Капитолина Кокшенева - Русская критика Страница 9

Верит в Россию и главный герой Белосельцев, правда, все время ведомый коллегами-спецслужбистами, во всем и во всех сомневающийся, участвующий во всеобщем разложении при пассивном внутреннем сопротивлении. Осмыслена ли и реальна любовь к Отечеству в другом герое — больным головушкой, «юродивом» Николае Николаевиче? Увы, но только в больном сознании (Николай Николаевич — странный герой, но все же никак не юродивый) осталась определенность любви. Громкие слова о России звучат из уст героев банкиров, политиков, разведчиков, ведущих страну к краху (пока), ради силы в будущем. Итак, вера в Россию, как положительное начало, на всем романном поле героями активно профанируется.

Александр Андреевич в своем романе использует прием узнавания: реальные политики, олигархи, президенты, журналисты прописаны гротескно, смачно, с фантасмагорическим азартом. Но именно этот прием здесь работает на мнимый эффект правдивости. Прочитайте внимательно роман и вы не найдете в нем абсолютно ничего, что не было бы хорошо известно из газет и телепередач. Прочитайте и спросите себя: ну что такого уж тайного, необыкновенно закулисного вы узнали из романа, о чем много раз не читали и что не видели? Не видели загородного дома президента, не знаете, что из себя представляют резиденции олигархов? Но, во-первых, кроме общих картинок Проханов и тут ничего не дает, а во-вторых, надо ли знать и кому это интересно, кроме подглядывающих в замочные скважины обывателей, в каких интерьерах происходят «деловые встречи», оргии и попойки? Мне кажется, что нормальному человеку совершенно неинтересно (и даже противно) видеть министра культуры (Швыдкого. М.Е) в купальном костюме а lа Тарзан (что недавно продемонстрировало государственное TВ), читать прохановские описания «холеной пятки» дочки Истукана (под таким прозвищем фигурирует бывший президент), просто мерзко узнавать о ее «сексуальных аппетитах», и категорически скучно читать о московском мэре в образе услужливого пса, несущего на четвереньках брошенную Истуканом кость. Роман же, кажется, всеми этими сценами рассчитан или на злобное наслаждение (увы, от бессилия) старшего поколения, или на оценки «во, клево!», «прикольно, блин!», «я тащусь» молодых читателей.

Из своих героев Проханов сделал как раз те же самые «куклы», ядовитым описаниям сотворения которых в утробе Останкинской башни он отдал столько экспрессивных страниц. Автор описывает зловоние зловонно, о сытой похоти пишет похотливо, роскошь живописует по мещански сладострастно. Следовательно, вся политтехнологическая новизна романа — только пиаровская завлекаловочка о «правде развала страны». Впрочем, Проханов ничего другого и не мог предложить, так как писал он конспирологический роман.

Еще валяются на книжных полках сочинения Григория Климова — тоже «борца за Россию», любящего раскрывать правду об извращенцах-заговорищиках, революционерах-вырожденцах. «Господин Гексоген» — это продолжение Климова на «новом историческом этапе». Оба писателя выжгли огнем заговора всякую живую реальность, не оставив места свободному вздоху человека. Проханов разоблачает конспирологов с позиций конспиролога. (Климов, писавший об извращениях и выродках, стал сам носителем вырожденчества, как бы выпестовал в своей личности мерзость деградации). Главная рациональная идея конспирологического романа Проханова — все контролируется (планируется, просчитывается, провоцируется и т. п.). И тут я вижу недоверие романа к жизни и к человеку — в книге не только героям, но и читателю не оставлено никакого личного пространства, никакой свободной воли. А ей, как известно, человек обладает даже в тюрьме, даже в нищете, даже в страдании. В романе Проханова все просвечивается лучами разведки, прослеживается наблюдательными устройствами и «топтунами»-доносчиками. Я не хочу сказать, что нет подобных явлений, нет специально проводимых акций, провокаций и т. д. Но всей своей новейшей историей наш человек и наша страна доказали присутствие в жизни органичного, самосозидательного, творческого начала и неуправляемого народного инстинкта. Я хочу сказать только то, что есть в русской жизни нечто, что сильнее и государственного могущества, и тотального контроля. Есть та внутренняя сила (дух), что способна изменить любой заговор олигархов, любой план политэлиты: еще недавно наших крестьян почти голыми выбрасывали в тайгу, переселяли «по плану», а они всерьез и будто навсегда строили дома, заводили скот, рожали детей. Их вновь, «по плану», сгоняли с места строить какой-нибудь металлургический гигант, а они вновь, всерьез, как-будто навсегда, жили своим инстинктом крепкого дома (увы, но вот роман Зои Прокопьевой, русский эпический роман «Своим чередом», прямо противоположный во всем идеологии нац. бестселлера Проханова, не был в свое время прочитан). Олигархи и политики «по тайному сговору» развяжут войну: и пойдет на нее наш солдатик, и своей простодушной серьезностью, своим естественным патриотизмом напрочь изменит содержание этой войны (читай Виктора Николаева). Между тем, именно этим простым «всерьез» и спасаются потом сами же политики (примеры, я думаю, у всех на виду). Роман же Проханова производит впечатление газовой камеры — писатель травит читателя свирепыми, агрессивными, фантасмагоричными картинами, но каждая из них, как театральная декорация, только имитирует реальность.

«Революционный перец» в изображении бравых историй генералов спецслужб и особенно главного героя, коктейль из «белого» и «красного» (главный герой мечется в поисках правды от «белых мощей» монархов к «красным мощам» мавзолея), идеологический винегрет из золотого Покрова Богородицы и усатого Сталина, православный демократизм (тут пригодился и Патриарх, на мэрской тусовке наблюдающий эротический танец голой девицы), мусульманский «эзотеризм» (русский офицер посещает мечеть, находя ее вполне пригодной для теплой молитвы) — все в этой книге перепутано и перетасовано. Но, тем не менее, этот миражный роман, кажется, не забыл теорию марксима-ленинизма — и тоже навыворот. В учении том была абсолютизация объективных движущих сил истории, а в романе — полная абсолютизация субъективной воли заговорщиков. Там творцом бытия был народ, здесь же — спецслужбы. Там был откровенный атеизм — серый, тотальный, но и в чем-то более честный в своей прямоте, здесь же использование веры как «эстетического компонента» (правда, без различия мусульманской или православной составляющей), как идеологического — в духе времени — приема. Там человек был «винтиком» государственной машины, здесь он настолько автономен, что сама имперскость-державность, о которой Проханов пишет много лет, скукожилась в романе как шагреневая кожа до тождества государственных интересов интересам касты посвященных. В общем, автор много потрудился — все поп-идеи российской политкультуры он собрал с журналистским усердием, ни одной из них не отдавая предпочтения (кстати сказать, абсолютно этот же джентельменский идеологический набор присутствует и в романе «Укус Ангела» питерца Крусанова, который в «Дне литературы» отнесли по новомодному «имперскому» ведомству, спеша, очевидно, выстроить «тенденцию»). По сути, Проханов создал роман-химеру, ибо родство высказанных писателем идей от их подлинников весьма далековато. Я бы даже сказала, что все идеи «Гексогена» имеют «различные степени законности» в отношении к декларируемым учениям: политическим ли — о монархии, империи, консерватизме; святоотеческим ли — о христианстве. Низвергнутые с горней высоты на площадь (а ведь за каждым из этих учений стоят поколения и поколения русских мыслителей, писателей, богословов), прилаженные наспех к грубой газетной реальности, они выглядят ободранными бомжами (ну, не гадкая ли это провокация — рассказ «старца Паисия» из Троице-Сергиевой Лавры о Патриархе, во чреве которого растет некто с «копытами и хвостом»?!).

Вопрос третий: кто же выведен в романе разрушителем России? Да герои-то все сплошь русские. Это они, русские солдаты спецназа, насилуют мертвое тело чеченки. Это русские генералы спецслужб контролируют еврейские капиталы (приятное во всех отношениях самообольщение!), а потом, засадив по тюрьмам олигархов, жируют в точь точь так же, как и они. Это русский генерал, одетый в казачий мундир с золотом эполет, орет о «жидах, убивших царя». Только эта бесспорная истина так художественно декорируется, что казачий генерал, разбивающий драгоценный фарфор и терзающий плоть белого рояля (таким образом стирается память о еврейском олигархе), не вызывает у читателей никаких чувств, кроме брезгливости. Это наш Патриарх выписан в самых ярких красках современного бестиария, а другой герой, «сергиевский старец», — жалким клеветником на того же Патриарха. Поэтому-то я не хочу слышать никаких сопливых рассуждений о прохановском-де «разоблачении» и «уличении» мерзавцев и о нашей «кривой роже» перед авторским зеркалом! Не памфлет же автор написал — в романе нет иронии, все на полном серьезе, без тени юмора, на открытом форсаже.