Георгий Плеханов - Народники-беллетристы Страница 8

Тут можно читать бесплатно Георгий Плеханов - Народники-беллетристы. Жанр: Документальные книги / Критика, год неизвестен. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте «WorldBooks (МирКниг)» или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Георгий Плеханов - Народники-беллетристы

Георгий Плеханов - Народники-беллетристы краткое содержание

Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Георгий Плеханов - Народники-беллетристы» бесплатно полную версию:
Гл. И. Успенский (Лит. — полит. обозр. "Соц. — Дем.", № 1)С. Каронин (Лит. — полит. обозр. "Соц. — Дем.", № 1)Н. И. Наумов ("Новое Слово" 1897 г., № 5)Пропущен разворот стр. 130–131

Георгий Плеханов - Народники-беллетристы читать онлайн бесплатно

Георгий Плеханов - Народники-беллетристы - читать книгу онлайн бесплатно, автор Георгий Плеханов

Сам Гл. Успенский говорит, что "отделить из этой миллионной массы единицы и попробовать понять ее — дело невозможное" и что "старосту Семена Никитича можно понимать только в куче других Семенов Никитичей". Поэтому и изображать Семена Никитича можно только "в куче других Семенов Никитичей". А это далеко не благодарный труд для художника. Сам Шекспир в затруднении остановился бы перед крестьянской массой, в которой "и мужики и бабы, одна в одну, один в один, с одними сплошными мыслями, костюмами, с одними сплошными песнями" и т. д. Художественному изображению хорошо поддается только та среда, в которой личность человеческая достигла уже известной степени выработки. Торжеством художественного творчества является изображение личностей, принимающих участие в великом прогрессивном движении человечества, служащих носительницами великих мировых идей. Но само собой разумеется, что подобной личностью не может быть "староста Семен Никитич", для которого вся окружающая его обстановка служит выражением не его собственной, а какой-то посторонней, совершенно чуждой ему мысли и воли. Мы видим таким образом, что преобладающий общественный интерес настоящего времени привел наших народников-беллетристов к изображению крестьянской жизни, но характер этой жизни должен был невыгодно отразиться на характере их художественного творчества.

Об этом можно было бы пожалеть, но с этим следовало бы помириться, если бы названные писатели действительно разрешили, наконец, вопрос о том — что могут и что должны делать для народа русские интеллигентные люди, бескорыстно любящие свою родину?

Посмотрим, удалось ли Гл. Успенскому разрешить этот вопрос? Заканчивая один из цитированных выше очерков, наш автор говорит: "Из всего сказанного можно видеть, что народное дело может и должно принять совершенно определенные и реальные формы и что работников для него надо великое множество".

Тем лучше: значит, никто из нас не останется без дела!

Но какие же, однако, это формы?

Может быть, наша интеллигенция должна попытаться уговорить Ивана Ермолаевича не выходить из общины? Может быть, она должна привить "новые взгляды на значение дружного артельного труда на общую пользу"? Но горький опыт уже убедил нашего автора в том, что подобные разговоры ни к чему практически нужному не приводят и способны лишь вызывать в слушателях "ужаснейшую зевоту". Мы не думаем, что другие "интеллигентные работники" будут в этом случае счастливее Гл. Успенского. Причина неуспеха глубоко коренится "в условиях земледельческого труда", против которых ничего не поделаешь словами, или, как выражается каш автор, "разглагольствованиями". Вдумайтесь, напр., в следующий разговор "нового человека" с Иваном Ермолаевичем:

— Скажите, пожалуйста, неужели нельзя исполнять сообща таких работ, которые не под силу в одиночку? Ведь вот солдат, ваш работник и другие — каждый из них мучается, выбивается из сил, врет и обманывает, и, в конце концов, нищенствуют все… Но, соединив свои силы, своих лошадей, работников и т. д., они были бы сильней самой сильной семьи? Ведь тогда незачем отдавать малолетних детей в работу и т. д.

— То есть, это сообща работать?

— Да.

Иван Ермолаевич подумал и ответил:

— Нет! Этого не выйдет.

Еще подумал и опять сказал:

— Нет! Куда! Как можно. Тут десять человек не поднимут одного бревна, а один-то я его как перо снесу, ежели мне потребуется… Нет, как можно! Тут один скажет: "бросай ребята, пойдем обедать"! А я хочу работать! Теперь как же будет? — он уйдет, а я за него работай. Да нет — невозможно этого!.. Как можно! У одного один характер, у другого другой!.. Это все равно, вот ежели б одно письмо для всей деревни писать.

Подобные же ответы слышит автор и от других крестьян, которым он пытается доказать выгоды общинной обработки земли. Крестьянин Иван Босых, в очерке "Власть земли", с энергией и горячностью, "сверкая глазами", доказывает, что хороший хозяин никогда "ее доверит своей лошади "чужому", и приводит множество других, совершенно непредвиденных "новым человеком" возражений. Оказывается, что землю нужно удобрить, а между тем навоз на различных крестьянских дворах далеко ее одинаков. "Теперь я везу назем кониный, а другой какой-нибудь плетется с коровьим, — какое же тут может быть равновесие?.. Нет, ее выйдет этого… Да, нет! нет! Это и думать даже… Помилуйте, лошадь… да как же можно, чтоб я, хозяин, доверил кому-нибудь? Навалят мне на пашню неведомо чего… Нет, ее выйдет!.. Тут с одним наземом греха наживешь… Или взять так: я привез кониный (навоз), а сосед куриный… ну, возможно ли ему дать согласие?.. Ведь, куриный, птичий, юсе одно червонец… за что же он должен? Да, нет! нет! Тут никаких способов нет. Как можно! Какой же я буду хозяин?"

"Миллионы самых тончайших хозяйственных ничтожностей, — прибавляет Гл. Успенский, — ни для кого, как мне казалось, не имевших решительно ни малейшего значения, не оставлявших, как мне казалось, даже возможности допустить к себе какое-либо внимание, вдруг выросли неодолимою преградой на пути ко всеобщему благополучию. Горячность, даже азарт, какой овладел Иваном во время этого монолога, доказывали, что эти ничтожности задевали его за живое, т. е. за самое чувствительное место его личных интересов".

На подобное же, совершенно отрицательное отношение крестьян к общинной обработке указывает и г. Энгельгардт в своих "Письмах из деревни"[6]. Мы вполне понимаем такое отношение. При общинном владении землей в нашей деревне существует частная или подворная собственность на движимость. Отсюда — неравенство в хозяйственных: силах различных дворов и полная невозможность такого соглашения всех частных интересов, которое позволило бы взяться за "дружный артельный труд на общую пользу". А против этого, действительно, бессильны всякие "разглагольствовании". Но, с другой стороны, как же быть с общиной? Ведь сам Гл. Успенский заметил в ее организации такие "несовершенства", которые ведут к тому, что в самых богатых местностях, при самых благоприятных условиях появляются "лондонская теснота" и "самая поразительная бедность". А много ли у нас общин, поставленных о благоприятные условия? Если "лондонская теснота" может дать себя почувствовать даже и в богатых общинах, то что же происходит в общинах бедных или хотя бы просто небогатых? Обратите внимание на положение Ивана Ермолаевича. Он, хороший, "обстоятельный", хозяйственный мужик, "ропщет" и даже хочет выходить из общины именно потому, что она мешает ему жить сообразно его хозяйственным идеалам. Рядом с ним, обстоятельным крестьянином, в общине народились и два новых слоя: богачи и беднота, или, как выражается Успенский, третье и четвертое сословия. "Стройность сельскохозяйственных земледельческих идеалов бес-пощадно разрушается так называемой цивилизацией". Ее влияние "отражается на простодушном поселянине решительно при самом ничтожном прикосновении. Буквально прикосновение, одно только легкое касание, — и тысячелетние идеальные постройки превращаются в щепки". Гл. Успенский думает, что если дело пойдет так, как оно идет теперь, то "через десять лет — много-много — Ивану Ермолаевичу и ему подобным нельзя будет жить на свете". Где же выход из этого безнадежного положения?

В прежнее время некоторые наши народники-революционеры полагали, что выход найти очень нетрудно: нужно было сделать социальную революцию, которая в корне задавила бы зародыши третьего и четвертого сословий, так что Ивану Ермолаевичу осталось бы только жить, поживать да добра наживать. Опыт показал, что легко говорить о крестьянской революции, но невозможно ее сделать. Иван Ермолаевич чужд всяких революционных стремлений. Он — консерватор и по мыслям и по положению. Он думает, что без царя нельзя, что его нужно слушаться и что бунтовать могут только самые пустые и вздорные люда. Гл. Успенский никогда не думал "бунтовать" крестьян, ему и в голову никогда не приходило колебать основы современного русского государственного и общественного порядка. Он пытался иногда лишь поколебать основы некоторых "интеллектуальных несовершенств" деревенских порядков. А между тем и он роковым образом пришел к безотрадному выводу: "не суйся". Гл. Успенский увидел, что в ответ на все его доводы "Иван Ермолаевич" может сказать только одно: без этого нельзя. Но это только имеет за себя вековечность и прочность самой природы. Но кротким ответом колебателю основ Иван Ермолаевич может ограничиться единственно только по своей доброте; ежели же он человек не с слишком мягким сердцем, то ответ его колебателю той или другой из основ должен непременно выразиться в представлении этого самого колебателя к начальству".

Итак, ввести коллективную обработку полей невозможно; поднять Ивана Ермолаевича против начальства немыслимо; мало того, даже пытаться изменить что-либо в его обиходе — значит являть из себя легкомысленного "колебателя основ", которого Иван Ермолаевич должен "представить к начальству". Вот к каким выводам; приводит народника "удивительная стройность" народного миросозерцания! Что же делать? Обучать грамоте народ? Но, во-первых, отдавая школы в ведение духовенства, "начальство" в свою очередь весьма не двусмысленно говорит народнику: "не суйся!", а, во-вторых, и сам Иван Ермолаевич плохо понимает пользу грамоты, пока остается в сфере своих земледельческих идеалов. Находясь под влиянием этих идеалов, сам автор никак не мог понять, зачем нужно было бы учить грамоте сына Ивана Ермолаевича — Мишутку: "И, главное, решительно не мог представить себе того, чему бы именно нужно было его учить. Поэтому, в разговорах об учении, мы с Иваном. Ермолаевичем только твердили одно: надо… Надо, надо, а сущность и цели Ивану Ермолаевичу неизвестны, непонятны, а я уж ленюсь разъяснить их, да и призабыл, чем именно это надо следует оправдать".

Перейти на страницу:
Вы автор?
Жалоба
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии / Отзывы
    Ничего не найдено.