Евгений Марков - Религия в народной школе Страница 3

Но такъ какъ ретроградство въ дѣлѣ народнаго образованія, какъ и во всякомъ другомъ живомъ дѣлѣ, есть процесъ гніенія и смерти, то мы, поневолѣ, должны искать програму народной школы только среди взглядовъ, честно признающихъ необходимость и пользу знанія для всѣхъ людей вообще, а не для тѣхъ или другихъ избранниковъ, какъ это признавали, напримѣръ, составители устава начальной школы 1874 года, сознательно обратившіе его въ «уставъ предупрежденія и пресѣченія народнаго образованія».

Только на почвѣ искренняго признанія правъ всякаго человѣка на просвѣтленіе своего разума и на обогащеніе себя полезными знаніями, возможна дальнѣйшая, такъ сказать, техническая разработка вопроса начальнаго образованія.

Всѣ ограниченія, вся система постепенности его, могутъ имѣть смыслъ только съ такой точки зрѣнія. Но ограниченія и постепенность, само собою разумѣется, тутъ необходимы въ высшей степени. Одно право еще далеко не устанавливаетъ всѣхъ условій дѣла. Необходимо самымъ существеннымъ образомъ принять въ разсчетъ практическую возможность воспользоваться своимъ правомъ, добрыя или вредныя послѣдствія слишкомъ полнаго осуществленія этого права, безъ примѣненія къ данной обстановкѣ, къ даннымъ силамъ и потребностямъ.

Человѣкъ постояннаго ручнаго труда не имѣетъ много времени для занятій ума. Въ мірѣ сохи и станка остается не особенно много мѣста міру книги. Уже это одно обстоятельство необходимо вынуждаетъ ограничить область народнаго знанія, а слѣдовательно и програму начальнаго обученія. Кромѣ того, если-бы у рабочаго класса и было много свободнаго времени, какъ, напримѣръ, бываетъ оно въ теченіи долгихъ зимнихъ вечеровъ у крестьянъ земледѣльческой полосы, не знающихъ другихъ промысловъ, то и тогда излишнее обиліе свѣдѣній было бы для нихъ вредомъ, а не пользою.

Мы вообще стоимъ за строгую гармонію между міромъ мысли и физическою жизнью человѣка. Мы уже высказывались нѣсколько разъ, до какой степени считаемъ неправильнымъ, вреднымъ и опаснымъ, перевѣсъ книги надъ дѣломъ въ воспитаніи нашихъ передовыхъ сословій. Мы въ сильной степени приписываемъ этой уродливости развитія и нашъ духовный разладъ съ самимъ собою, и нашу общественную вялость, и физическое слабосиліе и болѣзненность нашихъ молодыхъ поколѣній.

Если явленіе это такъ вредно отзывается на людяхъ, имѣющихъ гораздо болѣе возможности сообразовать свою практическую жизнь съ жизнью своей мысли, то, понятно, до какой степени искалѣчило бы оно тотъ слой народа, которому часто некогда оторваться отъ ежедневной работы рукъ, даже на короткій часъ отдыха. «Лишніе люди», «безсильные мечтатели», составляютъ тягость и вредъ даже въ самыхъ счастливыхъ условіяхъ быта.

Но мечтатель — рабочій, но «лишній человѣкъ», обязанный снискивать себѣ ежедневное пропитаніе трудомъ рукъ своихъ, это выходило бы за предѣлы всякой естественности. Наполнять голову работника свѣдѣніями и мыслями, только возбуждающими его безпокойство, безплодно нарушающими простой міръ его духа, не дающими ему силы ни на что, ему доступное, для него полезное, а только разслабляющими его собственныя практическія силы праздною мечтою или неисполнительными желаніями, — это значитъ не просвѣщать, а затемнять разумъ человѣка, надрывать его духовный организмъ непригодною и непосильною работою. Это значитъ хлопотать не о благололучіи его, не объ усовершенствованіи условій его жизни, а подносить ему отраву, вести его къ постепенному паденію и, можетъ быть, даже гибели.

Бывали, конечно примѣры, когда слишкомъ широкое раскрытіе умственныхъ глазъ рабочаго человѣка, даже нисколько не присноровленное къ прямымъ нуждамъ его развитія, вызывало могучую и плодотворную дѣятельность дремлющихъ силъ въ томъ или другомъ смыслѣ. Но это были совершенно исключительныя натуры, герои исторіи, геніи своего народа.

Для огромнаго же большинства народа, окармливаніе излишнимъ знаніемъ принесетъ одинъ несомнѣнный плодъ, — полное раздвоеніе съ средою и съ своимъ прошлымъ, глубокое внутреннее страданіе, безсиліе духа и, какъ неизбѣжный результатъ его, отвращеніе къ труду, полезному себѣ и другимъ.

Стремиться къ такому положенію вещей можетъ врагъ народа, но не другъ его. Мы высказываемся, напротивъ того, за самое осторожное и глубоко-обдуманное начертаніе програмы для начальнаго народнаго образованія, безъ всякаго увлеченія невѣдомыми горизонтами будущаго, безъ всякой примѣси теоретическихъ мечтаній.

Изъ безпредѣльнаго матеріала разнородныхъ знаній человѣка начальная народная школа должна сдѣлать строгій выборъ только одного необходимаго, только одного доступнаго, только одного примѣнимаго въ данномъ положеніи вещей.

Переродится черезъ нѣсколько десятковъ лѣтъ наше наличное народное юношество, явятся въ немъ иныя условія, иныя силы, иныя нужды, — само собою измѣнится, въ свое время, и школьная програма.

Програмы всѣхъ нашихъ учебныхъ заведеній, начиная отъ сельской школы грамотности, кончая университетами и академіями, даже програмы разныхъ случайныхъ и временныхъ курсовъ, устраиваемыхъ съ какою нибудь спеціальною цѣлью, начинаются съ закона Божія. У насъ словно боятся заикнуться объ изученіи чего нибудь безъ сопутствованія катихизиса, священной исторіи или богословіи.

Въ разсужденіе по этому поводу не принято даже входить. Это вопросъ какой-то исключительной щекотливости.

И тѣ, это представляетъ, и тѣ, кто разрѣшаетъ, чувствуютъ себя связанными по рукамъ и ногамъ особенностью положенія этого предмета преподаванія.

Всякому, какъ начальнику, такъ и подчиненному, кажется, что малѣйшее нарушеніе въ програмахъ условнаго этикета относительно закона Божія, будетъ сочтено за вольнодумство, за потрясеніе общественныхъ основъ; что вся програма курсовъ безъ закона Божія будетъ лишена характера почтенности и благонадежности.

Черезъ это происходитъ иногда совершенно насильственное втискиваніе преподаванія закона Божія даже туда, гдѣ въ немъ не можетъ предстоять надобности, единственно изъ соображеній педагогическаго приличія. Случается, что юноши, проходившіе этотъ предметъ въ достаточной подробности въ заведеніяхъ одного разряда, поступая въ заведенія высшаго разряда, опять посвящаютъ много времени изученію того, что уже давно изучено ими, даже безъ всякаго расширенія объема этого изученія.

Преподаваніе богословія въ университетахъ на первыхъ курсахъ всякаго факультета, практикующееся уже многіе десятки лѣтъ и не приводящее, какъ всѣмъ извѣстно, ровно ни съ какому результату, можетъ служить очень наглядною илюстраціею нашихъ мыслей. Вліяніе этихъ обязательныхъ лекцій богословія на студентовъ нашихъ университетовъ не только совсѣмъ ничтожно, но положительно вредно. Юноши наши относятся съ открытою небрежностью къ этому предмету преподаванія, не видя ни малѣйшей связи его съ свободно избранною ими ученою спеціальностью, чувствуя въ немъ повтореніе того самаго, что они твердо изучили втеченіи чуть не десятка лѣтъ своего прежняго школьнаго труда; а между тѣмъ, по уставу, это одинъ изъ главныхъ предметовъ каждаго факультета; изъ него нужно получить высшій баллъ, чтобы удостоиться кандидатскаго диплома. Понятно, что это послѣднее условіе и является центромъ тяжести всего вопроса. Всевозможныя уловки и сдѣлки пускаются въ ходъ, чтобы заручиться кандидатскимъ балломъ. Сами преподаватели богословія чувствуютъ эту обременительность и насильственность своего предмета, и какое-то чуждое и ненормальное положеніе его въ ряду другихъ предметовъ университетскаго преподаванія. Они обыкновенно довольствуются самымъ поверхностнымъ знаніемъ студентовъ, даже не знаніемъ, а хоть какою нибудь попыткою отвѣта, показывающею, что студентъ хоть разъ заглянулъ въ книгу, хоть не стоитъ молча передъ экзаменаторомъ. Добиваться же дѣйствительнаго знанія богословія преподаватели не смѣютъ и думать, почитая чуть не за милость со стороны студента, если онъ дастъ себѣ трудъ усвоить какіе нибудь 2, 3 текста.

При вступленіи своемъ въ университетъ, я былъ юношею съ религіознымъ направленіемъ, и помню, какое до оскорбительности тягостное впечатлѣніе производила на меня эта напрасная профанація священныхъ для меня предметовъ, эта усвоенная преподавателемъ недостойная роль ухаживатели за студентами, въ отвѣтъ на ихъ презрительное отношеніе къ его преподаванію. Понятно, что подобное насильственное навязываніе закона Божія, подобное обращеніе его въ орудіе пріобрѣтенія дипломовъ, не только не разовьетъ ни въ комъ религіознаго чувства, но, пожалуй, убьетъ во многихъ и послѣднее расположеніе къ нему. Объ университетѣ и богословіи я заговорилъ для примѣра. Но, конечно, результаты того же характера достигаются и всѣмъ вообще нашимъ казеннымъ преподаваніемъ закона Божія, съ выставленіемъ балловъ, троекъ съ минусомъ, пятерокъ съ крестомъ, съ наказаніями за единицы и проч. Я помню одного своего преподавателя, почтеннаго, впрочемъ, старичка, который требовалъ отъ хорошихъ учениковъ гимназіи, чтобы они, выходя къ каѳедрѣ законоучителя, проговаривали весь свой урокъ изъ православнаго катихизиса Филарета безъ малѣйшей запинки, съ вопросами и отвѣтами.