Юлий Смелков - Фантастика— о чем она? Страница 7

Но то, что естественно для ребенка, неестественно для взрослого, сильного человека, вдруг получившего возможность распоряжаться судьбами мира. Рэд думает: «Расплатиться за все, душу из гадов вынуть, пусть дряни пожрут, как я жрал… Не то, не то это… То есть то, конечно, но что все это значит? Чего мне надо-то? Это же ругань, а не мысли… Пусть мы все будем здоровы, а они пускай все подохнут. Кто это — мы? Кто — они? Ничего же не понять». По сути, в этом сбивчивом, спотыкающемся, лихорадочном внутреннем монологе обозначается одна из главнейших проблем современности — диспропорция между материальным могуществом человека и уровнем его социально-этического развития. Рэд может попросить у Золотого Шара все, что он хочет, — и вдруг понимает, что за душой у него только «ругань, а не мысли». «Шпана… Как был шпаной, так шпаной и остался… Вот этого не должно быть! Ты слышишь? (это уже Золотому Шару. — Ю. С). Чтобы на будущее это раз и навсегда было запрещено! Человек рожден, чтобы мыслить (вот он, Кирилл, наконец-то…)». И тут же с горечью добавляет: «Только ведь я в это не верю. И раньше не верил, и сейчас не верю, и для чего человек рожден — не знаю. Родился — вот и рожден. Кормятся кто во что горазд».

В момент, когда Рэд размышляет около Золотого Шара, событийный ряд завершен, приключенческий сюжет исчерпан, перед нами — драма характера в чистом виде, внутренний конфликт предельной остроты. Ведь Рэд и раньше догадывался, что ничего не смыслит в природе общества, в котором живет, но не считал это существенным: я делаю свое дело, не пойман — не вор, и так далее. А сейчас, в финале повести, он осознает свою социальную безграмотность как недостаток, более того, — как трагедию. И для Золотого Шара ему удается найти только чужие слова — того парня, жизнью которого он пожертвовал: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!» Рэд сам чувствует, что этих слов мало, но других у него нет.

Драма характера не завершается и не исчерпывается, в финале, наоборот, мы можем представить себе несколько продолжений, несколько вариантов поведения Рэда в будущем. Герой фантастики обретает ту же самостоятельность, становится так же способен к саморазвитию характера, как и герой «обычной» литературы.

Это весьма важный, можно сказать, принципиально важный этап художественной эволюции НФ.

Возникновение такого героя в фантастике закономерно. Утопическая, популяризаторская и чисто приключенческая НФ в нем не нуждалась — ее герой был либо «среднестатистическим» человеком, либо «точкой приложения» научных знаний и сведений, либо функцией сюжета. Такой герой понадобился фантастике с тех пор, как космические пришельцы, роботы и прочие технические чудеса все чаще стали выступать как своего рода метафора НТР; «подарки», оставленные человечеству в «Пикнике на обочине» неведомыми пришельцами, по своей художественной функции ничем не отличаются от, скажем, вполне реального открытия атомной энергии— и тут и там прежде всего встает вопрос о том, как сумеет человек распорядиться собственным открытием или достижениями внеземного разума. Но тут же встает другой, вытекающий из первого, вопрос — какой человек? Насколько он социально подготовлен к новой ситуации, созданной техническим прогрессом (или космическим визитом)? Естественно, разные люди подготовлены по-разному, и Рэд Шухарт перед Золотым Шаром напоминает дикаря перед компьютером — он, в сущности, не ведает, что нужно делать с этой штукой. Но это неведение — следствие как личных качеств Рэда, так и условий, в которых он живет, которые определяют уровень его социального самосознания; фантастике такого рода уже необходим герой социально детерминированный. Причем в повести Стругацких есть деталь, Подчеркивающая, что дело отнюдь не только в недостаточном интеллектуальном развитии, недостаточной образованности Рэда. Среди ее персонажей есть знаменитый ученый Нобелевский лауреат профессор Вальтер Пильман, доказавший, в частности, что Зона — результат Посещения. Ученый сидит в кабачке (куда нередко заглядывает и Рэд Шухарт) и с удовольствием разглагольствует о цели и смысле Посещения, выдвигая весьма остроумные гипотезы. Однако вопрос о последствиях его мало интересует, главное для него — сам факт Посещения, доказательство существования внеземных цивилизаций. Мысленно попробуем привести этого интеллектуала к Золотому Шару — есть ли уверенность, что он сможет найти нужные слова, те, которых не нашел Рэд Шухарт? Высоколобый профессор и отщепенец-сталкер, столь далекие друг от друга, неожиданно сближаются — уровень их социального развития примерно одинаков. К чему это может привести? Заглянем в другую повесть Стругацких — «Отель «У погибшего альпиниста». Там пришельцы из космоса, представители высокоразвитой цивилизации, помогают… политическим бандитам, поскольку те убедили их, что борются за счастье человечества…

Однако Рэд Шухарт не только «представитель» определенной социальной группы, он, как было сказано выше, — личность, причем интересная, незаурядная. Это говорит о том, что коллизия повести настоятельно требовала именно такого героя, способного вызвать не только интеллектуальный, но и эмоциональный отклик читателя. Героя, само присутствие которого в произведении предполагает не только интеллектуально-философский диспут на актуальную тему, но и сопереживание человеку, так сказать, на собственной шкуре ощущающему злободневность этой темы. Диспуты о высоких материях издавна считались неотъемлемой частью НФ. Сегодня они выглядят архаизмом, если позиции спорящих не связаны глубоко и органично со всем художественным комплексом произведения, если спор остается «вставным номером», служащим для сообщения читателю какой-либо информации или для изложения авторской точки зрения.

Чаще всего так оно и бывает — научные или философские позиции и концепции героев или авторов излагаются «лекционным» путем. В какой-то мере это неизбежно— если перед нами действительно новая концепция, то, вероятно, в самом деле необходимо четко сформулировать ее. Однако и путь синтеза фантастике не заказан — я имею в виду художественный синтез сюжета и мысли, мировоззрения и события. Возможно это только в том случае, если мировоззрение становится глубоко личностным, если не автор философствует за своего героя, но сам герой может осознать и осмыслить связь между собой и Вселенной, между микрокосмосом своего «я» и космосом.

Станислав Лем стремится к такому синтезу сознательно — в авторском предисловии к его роману «Голос Неба» мы находим следующее признание: «Беспокоило меня слегка и то, что можно назвать «раздвоением» моей писательской личности между художественной литературой и произведениями, посвященными философским раздумьям о путях развития цивилизации… «Голос Неба» — это попытка наложить заплату на образовавшийся душевный разрыв — по крайней мере в том смысле, что слишком много в этой- вещи всяких раздумий и отступлений от темы, чтобы можно было назвать ее попросту научно-фантастической повестью, и опять-таки слишком мало философствования… чтобы она сошла за эпистемологический трактат. Во всяком случае книга эта как результат сознательного эксперимента (разрядка моя. — Ю. С.) является гибридом…»

Каков же результат эксперимента?

В бумагах покойного профессора Хоггарта, одного из крупнейших математиков своего времени, обнаруживают после его смерти рукопись, в которой он повествует о своем участии в проекте «Голос Неба» — попытке группы американских ученых расшифровать космическое Послание, сигнал, пришедший из глубины Вселенной. В предисловии к рукописи Хоггарт рассказывает о себе такое, что может шокировать многих читателей.

И в самом деле, вот первое, что он о себе сообщает: «Основными чертами своего характера я считаю трусость, злобность и высокомерие. Однако же лет с сорока я веду себя как человек отзывчивый и скромный, чуждый профессиональной спеси, потому что я очень долго и упорно приучал себя именно к такому поведению». И дальше: «По-прежнему первой моей реакцией на сообщение о чьей-то беде остается мгновенная вспышка удовлетворения. Но я отвечаю ей сопротивлением и действую, вопреки себе потому, что могу это сделать».

Хоггарт уверяет читателя в своей искренности, и действительно, нет оснований не доверять человеку, столь беспощадному к себе. Самоанализ приводит его к мысли: «Если б я считал себя человеком в глубине души добрым, то, наверно, никогда не смог бы понять зла. Я бы полагал, что люди творят зло всегда умышленно. Но я знал больше — я знал и свои склонности, и свою невиновность в них: в меня было вложено то, чем я являюсь, и никто не спрашивал, согласен ли я на такой дар».

Столь подробный психологический экскурс в личность героя мог бы показаться излишним — в событиях, участником которых становится Хоггарт, эти глубинные свойства его натуры не проявляются, в поступках своих он мало чем отличается от других ученых, работающих над расшифровкой Послания. Однако смысл повести — не в событиях, не в ставшем для НФ уже традиционным сюжете; тем более что мы с самого начала узнаем о неудаче — расшифровать Послание ученые не смогли.