Ангел Богданович - «Рассказы» г. Арцыбашева Страница 4

Но что для насъ бѣдныя животныя, крови которыхъ мы даже замѣтить не можемъ, – до того мы уже въѣлись въ нее! Мы настолько привыкли ко всякимъ противорѣчіямъ въ жизни, ко злу и несчастью, что нужно нѣчто рѣзкое, изъ ряду вонъ выходящее, ужасное, чтобы заставить насъ задуматься и оглянуться. Смерть и гибель Купріяна, Паши Туманова, Саши и другихъ, развѣ на минуту остановятъ нашу мысль, мы лишь скользимъ по поверхности жизни, не задаваясь вопросомъ, что происходитъ тамъ, въ глубинѣ, гдѣ кроются причины этихъ несчастій. Нуженъ ужасъ, чтобы встряхнуть человѣческую толпу, пробудить въ ней полузадушенные человѣческіе инстинкты, чувства взаимной любви и голосъ справедливости. "Ужасъ" – такъ названъ послѣдній разсказъ г. Арцыбашева – потрясаетъ, вскрывая внезапно ложь, насиліе, животную грубость, царящія въ общественныхъ отношеніяхъ, глубоко скрытыя подъ личиной лицемѣрнаго порядка и тихаго благополучія.

Предъ читателемъ одинъ изъ тѣхъ многочисленныхъ фактовъ, которые рѣдко и то лишь случайно всплываютъ наверхъ и становятся общимъ достояніемъ. Совершено насилье надъ дѣвушкой и, чтобы скрыть его, убійство. Виновники – становой, слѣдователь и докторъ, – случайно съѣхавшіеся по какому-то дѣлу, случайно напиваются, случайно натыкаются на подвернувшуюся дѣвушку и случайно-же совершаютъ преступленіе, которое, быть можетъ, уже не разъ совершалось каждымъ изъ нихъ и развѣ какъ своеобразный эпизодъ мелькало въ ихъ воспоминаніяхъ. Въ данномъ случаѣ дѣло осложнилось, благодаря сопротивленію жертвы и нежданной для нихъ самихъ смерти ея. Они вовсе не отпѣтые злодѣи, а самые обыкновенные русскіе обыватели-чиновники, которымъ въ условіяхъ нашей обывательщины всякое съ рукъ сходило и безъ шума удавалось хоронить концы въ воду. Они искренно изумлены совершеннымъ и огорчены до глубины души и тѣмъ, что надѣлали, и тѣмъ, что изъ того воспослѣдовало. Но главное, что ихъ пугаетъ, это страхъ, страхъ огласки, шума, отвѣтственности. Не само преступленіе терзаетъ и мучаетъ, а то, что за это надо отвѣтить. "Минутами казалось доктору, что все это "такъ", ошибка, ошибка поправимая, что все это кончится, пройдетъ, и опять будетъ такъ же хорошо, весело и удобно жить, какъ прежде. Но вдругъ наплывалъ огненный непонятный туманъ: хорошенькая голая женщина, въ черныхъ чулкахъ, съ голубыми подвязками, женщина, которая мгновеніе была только вещью, съ которой дѣлали они, что хотѣли, съ безумнымъ наслажденіемъ, жестокостью и властью, терзая мягкое, сладострастное, жгучее тѣло, вдругъ выплывала изъ тумана пьянаго безумія и забвенія – синимъ холоднымъ трупомъ. И жизнь исчезала, исчезла возможность жизни, будущій день проваливался въ черную дыру безысходнаго страха. Вставали какіе-то карающіе образы, знакомыя лица становились чужими и страшными, подымались надъ головой неизбѣжныя властныя руки, и сердце падало, замирая, въ бездну стыда и страха".

Товарищи доктора, слѣдователь и становой, хладнокровнѣе относятся къ случившемуся. Для нихъ весь вопросъ въ томъ, какъ скрыть все, а изворотливый, бывавшій въ передѣлкахъ, становой сейчасъ же находитъ и выходъ. "Я сейчасъ узналъ, что двое мужиковъ видѣли, какъ сторожъ Матвѣй Похвальный выходилъ ночью изъ школы… А? Вотъ и спасеніе!.. Изнасилованія не будетъ, будетъ грабежъ… грабежъ понятнѣе и не такъ громокъ!.. Понимаете?.. Сторожа сбить съ толку не трудно, я берусь"… Дѣло налаживается хорошо, но тутъ-то и сказывается сила ужаса. Молчаливая масса, тоже видавшая всякіе виды, не выдерживаетъ и вмѣшивается. Ее поражаетъ и двойное преступленіе, и его безнаказанность. Впечатлѣніе ужаса растетъ и распространяется. "Еще съ вечера невидимая и неслышимая, ползущая тайно изъ устъ въ уста, пошла во всѣ стороны тяжелая молва о злодѣяніи. Было совсѣмъ тихо, но въ этой мертвой тишинѣ отчаянный крикъ, казалось летѣлъ отъ человѣка къ человѣку, и въ душахъ становилось больно, страшно, и тяжелое, кошмарное, рождалось возмущеніе. Оно таилось въ глубинѣ и какъ-будто уходило все глубже и глубже, но вдругъ неизвѣстно никому, какъ и гдѣ, точно крикнулъ въ толпѣ какой-то паническій голосъ, оно вырвалось наружу, вспыхнуло и покатилось изъ края въ край. На разсвѣтѣ рабочіе на бумагопрядильной фабрикѣ и на ближайшей желѣзной дорогѣ побросали работы и черными кучками поползли черезъ поля въ деревню. – Сами убили да сами и судъ вели, – заговорилъ тяжелый глухой голосъ, и въ его шопотѣ стало наростать что-то огромное, общее грозное, какъ надвигающаяся туча. Оно росло съ сокрушительной силой и стремительной быстротой. И въ своемъ стихійномъ движеніи увлекало за собой все потаенное, задавленное, вѣковую обиду. Казалось, жизнь маленькой замученной женщины, въ дѣтскихъ черныхъ чулкахъ съ наивными голубыми подвязками, воплотила вдругъ въ себя что-то общее, свѣтлое, молодое, милое, безконечно и безнадежно задавленное и убитое. Не хотѣлось вѣрить, не хотѣлось жить, и ноги сами собой шли въ ту сторону, какъ на зовъ погибающаго, голоса сами собой принимали грозное и отчаянное выраженіе"… А дальше подавленіе, усмиреніе, вся обычная житейско-русская обстановка, превосходно выписанная авторомъ, съ заключительнымъ аккордомъ: "Въ сараѣ, при волости, на помостѣ лежали рядами неподвижные мертвые люди и смотрѣли вверхъ остановившимися навсегда бѣлыми глазами, въ которыхъ тускло блестѣлъ вопрошающій и безысходный ужасъ"…

Этотъ прекрасный, на рѣдкость выдержанный разсказъ выдвигаетъ идею ужаса въ ея чистомъ видѣ, въ какомъ въ жизни она не такъ-то часто встрѣчается. Правда, жизнь послѣднихъ двухъ-трехъ лѣтъ отчасти пріучила насъ и къ такимъ картинамъ… Но для автора важнѣе, какъ показываетъ нашъ разборъ его книги, обыденная жизнь, гдѣ изъ мелочей слагаются трагическія исторіи, о которыхъ онъ повѣствуетъ съ такимъ талантомъ.

А жизнь сама по себѣ такъ прекрасна. Таковъ его выводъ. Если зло и насиліе торжествуютъ надъ добромъ и радостью, то вовсе не потому, что это неизбѣжно, стихійно, а потому, что мы придаемъ слишкомъ большое значеніе мелочамъ, подчиняемся имъ безъ борьбы и отравляемъ ими источникъ жизни – нашу свободную, гордую и чистую личность. Въ ней заложены задатки ко всему высокому и прекрасному, и нужно бороться со всѣмъ, что ведетъ къ подавленію, а не къ развитію личности. Не надо компромиссовъ съ совѣстью, довольно лжи и лицемѣрія, отъ которыхъ мы задыхаемся, не замѣчая, какъ понемногу глохнутъ прекрасные зачатки, вложенные въ насъ природою, и душа засоряется всяческимъ житейскимъ соромъ до того, что уже ничто почти не въ силахъ ее разбудить…

Изъ приведенныхъ многочисленныхъ выдержекъ читатели могутъ убѣдиться, насколько оригинально разрабатываетъ свои всегда значительныя темы авторъ, никогда не довольствуясь поверхностнымъ описаніемъ, а стараясь, какъ истинный художникъ-психологъ, проникнутъ въ глубину душевныхъ движеній своихъ героевъ. Его манера напоминаетъ нѣсколько Л. И. Толстого – тщательностью анализа и углубленностью. Отчасти это сказывается даже во внѣшней формѣ его фразъ, въ видѣ нагроможденности "что" и вводныхъ предложеній, съ цѣлью до мельчайшихъ подробностей выяснить душевный процессъ. Тѣмъ не менѣе, авторъ остается вездѣ оригиналенъ и самостоятеленъ въ обработкѣ темы и въ постановкѣ вопросовъ. Вліяніе Толстого сказывается скорѣе въ направленіи художественной пытливости г. Арцыбашева, котораго захватываютъ вездѣ важныя, вѣчныя стороны жизни, вопросы не временные, текущіе, злободневные, а всегда способные волновать сердца людей. Даже въ послѣднемъ разсказѣ "Ужасъ", г. Арбашевъ выдвигаетъ не злоупотребленіе бюрократической власти, а силу ужаса, его стихійность и общественное значеніе. Сильнѣе чувствуется вліяніе Толстого въ болѣе раннихъ произведеніяхъ г. Арцыбашева, какъ "Паша Тумановъ" и "Кровь", написанныхъ почти одновременно (хотя "Кровь" и была напечатана только въ 1904 г., но въ первой редакціи "Диссонансъ" этотъ разсказъ былъ намъ извѣстенъ одновременно съ "Пашей Тумановымъ" еще весною 1902 г.). Постепенно форма у г. Арцыбашева освобождается отъ пріемовъ Толстого, и въ послѣднихъ произведеніяхъ "Бунтъ!", "Жена" и "Ужасъ" это вліяніе почти незамѣтно.

Г. Арцыбашевъ выходитъ на большую дорогу, и читатели въ правѣ ожидать отъ него большого произведенія, въ которомъ онъ дастъ не уголокъ жизни, а широкую картину ея. Для этого у него есть всѣ данныя – выдающійся художественный талантъ, искренняя вдумчивость и свое содержаніе.