Василий Наумкин - Каменный пояс, 1981 Страница 30

Капитан Юнаков, слушая доклад Мелентьева, катал крупные тугие желваки и холодел глазами. Илюша Хоробрых топтался за широкой спиной взводного и маялся неизвестностью: какое решение примет капитан? Иногда он бывал вспыльчив. Как-то за самый малый проступок отстранил Илюшу от участия в вылазке на «железку», как бы дав этим понять, что он, Илюша Хоробрых, боец второсортный, без которого вполне можно обойтись.

Когда Мелентьев замолчал, капитан спросил:

— Влипли основательно, так я понимаю?

— Кто ж мог подумать?

— Как кто? Ты! Опытный разведчик и такая накладка! Задание-то не выполнили!

— Так ведь, товарищ капитан…

— Никогда не поверю, — перебил Степана Юнаков, — чтобы опытный разведчик не обнаружил крупную засаду. Нюхом, наконец, ты ее должен был почуять! Нюхом! Прояви осторожность и наблюдательность — и не попал бы впросак. Это расплата знаешь за что?

— За что?

— За самоуспокоенность и зазнайство. Других слов не подберу. Сплошные удачи, вот и возомнили о себе. Мол, шапками закидаем. Двух бойцов потеряли? Потеряли. Сами чуть не влипли.

— Товарищ капитан! — обиделся Мелентьев. — Да мы там четверых положили, а пятый утек.

— А могли бы влипнуть, — жестко проговорил Юнаков. — Средь бела дня полезли в деревню. Это ваше счастье, что те полицаи оказались лопухами, а то бы остались вы вместе с товарищем Хоробрых в тех самых Корабликах!

— А мы и так осторожничали! — не ко времени встрял в разговор Илюша.

— Адвокат! — усмехнулся Юнаков. — Да еще непрошеный! Ты, Хоробрых, забыл, что в присутствии командира можно говорить только с его разрешения?

Илюша вздохнул: ну вот, опять напортил. Но реплика Хоробрых сбила капитана с сердитого тона, и он мирно закончил:

— Хорошо, пусть будет по пословице: за одного битого двух небитых дают. Но на будущее учти!

— Слушаюсь, товарищ капитан!

О неудачной вылазке в Кораблики Юнаков доложил товарищу Федору. Присутствовали при этом комиссар Костюк и начштаба майор Любимов. Капитан ожидал нагоняя, выговора, но товарища Федора удивила наглость полицаев.

— Скажи, пожалуйста! — проговорил он. — Целую роту на четырех партизан?

— Они же не знали, сколько нас придет.

— А что тут мудреного, можно и догадаться, что отрядом туда не полезем. Частное дело. Кудряшов хотя и наглый, но трус. Надо бы его проучить. Что, комиссар, не пора ли нам размяться?

— Пора! — согласился комиссар.

— Судя по донесениям, в Покоти немецких подразделений нет, не считая нестроевиков на молокозаводе. Фашисты увязли под Орлом, им не до нас. Рискнем, капитан?

— Так точно!

— Единодушно! — улыбнулся товарищ Федор и повернулся к Любимову:

— Давай, майор, обстановку.

— Гарнизон в Покоти полицейский, — сжато начал Любимов. — На молокозаводе до полуроты немцев-нестроевиков. На восточном и западном входах в райцентр дзоты. В ночное время центральная улица патрулируется. Полицаи, их две роты, занимают школу.

— Интенсивность движения по большаку?

— Плотная днем. В ночное время почти прекращается: боятся засад. Опоздавшие ночуют в населенных пунктах. В Покоти тоже. Вероятность этого нужно предусмотреть.

— Пишите, майор. Взводу Сидоренко оседлать тракт с восточной стороны, взводу Наумова — с западной. Задача — любой ценой не пропускать в Покоть никого, пока мы будем там. Ротам Молчанова и Глушко атаковать казарму и молокозавод. Тебе, капитан, поручаю Кудряшова и управу. Время операции назначу позже, когда доложу о ней штабу фронта. Непосредственное руководство беру на себя, комиссар и начштаба остаются в лагере. Вопросы?

Вопросов не было. Товарищ Федор мог с закрытыми глазами пройти Покоть с одного конца в другой: прожил там много лет. Отчетливо представлял одноэтажное кирпичное здание школы. Если потерять элемент внезапности, то выкурить оттуда полицаев будет нелегко, неизбежны большие потери. А основное здание молокозавода сложено из дикого камня, стены и пушкой не прошибешь.

Юнаков и Мелентьев в Покоти ни разу не были и не представляли, где расположено обиталище Кудряшова. Им было лишь известно, что у ворот всегда маячит часовой, во дворе дежурит дневальный, а во флигеле обитают два полицая, приближенные начальника полиции.

Капитан вызвал из второго взвода Толю Столярова, дал ему лист бумаги и карандаш, свой планшет, чтобы удобно было писать, и сказал:

— Нужен план Покоти. Сможешь изобразить?

— Чего проще! — весело ответил Толя, выросший в этом поселке. Художник-чертежник из него оказался не ахти какой, но с заданием он справился прилично.

— Это большак. Вдоль него центральная улица. Это — школа, где теперь казарма для полицаев. Живут, черти, в школе и думают, будто ума-разума набираются…

— Без лирики, Столяров!

— Есть, без лирики! Вот это управа. Райком и райисполком бывшие. Эх, перед войной гаражик сгрохали, я ж, товарищ капитан, секретаря райкома возил на эмочке. Товарища Федора.

— По-моему, мы с тобой условились — без лирики!

— Извините! Видите квадратик, через большак от райкома? Это и есть халупа Кудряшова-голопупа!

— Неисправим ты, Столяров!

— А что такое, товарищ капитан? Это присказка, а не лирика.

— Какие подходы к райцентру со стороны реки?

— Неважнецкие. Голые бугры да овраги с рахитичными кусточками.

— А брод?

— Два. У Корабликов вот Мелентьеву впору, а мне нет. Я ж недомерок, меня и в шоферы не хотели брать.

— Столяров!

— Слушаюсь, товарищ капитан! Больше не буду. Второй ниже Корабликов. Тут мне по грудь. Как раз напротив оврага.

— Расстояние от реки до Покоти?

— От Корабликов пять с гаком. По оврагу на спидометр намотает верст семь.

В поход выступили засветло. Было пасмурно и ветрено. Сверху сыпалась надоедливая водяная пыльца. У реки сделали привал. Товарищ Федор собрал командиров и установил очередность переправы — штурмовые роты, потом взводы, которым предстояло оседлать большак. Замыкают разведчики Юнакова.

— Дорогу оседлаете лишь тогда, — предупредил товарищ Федор, — когда начнется бой, не раньше. Отход — три красных ракеты. Вы, капитан, — обратился он к Юнакову, — пошлите на западный берег двух-трех разведчиков. Коли там спокойно, пусть просигналят. И еще, капитан, обозначьте брод, чтоб никто не провалился в яму.

Смутно было на душе у Степана, никак не мог переварить неудачу в Корабликах. Лежали они с Илюшей под влажным кустом и покуривали втихаря. Чтоб огонек цигарки не озарял темноту, при затяжке укрывались плащ-палаткой с головой. Илюшу тоже задел выговор капитана. Несправедливо это. Что они могли сделать? Словно бы продолжая спор с Юнаковым, Илюша запоздало возразил вслух:

— Нюхом, говорит. Не собаки же мы. Правда, Степ?

— Не-ет, капитан все же прав, — вздохнул Мелентьев. — В Корабликах было пусто. Полдня проторчали на берегу, никто даже за водой не спустился, хотя бы какая-нибудь завалящая бабка с худым ведром появилась. Не было!

— Ведро-то худое, — улыбнулся Илюша.

— Все одно — как без воды! Ладно, колодец есть. Но чтоб в летний жаркий день и никто к речке не вышел?

— Телка напоить и то, — согласился Илюша.

— То-то и оно. Крепки задним умом. Как мне тогда в голову не ударило?

— Степ, а где у тебя дом? — решил увести от этих размышлений своего командира Илюша.

— Дом? На Урале. А что?

— А у меня дома нет.

— Как нет? Детдомовец, что ли?

— Отец укатил на север, а мамка за другого выскочила.

— А ты с нею был?

— Не, я у бабушки, отцовской матери. В Карачеве.

— А говоришь, дома нет.

— Нету, Степа. Бабушка померла, хату фрицы спалили. После войны буду отца и мамку искать. Плохо одному.

— Не дай бог, — согласился Степан. — Живы останутся, отыщутся!

— А у тебя, Степа, кто?

— У меня богато — мать, старший брат, два племяша и жена с сыном.

Хоть бы одним глазком взглянуть Степану на своих, на родную Егозинскую сторону и на душе полегчало бы. В прошлом декабре отряду присвоили воинский номер, определили полевую почту и сказали, что при случае можно написать домой письмо. Вскоре на Большую землю отправилась группа партизан с заданием пересечь линию фронта. С нею Степан и послал письмо Алене. Но группа погибла, когда пыталась пробиться через передний край немцев. Нынче весной на лесном аэродроме приземлился «кукурузник», чтоб забрать раненых. Степан снова написал Алене. Но лишь товарищу Федору и комиссару Костюку ведомо, что самолет был сбит «мессером». Не знал Степан и того, что командование отряда послало на него наградные документы в штаб фронта, а оттуда полетели они в Москву и что был недавно Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Мелентьева орденом Ленина. Да и во всем отряде об этом никто не знал.