Оноре Бальзак - Путешествие в Париж африканского льва и что из этого последовало Страница 3

— Каким образом?

— Кажется, рысь очень находчиво написала у себя на языке слово, являющееся талисманом для пижона.

— Какое это слово?

— Слово «барыш». Впрочем, существует несколько слов. Когда слово «барыш» сотрется, рысь пишет: «дивиденд». После «дивиденда» пишет «процент». Пижоны всегда попадаются.

— Почему?

— Вы находитесь в стране, где люди такого плохого мнения друг о друге, что самый глупый человек твердо надеется найти еще более глупого, которого он убедит в равноценности лоскутка бумаги и золотой жилы... Началось дело с правительства, которое приказало верить тому, что бумажный листок и поместье равноценны.

Ваше величество, в Африке еще не существует кредита, мы дадим работу смутьянам, если построим биржу. Приставленный ко мне пес, продолжая свое сообщение о человеческих глупостях, привел меня в очень известное кафе, где я действительно увидал львов, рысей, пантер и других псевдозверей, которых мы искали. Вопрос становится все более ясным. Представьте себе, дорогой августейший отец, парижского льва: это — молодой человек, который на ноги надевает лаковые сапоги стоимостью в тридцать франков, на голову — шляпу с коротким ворсом в двадцать франков, жилет на нем — самое большее в сорок франков, а панталоны — в шестьдесят. К этому тряпью прибавьте завивку, стоящую пятьдесят сантимов, трехфранковые перчатки, двадцатифранковый галстук, стофранковую трость и брелоки, которые стоят не больше двухсот франков; если не считать часов, за которые платят лишь в редких случаях, получается сумма в пятьсот восемьдесят три франка пятьдесят сантимов. Израсходовав для себя лично эту сумму, человек становится столь горделив, что присваивает себе наше царственное имя. Итак, если имеешь пятьсот восемьдесят три франка пятьдесят сантимов, то можешь считать себя выше всех парижских талантов и добиться всеобщего восхищения. Имеете вы пятьсот восемьдесят три франка, значит, вы красавец, вы блестящий молодой человек, вы презираете прохожих, чье рубище стоит на двести франков дешевле. Будь вы великим поэтом, великим оратором, человеком доблестным, храбрецом, знаменитым художником, но если вы не нарядитесь в этот безвкусный костюм, никто на вас и не взглянет. Немножко лаку для сапог, галстук определенной цены, завязанный определенным способом, перчатки, кружевная отделка обшлагов сорочки — вот отличительные признаки этих завитых львов, возмущающих наши воинственные народы. Увы, ваше величество, я опасаюсь, не будет ли точно так же обстоять дело и с другими вопросами, не исчезнут ли они сами собой, когда близко присмотришься к ним, и не окажется ли под этим лаком, под этими подтяжками та же старая и вечно новая корысть, которую вы обессмертили, постоянно спрягая на свой лад глагол «хватать»!

— Ваше высочество, — сказал мне пес, который наслаждался, видя, как меня изумило это тряпье, — не всякий умеет носить костюм, — существует особая манера, а в нашей стране все сводится к вопросу о манере.

— Пусть так, — сказал я ему, — а если человек имел бы манеры, но не имел бы платья?

— Это был бы еще невиданный лев, — ответил пес без всякого смущения. — А затем, ваше высочество, парижский лев выделяется среди прочих людей не столько благодаря самому себе, сколько благодаря своей крысе; ни один лев не выходит на улицу без крысы. Простите, ваше высочество, я ставлю рядом два слова, которые ничего общего между собою не имеют, но я ведь говорю на местном наречии.

— А это еще что за зверь?

— Крыса — это шесть аршин пляшущего муслина, и ничего на свете нет более опасного, потому что эти шесть аршин муслина говорят, едят, гуляют и капризничают, пока не изгложут все состояние льва, — какие-нибудь тридцать тысяч экю, которые он взял в долг и которые исчезают бесследно!

Объяснить вашему величеству, чем отличаются друг от друга крыса и львица, это значило бы объяснять неуловимые оттенки, тонкие различия, в которых не всегда разбираются даже парижские львы, хотя у них имеются лорнеты! Как определить неизмеримо малое расстояние, отделяющее французскую шаль, зеленую, но американского оттенка, от индийской шали зеленой, но яблочного оттенка, или гипюр настоящий от гипюра поддельного, походку вызывающую от походки пристойной! Вместо мебели черного дерева с резьбой работы Жане, отличающей логовище львицы, у крысы мебель вульгарного красного дерева. Ваше величество, у крысы наемный экипаж, у львицы собственная карета; крыса танцует, львица катается верхом в Булонском лесу; крыса получает фиктивное жалованье, львица обладает государственными облигациями; крыса пожирает чужие состояния, ничего для себя не сберегая, львица сколачивает себе изрядное состояние; у львицы логовище обито бархатом, тогда как крыса едва-едва поднимается до поддельной персидской набойки. Сколько загадок для вашего величества, не интересующегося легкой литературой и помышляющего лишь об укреплении своей власти. Сопровождающий нас пес прекрасно объяснил нам, что эта страна переживает переходный период, что будущего здесь предсказать нельзя, и предсказывают здесь только настоящее, — до такой степени быстро развертываются события. Непостоянство общего положения отражается на неустойчивости положения каждого человека. Этот народ, очевидно, станет вскоре бродячим племенем. Он до такой степени ощущает потребность в движении, в особенности за последние десять лет, что ныне сам сдвинулся с места; видя, как все вокруг идет прахом, он пустился в пляс, он несется галопом! Драмы развиваются так стремительно, что в них уже ничего нельзя понять; от них требуется только действие.

Из-за этой всеобщей подвижности рассыпались богатства, как и все прочее; теперь никто не считает себя достаточно богатым, поэтому устраивают складчину, чтобы собрать денег для развлечений. Все устраивается в складчину: люди собираются для того, чтобы играть, чтобы поговорить, чтобы помолчать, чтобы покурить, чтобы поесть, чтобы попеть, чтобы заняться музыкой, чтобы потанцевать; вот откуда клуб и балы Мюзара. Без сопровождающего нас пса мы ничего не поняли бы в том, что бросалось в глаза. Он нам сказал, что для фарсов, для безумных хоров, шуток и забавных картин устроен здесь специальный храм, своего рода Пандемониум. Если его высочеству будет угодно посмотреть на галоп, который танцуют у Мюзара, он привезет в свое отечество полное представление о здешней политике и здешней неразберихе.

Принц выразил очень сильное желание отправиться на бал, и, при всей трудности удовлетворить это желание, его советникам оставалось только повиноваться, хотя они сознавали, что отступают от полученных ими инструкций; но разве не полезно поучиться молодому престолонаследнику? Когда мы явились и собирались уже войти в зал, трус чиновник, стоявший у двери, так был перепуган приветствием вашего сына, что мы получили возможность войти без билета.

Последнее письмо принца его отцу.

Ах, отец! Мюзар останется Мюзаром, а корнет-а-пистон мюзаровской музыкой. Да здравствуют женщины, переодетые грузчиками! Вы поняли бы мой восторг, если бы увидели галоп! Один поэт сказал: «Покойники быстро уходят», — но живые несутся еще быстрее. Ваше величество, карнавал — вот единственное, в чем человек одержал верх над животными, и невозможно оспаривать его права на это изобретение. Вот когда приобретаешь уверенность в тесной связи между миром людей и миром животных, ибо на карнавале в человеке обнаруживается столько звериных страстей, что нельзя сомневаться в нашем сродстве. Среди невероятной сумятицы, ради которой изысканнейшие столичные люди переодеваются в лохмотья и несутся в виде безобразных или причудливых фигур, я прямо перед собой увидал существо, называемое у людей львицей, и вспомнил старую басню про влюбленного льва, ее мне рассказывали в детстве, и я очень ее любил. Но сегодня эта история показалась мне смешной выдумкой. Перед львицей такой породы настоящий лев ни за что не зарычит.

4. О ТОМ, КАК ПРИНЦ ЛЕО ПРИЗНАЛ, ЧТО ОН НАПРАСНО БЕСПОКОИЛСЯ И ЧТО ЛУЧШЕ БЫ ЕМУ ОСТАВАТЬСЯ В АФРИКЕ

Ваше величество, как раз на мюзаровском балу его высочество имел наконец возможность лицом к лицу встретиться с парижским львом. Встреча совсем не соответствовала принципам театрального «узнавания»; вместо того чтобы броситься в объятия принца, как сделал бы настоящий лев, парижский лев, увидав, с кем он имеет дело, побледнел и едва не упал в обморок. Однако он пришел в себя и благополучно выпутался... «Применив силу?» — скажете вы. Нет, ваше величество, применив хитрость.

— Сударь, — сказал ему ваш сын, — я желаю знать, на каком основании вы пользуетесь моим именем?

— Сын пустыни, — дрожащим голосом ответило дитя Парижа, — имею честь обратить ваше внимание на то, что вы называетесь лев, а мы называем себя на английский манер лайон.