Валентин Ерашов - На склоне лет… Страница 3

В отличие от предыдущего монолога этот вызывает усмешку, право…

Постенав вот таким манером, Кау-джер — кто его уполномочил? — принимает волевое решение: установить охрану при складах. Первая ступень пройдена…

Бедлам же на острове продолжается. Люди, предоставленные сами себе, оказались неспособными поддерживать собственное существование. Грабежи. Пролита первая кровь.

Как же теперь быть? Что же делать? Внять голосу рассудка, вмешаться в бойню, спасти людей даже против их воли? Но это полное отрицание его прежней жизни,— Кау-джер принимает еще одно самоличное «постановление»: объявляет себя правителем острова, совершает государственный переворот. «Он не только признал в конце концов необходимость власти, не только решился, превозмогая отвращение, стать ее предводителем, но, перейдя от одной крайности в другую, превзошел даже ненавистных ему тиранов, не спросил даже согласия тех, над которыми утвердил власть…»

Что же те, над которыми он утвердил власть?

«Толпа громко закричала. Аплодисменты, возгласы «Да здравствует Кау-джер!» и «Ура!» разразились подобно урагану. Люди поздравляли, обнимали друг друга, матери подбрасывали кверху своих детей… Колонисты поняли, что ими будут управлять и что им остается лишь повиноваться. Неограниченную свободу они с радостью обменяли на верный кусок хлеба».

Вчерашний анархист,— мы бы теперь сказали: демократ,— начинает свою деятельность с того, что экспроприирует частный дом, вывешивая на дверях таблички «Управление», «Милиция», «Суд». Один из входов не обозначен названием, но сам вид помещения несомненно свидетельствует: это — тюрьма.

Затем все идет естественным путем. Введены продовольственные пайки по ценам, установленным государством (каким? Или Кау-джер, вослед французскому королю Людовику XIV, мысленно произнес: «Государство— это я»?).

Еще недавно отрицавший любые законы, он объявляет непреложностью обязанность каждого трудиться. И «когда правитель проходил мимо, лежавшие вставали, разговоры смолкали и все приподнимали фуражки».

Вот она, твердая рука, о которой вслух многие мечтали.

И последний штрих. На острове обнаружено золото. Крохотную часть суши заполняют беззастенчивые пришельцы-старатели. Начинается разграбление всего и вся. И Кау-джер самолично командует: «Огонь!», а потом с ужасом взирает на груду окровавленных тел.

Это — конец. На утлой лодчонке бывший мечтатель уплывает на островок, чтобы там, на мысе Горн, достроить маяк и провести на нем остаток жизни. Лишь в одиночестве видит он свое спасение… О спасении людей он, кажется, больше не думает.

«Что же осталось от всех теорий Кау-джера после того, как он столкнулся с реальными фактами? Результат был налицо — неоспоримый и несомненный: люди, предоставленные самим себе, оказались неспособными поддержать свое существование. Его долгая внутренняя борьба привела к поражению: он признал необходимость самых крайних мер, без которых — из-за несовершенства человеческого рода — невозможно пойти по пути прогресса и цивилизации. Видимо, люди не так тяготятся порабощением, как это ему представлялось прежде. Может ли подобная покорность, почти трусость, сочетаться со стремлением личности к абсолютной свободе?!»

Это писал сам Жюль Верн, на исходе жизни полный мудрой тревоги за человечество.

Потерпела крах еще одна утопия, ведущая свое начало от социалистов-утопистов К. Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна.

А их труды были объявлены одним из важнейших источников так называемого научного коммунизма — еще одной утопии, сочиненной Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом, «творчески развитой» Владимиром Ульяновым-Лениным… Утопии, потерпевшей крушение в наши дни.

Очень горькую и мудрую книгу написал на склоне дней своих великий фантаст Жюль Верн. Написал сто лет назад. Но, если вчитаться в нее внимательно и увидеть не только приключения, то никак нельзя будет не заметить: во многом она перекликается с нашими днями, с заботами и метаниями людей, живущих на территории, как теперь говорят, «этой страны».