Ангел Богданович - В области женского вопроса Страница 3

И не она одна. Безконечной вереницей проходятъ онѣ, эти славныя русскія дѣвушки, которыя тысячами устремляются на голодъ, въ народныя библіотеки, въ учительницы, въ сестры милосердія, словомъ, всюду, гдѣ нужда, мракъ, страданіе. Кажется, какая бездна силъ, сколько энергіи, чтобы весь міръ перевернуть. И потомъ – какое быстрое превращеніе въ мокрыхъ курицъ, въ насѣдокъ и нервныхъ дамъ! Тутъ есть надъ чѣмъ призадуматься. Куда дѣвалось все старое, и откуда взялось это новое? И кто виноватъ въ неожиданномъ превращеніи? Прежде всего виноватъ "онъ", бывшій герой, нѣкогда увлекавшій "ее" пылкими рѣчами.

Спору нѣтъ, "онъ" вообще тоже виноватъ, не меньше во всякомъ случаѣ, чѣмъ она, и г. Вересаевъ правдиво обнажаетъ намъ бывшаго героя, заставляя его дать такую реплику на упрекъ въ "высасываніи".

"– Ты скажи мнѣ, при чемъ тутъ мягкотѣлость… Ну, укажи мнѣ,– вотъ я спрашиваю тебя, какъ иначе устроить нашу жизнь? Самъ я не могу заботиться объ обѣдѣ, потому что до обѣда мнѣ нужно принять сто человѣкъ больныхъ, послѣ обѣда мнѣ нужно поспать, а то я вечеромъ не въ состояніи буду ѣхать къ больному. Если я вздумаю слѣдить за дровами и провизіей, то не въ состояніи буду зарабатывать на дрова и провизію. Ребятъ мнѣ няньчить некогда… Въ чемъ же я могу тебя облегчить? Ну, скажи, укажи, въ чемъ?

– Вотъ, вотъ, это самое и выходитъ: будь экономкой и нянькой, и больше ничего! – засмѣялась Марья Сергѣевна.

– Это самое и выходитъ: будь экономкой и нянькой, – угрюмо вызывающе подтвердилъ докторъ. – Оно такъ въ дѣйствительности и есть въ каждой семьѣ, да и не можетъ быть иначе. Только интеллигентный человѣкъ стыдится этого и старается скрыть отъ постороннихъ, какъ какую-то тайную дурную болѣзнь. Почему же мнѣ этого прямо не признать? Если люди женятся для бездѣтнаго разврата, то вопросъ, конечно, рѣшается легко; но тогда зачѣмъ жениться? А въ противномъ случаѣ женщина только и можетъ быть матерью и хозяйкой.

– Вотъ какъ! – протянула Марья Сергѣевна. – Я это отъ тебя въ первый разъ слышу.

– Да. И всѣ нынѣшнія… общественныя формы, что ли, таковы, что иначе и не можетъ быть. Мы теоретически выработали себѣ идеалъ, который соотвѣтствуетъ совсѣмъ другому общественному строю, болѣе высокому, и идемъ съ этимъ идеаломъ въ настоящее, гдѣ онъ не примѣнимъ, и всѣ только мучаются, надсаживаются, проклинаютъ свою жизнь".

Но довольно. Бѣдный докторъ виновенъ и не заслуживаетъ ни малѣйшаго снисхожденія. Тѣмъ не менѣе, да будетъ позволено часть вины, и очень значительную, перенести и на "нее". Какъ могло это случиться, что только теперь "она" услышала такое признаніе, что "женщина только и можетъ быть матерью и хозяйкой", т. е. "полуживотнымъ", по энергичному опредѣленію Елены Белау? А очень просто. – "Она" всю жизнь жила по чужой указкѣ, сама же ничего своего не вносила въ жизнь. Сначала эта указка заключалась въ "умной книгѣ", въ "новомъ направленіи", которому она беззавѣтно отдавалась. Непремѣнно беззавѣтно, т. е. безъ критики, безъ думы о томъ, насколько оно отвѣчаетъ ея личности, ея силамъ и запросамъ. Чужія мысли, чужія настроенія она принимала за свои, съ тѣмъ большей охотой, что это страшно облегчало жизнь. Вѣдь такъ трудно вырабатывать свое, отстаивать его и тѣмъ паче проводить на практикѣ. Затѣмъ выступаетъ въ роди руководителя и "учителя жизни" – онъ, самъ такой же несамостоятельный, весь изъ чужихъ мыслей и настроеній состряпанный, свято вѣрующій, какъ влюбленный студентъ Ширяевъ, что у "нихъ" все будетъ по иному. далѣе уже вмѣстѣ они отдаются безвольно теченію жизни, не замѣчая, какъ черезъ десять лѣтъ она – "только мать и хозяйка", а онъ – волъ подъяремный. И тогда наступаетъ катастрофа.

А впрочемъ – никакой катастрофы не бываетъ. Ибо для катастрофы тоже сила нужна, оригинальность, нѣчто свое, т. е. именно то, чего въ нашихъ герояхъ и не было съ самаго начала; тѣмъ менѣе можно ихъ ожидать въ концѣ.

Гдѣ же выходъ? И есть ли онъ вообще? Или же женщинѣ только и остается ждать, что придетъ кто-то и все передѣлаетъ по-новому, по-хорошему? Нѣтъ, никто не придетъ, никто ничего не передѣлаетъ. Только она сама можетъ это сдѣлать.

Въ разсказѣ г-жи Шапиръ "Дунечка" есть любопытный разговоръ, имѣющій прямое отношеніе къ нашей темѣ. Ѣдущая по дорогѣ съ Дунечкой, Юлинька, разбитая жизнью интеллигентная дѣвушка, направляющаяся въ глухой уголокъ Сибири учить дѣтей и тамъ сложить свою не нашедшую нигдѣ пристанища бѣдную голову, задаетъ Дунечкѣ вопросъ:

"— Вы развѣ замужъ вовсе не собираетесь? Зарокъ? – спросила она ласково.

Дунечка не сразу отвѣтила. Сняла свою шубку, шапочку и завернулась въ теплый платокъ.

– Коли я замужъ зря выскочу – ну, тогда, значитъ, душа коротка оказалась. Сборы только большіе.

– Это какъ же понимать надо – зря?.. Безъ любви, что ли?

Усмѣхнулась и снисходительно поглядѣла на барышню.

– Можно и по любви, да зря. Не изъ-за чего жизнь-то ломать. Развѣ для любви стоитъ ломать, что ужъ сдѣлано?.. Сколько труда, усилій… Надолго ея хватитъ, любви этой!

– Ну… разная тоже любовь бываетъ, это вы напрасно, – возразила Юлинька.

– Ничего не разная. У васъ это, у дворянъ, о любви невѣсть что воображаютъ… да чего только и не натерпятся черезъ нее! Воображаютъ, будто она сильнѣе всего на свѣтѣ.

– Да вы, Дунечка, вѣрно и влюблены-то никогда еще не были?… Недосугъ… отъ большого прилежанія.

Дунечка нахмурилась и помолчала нѣсколько минутъ.

– Была, не безпокойтесь… Въ студента. Давно уже… гдѣ-то онъ теперь мыкается несчастный. Вотъ ужъ кому тоже нянька нужна, все равно какъ вамъ!..

– Отчего же такъ? – подсказала Юлія Николаевна.

– Выслали его тогда. Больной… за душой ни гроша… Нигдѣ ни души… Умеръ, должно быть. Да и лучше.

– Фу, что вы говорите! А еще любили!

Дунечка вспыхнула и насупилась.

– Потому и говорю, что жалко. Кромѣ мученья всякаго, этотъ человѣкъ ничего для себя въ жизни не найдетъ. Горе его обойдетъ, такъ онъ и самъ въ догонку за нимъ пустится. Тутъ люби не люби – все одно.

– Вотъ что! Такихъ людей немало, Дунечка, для которыхъ жизнь мученье. Неужто всѣхъ ихъ въ гробъ заколотить?..

Дунечка сердито дергала бахрому сѣраго платка.

– Не понимаете, что я говорю… Странно даже!

– Понимаю, понимаю! Благополучные люди – прекрасные люди. А кто мучается, тотъ и другимъ жизнь портитъ… Зрѣлище непріятное! Не вы одна такъ думаете, Дунечка! Вамъ Богъ проститъ… совсѣмъ вы юная. Не потому, сколько лѣтъ, а всѣмъ… сырая вы еще совсѣмъ! Мнѣ оттого на васъ смотрѣть весело – весною вѣетъ. А только слушать васъ жутко подчасъ.

Дунечка, смущенная, силилась понять. Не первый разъ она такое слышитъ… Пусть хоть бы разъ одинъ человѣкъ объяснилъ понятно: почему точно какъ стыдно быть счастливой? Коли ты всего сама добилась, повезло тебѣ, неужто это все равно, будто ты чужое отняла?!. Да съ какой же стати, Господи, кто это выдумываетъ?

Дунечка не могла успокоиться.

– Вотъ я васъ не понимаю… для чего въ дикую глушь пропадать тащитесь черезъ силу? Въ Сибирь…

– Тамъ у меня знакомые живутъ. Къ хорошимъ людямъ поближе.

– Да жизнь-то какая же тамъ съ вашимъ-то здоровьемъ? Какъ ужъ тогда и жить, не понимаю. По моему, каждый человѣкъ долженъ все выше и выше карабкаться, коли силы хватаетъ, – только это и жизнь. Тогда всѣмъ хорошо и будетъ, когда на худое никто соглашаться не захочетъ, развѣ не правда?"

Такъ разсуждаетъ, главное, такъ чувствуетъ здоровая, непосредственная натура, родная сестра Ѳени, которая въ Америкѣ, встрѣтивъ подходящія условія, тоже карабкается выше, коли силы хватаетъ, и не понимаетъ, чѣмъ такъ недовольны "барыни", пріѣхавшія изъ Россіи. Стремленіе карабкаться выше всегда идетъ рука объ руку съ стремленіемъ развить всѣ возможности, въ каждомъ изъ насъ заложенныя, не подчиняясь и не поддаваясь слабости и безволью другого. Юлинька этого не понимаетъ, она бы пожалѣла бѣднаго студента и вмѣстѣ съ нимъ мыкалась бы въ погонѣ за горемъ, пока въ одинъ прескверный день не увидѣла бы, что жизнь его и ея ушла между рукъ. А то, можетъ быть, услышала бы, что женщина только и можетъ быть сидѣлкой, ибо таково ея назначеніе, и, услышавъ, возмутилась бы. Да поздно, жизни назадъ не воротишь.

Намъ кажется, поэтому, что не надо жертвовать своей личностью изъ жалости къ кому бы то ни было и къ чему бы то ни было. Эта фальшивая жертва. Человѣческая личность – такое высокое достояніе, что погубить ее въ себѣ – грѣхъ противъ Духа Святого. И не высокаго калибра та жалость, которая заставляетъ приносить подобныя жертвы. Въ ней есть что-то унизительное для обѣихъ сторонъ. Не изъ жалости должна проистекать готовность давать нѣчто другимъ, а изъ непобѣдимаго внутренняго влеченія, несущаго въ себѣ самомъ удовлетвореніе. Женщинѣ столько натвердили про высокую роль какой-то всеобщей сестры милосердія, что изъ-за нея она проглядѣла высшее назначеніе человѣка – никогда и ни для чего не поступаться своимъ человѣческимъ достоинствомъ. Ей самой столько довелось изъ-за этого выстрадать, что если теперь она проявить немножко жестокости, то отъ этого мы всѣ будемъ въ выигрышѣ. Даже если она сама отъ этого будетъ страдать, потому что быть жестокимъ вовсе не сладко. Но "нѣтъ исхода, нѣтъ спасенія, нѣтъ другой радости, кромѣ радости, рожденной страданіемъ". Это единственная радость, которой не стыдно, какъ смутно предчувствуетъ Дунечка, когда ее смущаетъ мысль о завоеванномъ собственными силами счастьи.