засыпает,И звезды в высоте так сладостно горят!Заря на западе далеком потухает;По небу облачка едва-едва скользят.О, пусть моя душа больная насладитсяТакою же отрадной тишиной… и пр.[13]

– —

Опять спокойно надо мнойСияют небеса,И безотчетною слезойБлестят мои глаза… и пр.

– —

Вечер… этот вечерЧудной негой дышит…Золотой зареюЯрко запад пышет.Наклонив головки,Розы сладко дремлют…Но любовь и гореО погибшем счастьиДушу мне объемлют.Я в тиши тоскую… и пр.[14]

Сама г-жа Жадовская хорошо сознает особенность своего настроения, и это сознание выразилось в прекрасном стихотворении ее «На песнь соловья». Она говорит в нем, что не может беззаботно наслаждаться этой песнью:

Под звук твоей чудесной трелиВоспоминанья мне запелиИную песнь в тиши ночной:Звучит та песнь тоской и мукой,Разбитой страстью и разлукойИ безнадежностью глухой.

Вот заключительные стихи этой пьесы, объясняющие субъективность поэта:

Когда душа летит над бездной,Что ей краса лазури звезднойИ страстной песни перелив?Они на дне ее, глубоко,Возбудят лишь один жестокий,Немой отчаянья порыв…

Особенность и сила субъективного таланта г-жи Жадовской состоит именно в том, что она не подчиняется безусловно внешним впечатлениям природы, а умеет переработывать их согласно с своим внутренним настроением. О ней нельзя сказать, чтоб она вовсе не обращала внимания на природу; нет, она любит ее, постоянно обращается к ней в своей поэтической грусти, в своем отчуждении от света. Но природа не в силах покорить ее сердце, изменить ее постоянное настроение; она только видоизменяет это настроение, придавая ему больший или меньший оттенок грусти или успокоения, твердости или покорности судьбе. Но и то часто делается и без содействия окружающей обстановки, по одному внутреннему увлечению. То овладевает вдруг душою поэтическая грусть об умершей подруге:

Все мне кажется, что душноВ тесном гробе ей лежать;Все мне мнится: тяжело ейБыть засыпанной землей,И неловко и темно ейПод богатой пеленой…[15]

То мысль об отсутствующем друге тяготит ее, то посещает ее грустная мечта о любимом человеке, умершем вдали, не поняв любви, обращенной к нему. Теперь, – мечтает поэт, —

Может быть, все ясноСтало для него;Как любила страстноОдного его;И чего живомуНе могла сказать,Мертвецу немомуСуждено понять…[16]

Иногда в поэтических думах своих поэт нарочно будит свое сердце воспоминаниями, заставляя его снова переживать некоторые тяжелые мгновения прежней жизни. В пример мы можем указать на превосходное стихотворение «Пробуждение сердца», заключающее в себе целую драму и навевающее на читателя, имеющего хоть какие-нибудь воспоминания, невольную сладостно-грустную тревогу. Грустно задумывались мы над этим стихотворением, читая его несколько лет тому назад в «Москвитянине»;[17] то же впечатление испытали мы и теперь, перечитывая его. Мы его не выписываем здесь единственно потому, что оно довольно длинно, а мы и без того уже сделали много выписок.

Но мы не можем удержаться, чтобы не выписать несколько небольших стихотворений, в которых выражается то отношение, в каком находится субъективное настроение таланта г-жи Жадовской к явлениям внешнего мира. Вот минута из тихой, звездной ночи:

Чудная минута!Будто счастья жду я…И мечты слетают,Нежа и чаруя.Как на чувства сердцеВ этот миг не скупо!Я готова плакать,Как это ни глупо…Что ж? никто не видит…Лейтесь, слезы, смело!Месяцу с звездамиЧто до вас за дело?..

Вот как действует на поэта осеннее время:

Тихо я бреду одна по саду;Под ногами желтый лист хрустит,Осень льет предзимнюю прохладу,О прошедшем лете говорит.Говорит увядшими цветами,Грустным видом выжатых полейИ холодными, сырыми вечерами, —Всей печальной прелестью своей.Так тоска душе напоминаетО потере наших лучших дней,Обо всем, чего не возвращаетЭта жизнь – жестокий чародей!

А вот вам и впечатление жаркого и светлого летнего дня:

Летний полдень страстным зноемЗемлю пышную томит;Небо чистое покоемБезграничности горит.Поищу прохладной тени…Да, как жизнь ни хороша, —Жаждет отдыха и лениУтомленная душа.Пусть деревья зеленеютПод дыханьем теплоты;Пусть плоды на солнце зреют,Распускаются цветы…Солнца луч цветок увядшийК жизни вновь не возвратит.Преждевременно упадшийС древа плод не возрастит…

Не правда ли, что, при всем различии этих впечатлений, над ними господствует одно общее чувство, неразлучное с душою поэта? Это же самое чувство заметно даже и в тех стихотворениях, которые, по форме своего выражения, представляются чисто объективными и предметом которых служат уже не внутренние ощущения, а предметы совершенно внешние. Мы приведем два из них. Одно из них возбуждено взглядом на ниву:

Нива моя, нива,Нива золотая!Зреешь ты на солнце,Колос наливая.По тебе от ветру,Словно в синем море,Волны так и ходят,Ходят на просторе.Над тобою с песнейЖаворонок вьется;Над тобой и тучаГрозно пронесется.Зреешь ты и спеешь,Колос наливая,О людских заботахНичего не зная.Унеси ты, ветер,Тучу градовую!Сбереги нам, боже,Ниву трудовую!..[18]

Другое стихотворение также относится к сельскому быту, но гораздо грустнее предыдущего:

Грустная картина!Облаком густымВьется из овинаЗа деревней дым.Незавидна местность:Скудная земля,Плоская окрестность,Выжаты поля.Всё как бы в тумане.Все как будто спит…В худеньком кафтанеМужичок стоит,Головой качает,Умолот плохой, —Думает-гадает:Как-то быть зимой?..Так вся жизнь проходитС горем пополам,Так и смерть приходит,С ней – конец трудам.Причастит больногоДеревенский поп,Принесут сосновыйОт соседа гроб;Отпоют уныло…И старуха матьДолго над могилойБудет причитать.

Однако же – довольно выписок. Если выписывать все хорошее, то нам пришлось бы переписать значительную долю стихотворений г-жи Жадовской. Пьесы, приведенные нами, могут, впрочем, дать довольно полное понятие о характере ее таланта. Он не отличается ни особенным разнообразием, ни могуществом, ни роскошью; но он силен своей задушевностью и решительным отсутствием всякой аффектации. Это – находка в нашей современной поэзии, так приучившей нас к благозвучному пустозвонству, к изумительной скачке друг через друга пышных образов и мировых идей, выхваченных из школьных тетрадок, к головоломным порывам, о которых вовсе не ведает сердце. Средь этой безотрадной доморощенной философии с рифмами, выражающейся в каких-то образах суздальской живописи[19], казались нам весьма замечательными даже те стихотворения, в которых без особенных вычур и претензий говорилось хоть о том, что летний вечер тих и ясен, или что теплым ветром потянуло[20], или, наконец, хоть о том, что пахнет сеном над лугами[21]. После этого странно было бы нам не заметить звуков простой, безыскусственной поэзии, раскрывающей перед нами внутренний мир человека, посвящающей нас в тайны действительного сердечного горя, в тайны страданья, доступного всякой душе, для которой мысль и чувство дороги, как святейшее достояние человека.

«Но, – скажут многие благоразумные судьи, – что нам за дело до того, как грустит г-жа Жадовская? У нас и своей грусти много; поэзия могла бы и не трудиться прибавлять нам еще свое горе». Что сказать иа такое умствование, и нужно ли говорить что-нибудь? Нет, читатель, напрасно было бы говорить с тем, кого собственное горе ожесточает против горя других; напрасно было бы пробуждать человеческие чувства в том, кто все человечество заключает только в самом себе. Он отвернется от всех наших убеждений, как отвернется и от произведений, подобных стихотворениям г-жи Жадовской. Для подобных людей нужны великолепные стихотворения, подобные творениям г. Бенедиктова и графини Евдокии Ростопчиной[22].