Владимир Стасов - Наши итоги на всемирной выставке Страница 6

Уже если так бедно и несчастно было с лучшим и оригинальнейшим в художественном отношении, что у нас только есть на выставке ремесленных производств, то легко посудить, каково было с другими частями.

Шведы и венгерцы, шотландцы и американцы, итальянца и датчане выставили целые груды браслетов, крестов, цепей, колец и перстней, диадем и ожерелий, брошек и поясов, в характерном национальном стиле — самом дорогом и всего более ценимом везде в теперешнюю минуту; орнаментистика древних скандинавов и североамериканских дикарей, средневековых шотландцев или полуазиатов-венгерцев сияла во всей оригинальности на сотнях чудесных предметов; талантливый нью-йоркский золотых дел мастер Тиффани даже воздвигнул целый завод прелестнейших предметов в стиле древних женских украшений, открытых на острове Кипре, а знаменитый римский золотых дел мастер Кастеллани наполнил целую витрину великолепными, изумительно воспроизведенными золотыми предметами в стиле этрусском и даже в стиле; наших керченских древностей. Только одни русские ничего ровно не представили сколько-нибудь примечательного по этой части — они, у которых столько удивительных национальных музеев под рукой, Эрмитажи и Грановитые палаты, и десятки частных коллекций. Лень страшная на первом месте, ни до чего дела нет, никто под бок не толкает, никто ничего не спрашивает, художников на помощь и совет никому не надо — ну вот и наполнены наши шкафы и шкафики (вдобавок очень малочисленные) серьгами и брошками, где камней и золота много, но художества, вкуса и творчества — ни единой капли. Только они и пробавляются пошлыми рыночными французскими образцами.

Где были наши кружева и вышивки национальные, красивости и значения которых мы так долго и не подозревали, вплоть до той самой минуты, когда приезжие француженки и англичанки увидали их, мигом оценили и нашпилили их себе на юбки, рукава и платья. О, тогда и для бедных русских кружев пришла мода. Но мода, глубоко бестолковая и ничего не понимающая: нынче в Париже можно было рассматривать целый шкаф, набитый русскими кружевами и вышивками, только такими, где было столько же русского, как в каком-нибудь несчастном романсе: «Тройка» или «Красный сарафан». Тут все было фальшь, и безвкусие, и новейшая подделка — вышитые какие-то криворожие мужички, снимающие шляпу с головы, какие-то гуси и обезьяны, какие-то противные кусты и цветы из стриженых дачных садов. И все это не помешало (а может быть, и помогло) тому, что которая-то русская богачиха, конечно, из патриотизма, купила гуртом всю эту дрянь, — вероятно, за дорогие деньги. Ни одного настоящего русского шитья, красными нитками или шелками, золотом и серебром, ни одного настоящего русского кружева, простого или золотого и серебряного — тут не было. Верно все это еще слишком грубо было и не галантерейно. А жаль. Сколько «хороших», дельных иностранцев порадовались бы на настоящие национальные характерные наши произведения и, может быть, втолковали бы нам, что это за чудесные вещи и как много они весят на весах истинного художественного чувства.

Вон итальянцы, у тех совсем другое дело. У них на одном из островов в соседстве Венеции, Бурано, в 1871 году устроилась целая школа национального венецианского кружева, столько знаменитого в прежнее время. Почетной президентшей там — сама королева итальянская, патронессами — аристократки из высшей итальянской знати, и там не выдумывают никакой безвкусной новейшей гадости, а стараются только восстановить и продолжать прежние великолепные образцы: им несть числа. А наше кружево — наверное не уступит никакому венецианскому. Очередь ему придет, вероятно, когда-нибудь впоследствии. Президентш и патронесс ему никаких не надо. Не смотрели бы только на него с презрением — оно и само пойдет неиссякаемой полосой из крестьянских рук.

Бесчисленные бронзовые и терракотовые изделия на тысячу ладов, начиная от громадных статуй и канделябров и до маленьких вазочек, бесчисленных сосудов и ламп, кованые железные решетки из великолепных вьющихся узоров, горы стекла и хрусталя, в тончайших или колоссальных произведениях, от изумительного по художеству и краскам богемского стекла и кончая целыми храмами, статуями, люстрами и торжественными креслами из хрусталя, мозаика из дерева или из крепких камней, целые палаты и стены, увешанные коврами, фарфоровые и фаянсовые изделия, которых даже все роды и виды, все способы употребления и назначенье не скоро теперь перечислишь, все эти бесконечные вереницы художественно вылепленных и раскрашенных блюд, ваз, чаш, фигур и всяческих сосудов — все это такие вещи, которых целые массы присутствуют во всех западных отделах и которых тщетно вы бы стали искать в нашем. Но самая-то обида в том и состоит, что иные из этих предметов давно уже у нас производятся, и с честью — да только какая-то дьявольская лень, равнодушие или робость мешают нашим «хозяевам» и производителям посылать их на всемирные выставки. А устроители выставок своей деревянной безвкусицей и рыночною антихудожественностью лишают то, что прислано, всего лучшего их вида и значения.

Особенно чувствительно было отсутствие наших восточных производств, полных всегда такой художественности. Ничего кавказского, крымского и туркестанского не было в Париже, а как бы тут богато и великолепно заблистали все эти формы и краски, золото и серебро, ковры и кинжалы, шитые подушки и галуны, материи, пояса и кальяны, резное дерево и точеная кость! Но никто об них не просил, никто не задавал шпор в бок, ну натурально и дремали без просыпу те, кто мог бы и должен был бы посылать их на всемирную выставку.

А что такое, при нашем богатстве в материале и при нашей даровитости, могло бы оказаться хорошего и превосходного тоже и у нас, дотронься только до всего этого ум и художественность! Просто воображение разгорается и кипит. Я постараюсь доказать это, когда стану говорить про наших архитекторов (молодых) и про их участие на всемирной выставке.

Несколькими капитальными произведениями украсился наш отдел только потому, что они выполнены по рисункам настоящих художников. Вот что могло бы случиться тоже и со всем остальным нашим отделом. Но этого не случилось.

Виват же, виват дорогим, бесценным русским распорядителям!

Статья третья

Новый мой пейзаж — наши архитекторы. Угодно знать, чем всего больше отличились на нынешней всемирной выставке наши архитекторы? Своим отсутствием. Не хотим, мол, да и только.

Уже пять лет тому назад, когда речь пошла о венской всемирной выставке, значительная масса наших архитекторов взяла да устроила нечто вроде стачки. Однако же стачка не состоялась. Чье ли отдельное старание и энергичные хлопоты подействовали, или просто приказ вышел, но только на всемирной выставке русский архитектурный отдел оказался и был интересен и занимателен. Были тут соборы и дачи, станции железнодорожные и дома частные, ратуши и рынки, надгробные памятники и иконостасы, тюрьмы и академии, наконец, даже были образцы орнаментального искусства: рисунки переплетов, изразцов и чайных сервизов. Только члены стачки все-таки настояли, хоть капельку, на своем. Большинство из них все-таки не послало подлинных рисунков в карандаше, пером или красками, а послало — фотографии. Ну, что делать! Из-за богатства, талантливости или красоты содержания можно было, пожалуй, простить этот странный каприз. Притом в числе немногих архитектурных подлинных рисунков было несколько чудесных акварелей покойного Гартмана.

Но то, что нынче произошло, то хуже всякого каприза. Стачка на этот раз окончательно одолела. Архитекторы наши уже ровно ничего не послали, и что же? Вы думаете, им было потом стыдно, неловко, когда они слышали, читали или собственными глазами видели, как действовали прочие европейские архитекторы? Ничуть не бывало. Они и усом не повели. Верно, некогда было.

Устройство русского архитектурного отдела было поручено сначала нашему Архитектурному обществу. Оно должно было вести все переговоры, войти в сношение с главными и лучшими нашими художниками, достойными представителями строительного искусства в нашем отечестве. Что может быть резоннее, что дельнее? Где же и ожидать большего успеха и солидности? Однако же никакой солидности и успеха в результате не оказалось. А оказались, вместо того, те самые слова, что твердо произнесены были уже пять лет тому назад: никаких у нас рисунков нет, а новых делать не станем. — Да где же они, куда все подевались? — Где они! Там, сям, в разных руках, в канцеляриях и кабинетах, в присутственных местах и частных папках или письменных столах. — Ну так что ж! Подите, достаньте их. — Как же! Пойдем мы искать. Это с какой беды? Нет, не будем. А вот если рисовать новые, чистые рисунки, то по исчислению надо отпустить 10 000 рублей на это. Достаньте деньги, будут рисунки. А нет — нет. — Но как же иностранцы-то делают; отчего у них есть чистые рисунки, есть хорошие рисунки, есть рисунки, украшающие выставку, есть время, есть охота, есть богатые архитектурные отделы, а у нас все только нет да нет, и ничего больше не добьешься?