Под ударением - Сьюзен Зонтаг Страница 61

В компании Беллока мы далеки от садомазохистских инсценировок со связанными женщинами, которые предлагают себя мужскому взору на скандально известных фотографиях Нобуёси Араки, или от холодноватого, стилистически выверенного, неизменно умного сладострастия в образах, запечатленных Гельмутом Ньютоном. Единственные фотографии, в которых, возможно, сквозит похоть или чувство отвращения к жизни проститутки, – это те, на которых вымараны лица. (На одном негативе вандал – может быть, сам Беллок? – выцарапал грудь.) На эти картинки действительно больно смотреть (по крайней мере мне). Но я женщина и, в отличие от многих мужчин, которые разглядывают эти фотографии, не нахожу ничего привлекательного в проституции. То, чем наслаждаюсь я, – это красота и естественность многих женщин, сфотографированных во вполне домашних обстоятельствах, которые подчеркивают как их чувственность и непринужденность, так и осязаемость их исчезнувшего мира. Насколько же трогательны и добродушны эти фотографии.

1996

Детки Борланд

Заглавие – Малые дети. Больше единицы. Группа. Похоже, это товарищество. Больше чем одно товарищество, или кружок, или компания. Мир.

Альбом фотографий, искусно расположенных, вводит в этот мир.

Одной фотографии было бы недостаточно. Или двух. Или трех. Чтобы показать мир, требуется обилие фотографий, причем идущих в последовательности. Первые – первыми. Напоследок – последние.

Последовательность будет туром по этому миру. Путешествием. Посвящением.

Вначале – фрагменты декора. Маленькое розовое атласное платье. Плюшевый медведь. Красочная простынка со зверюшками. Затем, постепенно, проступает человеческое присутствие. Пара туфель. Тапочки с мордочками кролика. Ступня. Колено.

Пройдет время, прежде чем мы увидим лица.

Что-то не складывается. На кадрах – все атрибуты детской. Однако человеческое присутствие непропорционально велико, безобразно – по природе оно бробдингнегское.

Мы ожидаем увидеть детей. Но перед нами, кажется, взрослые мужчины. Кожа младенцев, настоящих младенцев, совершенна. У этих людей кожа грубая, угреватая, поросшая волосами (иногда встречаются татуировки); их тела в основном дряблые или щуплые. Объектив Полли Борланд изучает их очень пристально.

Крупный план обнажает уродство. По сравнению с совершенством новорожденного взрослый безобразен.

Прибыв в страну, обитатели которой – великаны ростом более двадцати метров, Гулливер отмечает, что если видеть нечто в увеличенном масштабе, невозможно не поражаться изъянам. Он вспоминает, что в стране, из которой он только что приехал, где сам был великаном, ему казалось, «что нет в мире людей с таким прекрасным цветом лица, каким природа одарила эти крошечные создания», тогда как его маленькие новые друзья находили его самого невообразимо уродливым:

Когда я беседовал на эту тему с одним ученым лилипутом, моим близким другом, то он сказал мне, что мое лицо производит на него более приятное впечатление издали, когда он смотрит на меня с земли, чем с близкого расстояния, и откровенно признался мне, что когда я в первый раз взял его на руки и поднес к лицу, то своим видом оно ужаснуло его. По его словам, у меня на коже можно заметить большие отверстия, цвет ее представляет очень неприятное сочетание разных красок, а волосы на бороде кажутся в десять раз толще щетины кабана; между тем, позволю себе заметить, я ничуть не безобразнее большинства моих соотечественников и, несмотря на долгие путешествия, загорел очень мало[18].

Во второй части Путешествий Гулливера, застряв среди людей Бробдингнега, где сам он – лилипут, Гулливер находит их великанские тела и лица настолько же отталкивающими, насколько безобразным, с близкого расстояния, насколько сам он казался жителям Лилипутии. Но даже оторопев от внешности гигантов, Гулливер говорит себе, – благодаря развившемуся в нем здоровому культурному релятивизму, – что бробдингнегцы, вне всякого сомнения, так же красивы, как все другие люди на свете.

Мир, согласно Джонатану Свифту, – в изображении Полли Борланд – полон вызывающих неуютное чувство странностей.

По меркам младенца всякий взрослый груб и уродлив. Никакая самая прекрасная кожа не выдержит пристального взгляда фотокамеры.

Красота, очарование – и безобразие – это во многом вопрос благоприятного или несуразного масштаба и расстояния. И с этим – масштабом, фактором близости или отдаленности – фотографам приходится постоянно иметь дело.

Разумеется, «близость» существенно важна с точки зрения воздействия и значения этих фотографий.

Практически все снимки сделаны в типовых, скудно меблированных помещениях. Можно предположить, что модели Борланд прячутся в этих жалких, оклеенных обоями и, вероятно, небольших комнатах, которые нам, впрочем, не показывают целиком. Иногда они лежат. (Младенцам нужно много отдыхать.) Или же они активны. Нам также, похоже, дают подглядеть за шумной вечеринкой. Это вечеринка малышей. Детки ночуют в гостях у друзей.

Фотограф проник в пространство, где разворачивается тайная жизнь личности. Это частное пространство, арена банальной жизнедеятельности – однако плач, слюноотделение, еда, сон, купание, мастурбация здесь приобретают характер странных ритуалов, потому что они совершаются взрослыми мужчинами, одетыми и ведущими себя как маленькие дети.

Достойно удивления, что на одной из последних страниц альбома появляется фотография троих «деток» при полном параде на улице в городском предместье. (Австралия? Англия?) Поразительно, что кто-то из моделей Борланд рискнул выставить себя на обозрение случайным прохожим.

Прогрессия фотографий. Нас знакомят с этим миром посредством частей тела, странно оформленных и обрезанных в кадре. Отказ от демонстрации лиц в первой части и большое число кадров, снятых с верхней точки, словно утверждают чувство превосходства, которое мы, созерцатели образов Борланд, должны испытывать (поначалу) в отношении этих скрытничающих чудаков.

Мы смотрим на них. Они не смотрят на нас. Нам редко показывают, как смотрят эти дети; или же это взгляд «в детском стиле», рассеянный или, наоборот, свидетельствующий о самоуглубленности.

Весьма уместно, что книга заканчивается фронтальным фотопортретом одного из «малышей», теперь в обычном, взрослом, обличье – он даже выглядит симпатичным и пристально смотрит в объектив, на нас. Он возвращает нам взгляд. Наконец-то.

Уже давно фотокамера несет нам новости о сумасбродах, дзанни и париях, об их страданиях и причудах. Так нам показывают банальность ненормального. Так из всех нас делают вуайеристов.

Однако перед нами собрание работ, свидетельствующее об особой одаренности художника. Снимки Борланд представляются компетентными, проникнутыми сочувствием; здесь мала дистанция и слишком высока степень знакомства с моделями, чтобы говорить о простом любопытстве. Здесь нет пронзительности, бесхитростности взгляда, свойственного фотографиям Дианы Арбус. (Не сомневаюсь, что Арбус заинтересовал бы сам предмет, но она бы, конечно, сфотографировала этих «детей» по-другому.)

Рьяная колонизация новых, особенно рискованных тем – одна из главных традиций фотографии.

Вот – говорит эта книга – образец поведения, который правомерно претендует на наш