Анатолий Бритиков - Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра Страница 34

Роман, тем не менее, написан не как астрофизическая публикация. В драматических приключениях и размышлениях героев выдвигается мысль об отношении различных типов жизни друг к другу и к Мирозданию, о путях и целях космических цивилизаций разного уровня. В трех частях космической одиссеи писатель разнообразными красками, от эпической интонации до иронической, рисует становление галактического содружества. Бывшие разрушители («демиурги»), развивавшиеся на путях агрессии, миролюбивые галакты, пассивно замкнувшиеся было в своем бессмертии, земное коммунистическое человечество, — все столь несхожие цивилизации находят новое направление своему прогрессу в совместном овладении космическим пространством.

В заключительном романе трилогии звездная экспедиция содружества не только открывает неизвестные законы природы, но и сталкивается с психологической загадкой сверхцивилизации в центре Галактики… Занятые грандиозной стабилизацией Мироздания, рамиры не принимают всерьез пришельцев с их «ничтожными» возможностями воздействия на природу. «Да, — мысленно обращается к рамирам герой Снегова, — я крохотный организм, муравей по сравнению с вами. Но вся Вселенная — во мне!.. Мой крохотный мозг способен образовать 1060 сочетаний — много, больше, чем имеется материальных частиц и волн во всемирном космосе… в любом живом индивидууме Вселенная воссоздает всю себя» (с.267-268). И всякий раз — по-другому! Неповторим каждый микрокосм мысли.

Но не может ли быть столь же уникален и каждый иной тип разумной жизни? «У демиургов врожденные способности к небесной механике. Мы сильней их в ощущении добра и зла, наша человеческая особенность — отстаивание справедливой морали»[99]. А интеллект рамиров, предположил адмирал звездного флота, возможно, просто неиндивидуален. Возможно, рамиры мыслят «за всех себя» (с.257). И оттого еще, что они, быть может, «мертвая материя (по человеческим представлениям о живом, — А.Б.), до того самоорганизовавшаяся, что стала разумной» (с.266), рамиры «безразличны» к запросам индивидуального разума, хотя и не равнодушны к судьбам мира. И адмирал ищет контакт на путях чистой логики. На той основе, что между диалектикой природы и социальной моралью не должно быть непроходимой стены. «Вы — устойчивость мира, его сохранение… А мы — развитие мира, прорыв его инерции… Не пора ли нам объединиться… Мы взамен вашей всеобщности однообразия вносим в природу новый животворящий принцип — нарастание своеобразий, всеобщность неодинаковостей» (с.268-269).

В первой части трилогии был выдвинут постулат, родственный морали Великого Кольца у Ивана Ефремова: «Человек всему разумному и доброму во Вселенной — друг»[100]. В заключительном романе раскрылась рациональная логика этой посылки. Разум не может не быть добрым к любому иному разуму, сознавая, что неодинаковостью своей они дополняют друг друга в освоении Мироздания.

Учеными разработана количественная шкала оценки внеземных цивилизаций по уровню энергетического воздействия на природу. Не суждено ли научно-фантастической литературе выдвинуть критерий качественный, по типу разумности? Художественное человекопознание опирается ведь на богатейший опыт исследования интеллектов, которые отличаются друг от друга не только уровнем, но и своей структурой, направленностью интереса и т.п. Почему бы не представить себе индивидуально-личное мышление (наиболее специфично выраженное в художественном творчестве) и безлично всеобщее (характерно представленное научным познанием), которые сосуществуют в человечестве как две стороны единого целого, в виде обособленных типов? Варианты того и другого, кстати сказать, не раз противопоставлялись в научной фантастике В советской фантастике сложилась иная мысль: почему бы уникальным типам разумной жизни во Вселенной взаимно не дополнять друг друга?

Современный научно-фантастический роман творчески развивает выдвинутый еще Циолковским принцип объединенного освоения космического пространства. Мораль дружбы и сотрудничества мыслится наиболее специфическим свойством цивилизации любого уровня как решающее условие и показатель ее созидательного потенциала. В этом отношении знаменательный резонанс имела — и не только в советской фантастике — книга И.Ефремова «Туманность Андромеды». Будущее коммунистическое человечество впервые осмыслялось в ней как планетарно не замкнутая социальная система, и как звено вселенской цепи разума.

Концепция Великого Кольца формировалась и как полемическая антитеза западной фантастике. В повести «Сердце Змеи» 1959), своего рода эпилоге к роману «Туманность Андромеды», писатель рисовал встречу землян с инопланетным космическим кораблем в духе, прямо противоположном аналогичному эпизоду рассказа М.Лейнстера «Первый контакт». У Лейнстера взаимное недоверие приводит к «пату», из которого указывает сомнительный выход мораль бизнеса. У Ефремова представители чужих миров встречаются и расстаются как братья. Известный американский писатель-фантаст и ученый А. Азимов в предисловии к переведеному в США сборнику «More Soviet Science Fiction» так излагал конфронтацию сюжетов: «Если коммунистическое общество будет продолжаться, то все хорошее и благородное в человеке будет развиваться, и люди будут жить в любви и согласии. А, с другой стороны, Ефремов подчеркивает, что такое счастье невозможно при капитализме»[101].

Действительно, испытание коммунистической морали в космической ситуации влечет и такой вывод. Но в своем творчестве советский фантаст испытывает нашу мораль и на космическую универсальность. Коммунисты ведь отстаивают благородные чувства, но только из этических побуждений. Космический угол зрения позволяет оценить дух дружбы и сотрудничества, взаимопомощи и взаимной ответственности земных рас и народов как жизненную целесообразность разума. «На высшей ступени развития, — убеждены герои Ефремова, — никакого непонимания между мыслящими существами быть не может», ибо «мышление следует законам мироздания, которые едины повсюду».[102]

Некоторые советские философы высказывают мнение, что не следует абсолютизировать постулат единства природы.[103] Динамические процессы Вселенной в различных районах выступают в исторически различных для природы стадиях. Природа едина и в своих различиях, а на тождествах, и это не только может не накладывать отпечаток на логики, возникшие в разных условиях. Последователи Ефремова дополняют и раз-вивают, как мы видели, его точку зрения, порой вступают и в спор, но, так или иначе, разделяют исходный тезис: «Не может быть никаких „иных”, совсем не похожих мышлений, так как не может быть человека вне общества и природы»[104]. По мысли Ефремова, такие неординарные формы движения материи, как жизнь и разум, не могут не формироваться на оси самых важных, интегрирующих законов природы и общества. Поэтому, в конечном счете, не может быть и неконтактности между несходными цивилизациями.

В советском космическом романе наглядно раскрывается то преимущество научно-художественного прогноза, что проблема контакта берется в социальном аспекте в отличие скажем, от специальной оценки технологического уровня цивилизаций. В основу космической этики кладется весь исторический опыт человечества, который уже сегодня озаряет процесс космизации духом сотрудничества и взаимной ответственности.

В романе Ю.Тупицына «Далийский вариант» (1975) президент планеты Даль-Гей задает послу коммунистической Земли вопрос о «смысле и цели существования человечества»[105]. Если эта цель, говорит он, в вашем собственном счастье, то зачем опасные, дорогостоящие экспедиции по Вселенной? На Даль-Гее, рассказал президент, вымерла порода необыкновенно красивых птиц. Каждую весну инстинкт по-прежнему гнал их на озера, давно отравленные ядерной войной. Когда посол заметил: «Разве не прекрасна смерть на длинной дороге к своей мечте», президент возразил: «Но это покорность инстинкту, не более»[106].

Эпоха космизации с новой силой раскроет, полагают наши фантасты, тот смысл коммунистической морали, что подвиг «на круги своя» никогда не укладывался в сугубо рациональную целесообразность. Своим заключительным вопросом: «А не в гармонии ли интеллекта с инстинктом — настоящее счастье?,[107] — посол хочет сказать, что поиск подобной себе разумной жизни еще больше ставит биологические механизмы в условия диалектической логики. Антон-Румата у Аркадия и Бориса Стругацких, Фай Родис у Ивана Ефремова, адмирал Эли у Сергея Снегова, — все космопроходцы советской фантастики, начиная с красноармейца Гусева у Алексея Толстого, смыслом своих поступков свидетельствуют, что без высокого чувства ответственности за братьев по разуму не может быть счастья, достойного человека.