Николай Шамсутдинов - Журнал «День и ночь» 2009 №4 Страница 9

XIX

Ветер,северный ветер урёмы оплавил,Обмирая, вдруг оцепенела вода,Льдом задёрнув глубины… Я точку поставилИ тетрадь отодвинул. КогдаВновь вернётся ко мне ощущение ладаС целым миром, с собою? Да как заслужитьРавновесие духа и слова? ДосадаХмуро тлеет в душе — от бессилья внушитьВам, соотчичи, — в неискупимые годыМы не просто природу зорим — в долг живём…Отбирая, как кажется нам, у природы,У себя же, нелепое племя, крадёмИ прорухам своим дифирамбы поём.

С истин сорваны пломбы… Не ждём гекатомбы…Но, по клятым законам прогресс торопя,Надсадились душой… Что банальные бомбы! —Мы куда как верней уничтожим себя,Добивая озёра и пущи,Сознавая, что в свой же черёдИстреблённое нами — в грядущемНас самих, в пустоту и ввергая, вобьёт.Лишь спасённое — от вымиранья спасёт…Смысла нет, как и нет правоты, в поединкеС терпеливой природою! Словно зерно,В милосердье к безбрежным массивам, к былинкеМилосердие к нам же и заключено,Пробиваясь в урочные сроки ко свету,Где наглядна трава, достоверна роса…

Низко кланяюсь, шапку снимая, поэту:Не зажилил госпремию, лишь бы лесаПоднялись над обугленной Припятью. ВновеВсем нам это движенье души? Не спешиС беглым выводом — жест, бескорыстный в основе,Верно соотносим с состояньем души,И она, в дерева претворимая, зрима,

Саркастический опыт — двусмыслен и мним…Бытие, суть сцепленье соитий, — ранимо,И лишь Дух воплощаемый — неуязвим.Прорастая, как лес, сквозь сознанье и сердце,Он повсюду разлит, и пока, до поры,Он безмолвствует, кротко теплясь, в младенце,Но ему бесконечною мерой — миры.

Мы творили железу проклятые мессы,Но, когда бы Господь воссоздать указалПроливное грядущее, в образе лесаЯ б — зелёным и синим— его написал…Как по осени бор, бытие облетает,Сопрягаются корни у нас и древес…Мы единством спасёмся! В раздумьях светает:В них шумит — закипающий, солнечный! — лес.Так пускай изначальная связь не остынет!Да пребудут в веках, словно Храм на Крови,В категории национальной святыниЛес на Памяти,Лес на Любви,Лес на Совести…

Сгусток надежды и гнева,На асфальте Москвы, в заиртышской глушиТем и жив я, что верой в грядущие древа,Как в исход кропотливой работы души…Мир вам, братья по чаяньям, древоязыки!Да пребудут, в пример всем идущим вослед,Неизбывно пред вечностью равновелики,Человек на Землеи Лес на Земле!

В лице Улисса…

Красноречива, средь алчущих переделаНиш, обживаемых нищими, так бывает,Слава меня, прочих пестуя, прогляделаИ до сих пор, как внял я, не наверстает,

Тем лицемерней с годами её «не кисни!».Впрочем, наглядно в примерах благих, бессмертьеВыбросит свежий побег из надсадной жизни,Чтоб утвердить в колоссах… Потом, при свете,

Не перечтёшь, искупая себя, прощанье,Что ни тверди нам «бренчание клавиш Пресли…»,С тем, что взрастило, минуя иных, молчаньеСлавных теней по ту сторону Стикса, еслиТолько прислушаться…

Солнце… Солон… полусонная, по колена,Пена прибоя… влачащиеся ракушки…Всё это влажно ветвится в твоём зрачке, ноНе достигает отверстой души — в ловушке

Зоркости к тайнам склонённого сердца. Сиро —В предназначении, к метаморфозам зноя,Море, плашмя, — виртуальная маска мира,Тесная мне… Так неласковая со мною,

К скрипу биографов, к их бесконечным преньям,Кто ж я, скажи, с одиночеством и тоскою,Кроме того, что, однажды назрев, я — зреньемНеутолимо служу этой жизни, с коейКротко смеркаюсь…

Когда по мановению пераОтряхивают снег, то не перечатТрадиции… Послушная вчера,Дверь, побледнев, не подалась навстречу.

Куда ж назад? — по улочке пустой,Темно сомкнувшей вежды до рассвета,И даже снег притихший, под стопой,Мятущемуся не подаст совета…

В кавернах гнёзд, гнездо вороньих свар,Ещё вчера, вечор, — участлив с вами,Неизлечимой ленью залит парк,Предпочитая не делиться снами,

И — лжёт окно, ведь, невесом, воследЕщё ошеломлённому, без меры,Вздох, прищемлён ладонью, на стеклеПлодит в подтёках памяти химеры…

Что ж старше этой сирости? — кольцоНа безымянном. В порицаньях зыбкихПусть отдохнёт сумбурное лицоОт вымученной, скомканной улыбки.

Что вечности — приватная напасть? —Ведь ничего по сути не изменимТем, что, упав и плача, не припастьК точёным, обесточенным коленям.

Где ждут — обнять? Припасть щекой? Понять?В какую пропасть ни отверста память,Жизнь, что там ни пищи, не исчерпатьСлезами, как любимую — стихами.

Сутулясь, воплощённая беда,Так за плечи себя же обнимает,Что, обмирая, поздняя звездаСвою ж, в парсеках, зоркость проклинает.

Итак, в недоумении, едваОт потрясенья, выстуженный бденьемТой улочки, не помнящей родства,Соседствующей, к ужасу, с забвеньем.

«Затолканная толками» зима,Обидами обязывая, длится,Палима междометьями, и тьмаПылает в проливном лице Улисса…

Годы проходят. Я поздно, язвим терпеньем,Внял очевидности, при тяготенье к ямбам,Что тебя нет, как нет — созданной дуновеньемВоображенья, чья склонность к химерам явным

Образом не осуждает иных за давностьХарактеристик. Вблизи океанской пеныГрустно шуршит оползающая реальностьДвух полушарий, выдавленных в песке, но

Пальцы незрячи, как будто касались кожи,Губ, отрешённых волос, не ревнуя к полднюТу, кого я, впитан зноем, не знал и всё жеПомню, счастливым забвением пальцев — помню…

К бесстрастным вышним обращая «ах…»,Легко ль под вечер, с ветром, бьющим в спину,Искать себя в безлиственных лесах,Осваивая память, как чужбину,

По осени? Скопленье мелочей,Едва ли, свежей выпечки, детали —Овраг, ольшаник, просека, ручей —Толкутся в подсознании, едва ли,

Корнями в детстве, ясная — ко лбуЛьнут паутинки — радостней природа.Жизнь, обращённая в свою рабу,Завистницу, скупее год от года

На радости… По склону октябряСползают к ноябрю… Разлад с душоюТоропит, повседневное творя,Расстаться, наконец, с самим собою.

Под вечер, у снотворного ручья,Пора бы внять в преддверии морозовЧто ты не соглядатай бытия, —Один, серьёзен, из его курьёзов.

Но, чисто воплощаемый наив,Всё льнут к лицу, насельницы петита,Лесные паутинки, отпустивРастерянную душу неофита…

Вдоль моря в размеренной, крепкой волне —Я шёл, обрывая себя… в постоянствеОскомины снов, виртуальный вполне,И чайка белела в разумном пространстве,

В бездумности острой сопутствуя мне.Сиреной мне пело, смущая, вино,Что мир, извлекаем на свет, для героя —Кривое, лукавое зеркало, но

Я внял тому, не порицая прибоя,Что здесь, как нигде, очевидней одно:Жизнь — в замысле?.. Бредни, что не удалась,Она оголимей в надеждах, покуда

Родство с нею не отыгралось на нас,С прожилками света и тьмы из-под спуда,С обидою, не подымающей глаз…Жизнь — в замысле… Даром что голос дала,

Но не обнесла молодыми резцами…Жизнь — в замысле… и та, что мимо прошла(что ж…) непогрешимыми, злыми шагами,Взахлёб её, пеклом дыша, прожила.

Не перебивайте, оставьте своёИ про пораженье, и про притяженьеГорячечных снов! Тень от тени её,От неба отогнута птица, в пареньеНе перечеркнувшая небытие…

Жизнь — в замысле… Сумрачно тлеет маякВ ушибленном тексте, подшиблены лицаДыханьем предзимья, но, Господи, какЛегко в небосвод испаряется птица,И медленней сердце, сжимаясь в кулак…

А море — вот оно, спокойное на зависть,И впадина в песке оттиснута в былом,Красавицей в былом, оттиснутая давесь,Изводит, как всегда, насмешливым теплом.

Надолго ли? Бог весть… Ознобно огибаяИх, скопище зонтов, но — с льдинкою из-подПриспущенных ресниц, холёная, другаяТугою наготой себя в неё вольёт,

И случай, на песке ж, подставит ножку, либоОставит всё как есть… Зане отнесенаК предмету сфер иных, в шуршании отлива,Как память инженю густо населена!

Неправда, что уже свежо блеснуло донцеУ жизни близ олив, не отводящих взгляд,У жизни, как вино, настоянной на солнцеКолхиды, в толчее одических цикад.

Морская соль горит, не отпуская, в горле,И роща на мысу зовёт отдать визитЕё пенатам, но, экзотикой обкормлен,Распят на солнце пляж, и пуще зной язвит.

Тем упоенней мыс, купая оконечностьВ таинственной тени от опочивших лет,И значит, исполать — макающему в вечностьНенастное стило и пишущему свет,

Ведь море — вот оно, в неоспоримой соли,Не ищет забытья… И ставшая чертойХарактера любовь к его солёной воле,Баюкающей зыбь, становится тобой.

Открытый обзору отары, в виду Судака, —Дефект перспективы, окатывая облака, —Ландшафт в человеке, свинцово смежающем веки,Дан в дикой гармонии камня и флоры, пока

Лениво следишь на припёке за да-альним пловцомВсё там же, за молом, и день с монотонным лицомСегодня, задёрган, на литературных задворкахМолчит, как и сеть, на ветру потянувшись, о том,

Что время улову… Едва от полуденных кущПлатона, сюжет оплетает, как плющ,Террасу, где пьют, подливая из пылкой бутыли,Хоть мир, по нему же, скорей здравомыслящ, чем пьющ.

Внизу ж, допекая каменья, рокочет прибойНе о мелководье страстей — о приливе: с тобойСудьба погасила, мотовка, свои недоимки,Чтоб вновь наверстать, ножевая в пристрастьях, с другой.

Метафорой перелопачено время, вечорДавнуло прохладою от переимчивых гор,Подсвеченных мерным дыханием варварской лютни,Нет… не затеняющей, но — увлажняющей взор

В доверчивом прошлом… И, с ссадиной от голышаНа голой коленке, забудь, как, ознобом дыша,За морем, метнувшим из-за поворота последнийВзгляд раненой выси, так тянется, в грусти, душа…

Покидаючи осень, с пернатой опорой на Понт,Посылая вам весточку в виде горошин на зонт,Птицы держат на юг, как порой ни дурачитИх приморский ландшафт, убегающий за горизонт

От себя… И, к развязке, усталость копя,Потому ль память мечется так — от тебяК помрачневшему морю и тотчас обратно — что ветерПринимает, свежак, очертанья тебя, теребя

Лавры на побережье? С моллюском под голой стопой,Миф меняет своё местожительство, дышит тобой,Ведь свиданье впотьмах, опрометчивой ночью,Сведено к многоточью… что горше простой запятой

Меж помешанными на любви. На манер праотца,Не казнись, ведь вопросам не видно конца,А спускайся к прибою, и там сердобольной водоюМоре, мерно в движениях, смоет смятенье с лица.

И, о чём ни спроси меня, я ничего не прошуУ превратностей… Не потому ль, что простудно дышуНеизвестностью, я не веду переписку с твоимиНеизменными клятвами, словно мистралю пишу,

Проезжая Марсель. Впрочем, у закусившей рукав —Запустенье в персидских глазах… я, давно перенявУ забвенья умение не уповать на взаимность,Поднимусь на фелюгу, во мненье «радетелей» прав

Иль не прав, всё одно, ведь презрение к миру, равноКак и леность пространства, не стоит и взгляда в окно…Несомненно одно, что, одно в чистом виде, с годамиМы, любимая, не молодеем, прокисло вино…

Вне себя от себя, адресату не должно пенятьНа безадресность случая… И, с безнадёжным «опять!..»,Распускается память, чтоб выпустить в море тебя иВновь сомкнуться, как раковина, и уже не впускать.

В приватной полумгле, с фиалом на столе,Не обогнуть себя, по размышленье утлом,Что образ, ввечеру намёрзший на стекле,В сознании, слезясь, оттаивает утром…

На веру ветром взят, отнюдь не худший изМелькнувших меж камен, зато, по крайней мере,Потомственный Улисс, находчив, словно лисВ потёмках гинекей, затравленный потеря —

ми, — примеряет мир к себе, промозглый снег,В компании с дождём, его движенье глушит,Но, уязвим в семье и музах, человек,Узилище надежд, несбывшемуся служит,

Выманивая смысл из исступлённых лет…Жизнь убывает, не борясь с собой, в бутылке,Покуда, клокоча, выносит нас на светКастальский ключ — колюч, токующий в затылке…

С зарёю, изрытый тобою,скрипит, вездесущ, между строк,Как губка, сырой от прибоя,в присяжном запое, — песок.

Извне наблюдаем этруском,я вещею солью пропах,В сомнительных узах с моллюском,но — с небом на равных правах.

Узилище страхов и жалоб,в обветренном венчике кос,Ты, непостижимая, жалом —от жёлтых, язвительных ос.

Язвишь, наблюдая, (ревнуешь?),что, неискусимая, ты,Целуя рапсода, целуешьобмолвку давнишней мечты.

В забвении — пыльные книги,палитра, и — Веста, терпи! —Предчувствие пляжной интригиспускает инстинкты с цепи.

Для непосвящённых — загадка,ну, отблеск её, наконец,Перо занесённое — падкодо женских разбитых сердец.

С солёной заминкою в рифме,что необъяснимей всего,Волшебна стремительность в нимфе,взмывающей из-под него

К иным эмпиреям… Помимосезонов, твердящих своё,Аскеза рапсода палиматревожным соседством её.

Не зная себя, под дыханьеммистраля, ну, правы ли мы,На пресное существованьеберя у великих взаймы?

Но что, поморяне, ни носимв себе, переменам верны, —На жёлтых, на выпивших осень,на осах настояны сны…

Не тяготитесь ранней сединою,В забвении фантазий молодых,По-юному освистаны весноюПодснежников и мини продувных

Над лёгкими коленками, ведь в бремяОтсутствие страстей и не бодритБордо, но — лжесвидетельствует времяПро возраст, открывающий артрит

Как новую субстанцию… Не таютДолги, и, в переменах на дворе,В затворничестве честно наживаютБрюзгливость в дополнение к хандре,

Покуда, при отсутствии отмычекК химере, именуемой «любовь»,Всё очевидней паралич привычек,Так упоённо мордовавших кровь

В пустом былом… Со скукою в статистеСуществованья, ни-че-го не ждут,Обжившись во враждебном любопытствеК вещам, что молча всех переживут,

Шушукаясь подмётными ночами,Пока ж, лелея слабости свои,Осилить деспотическую памятьОтшельника «о славе, о любви» —

Не-мыс-ли-мо, подробностям внимая,Ведь в скуке, обретающей закал,Свидетельствует, мягкости не зная,Любая мелочь, что, горячий, знал

Толк в жизни, несомненно одинокой…Пока молчит, роняя прах, ужеБесплотен, с ясной осени далёкойСухой листок, прибившийся к душе…

Близ моря,любим, не любим ли насупленной,Нет, не обольщайся покоем, дабыВ рефлексии внять, что жестокость возлюбленной —По совести, чаще подарок судьбы.

И брани в корректную ночь не чурается,Покуда, заложница желчи своей,В любви она, оглашена, не нуждается,Любовь, как ни странно, нуждается в ней.

Она, обметавшая осень, дознаниеВедёт подсознанию, словно судья,Но здесь, в сердцевине, во мраке сознания,Сермяжен, как правда, просвет забытья.

Огласка вины, в убывающем воинствеОсеннего парка нет лада, когдаВ его устрашающе тёмном достоинствеБлазнятся проточной душе холода.

Тепло на излёте… Сентябрь осыпается…Ты лето с ресниц опалённых сморгнул,Тем чаще судьба, торопясь, оступаетсяВ следы на песке, что оставил Катулл.

Вглядись в оглашённую кровь, оглушённуюСолёными звёздами, ведь (интервал…)«Светильником страсти» — ты звал обнажённуюИ образа неотвратимей — не знал.

Ты, ворот рванув, обмираешь от нежности,Ведь та, в записной устремлённости к ней, —Вчерашняя ненависть та же да к ней же иНа чёрством свету ламентаций ясней.

Бездумно, с обыденной бесчеловечностьюЖизнь с болью и страхом взимает своё,Когда ты в стихах разрешаешься вечностью,Чтоб тут же бездарно растратить её.

Крупнозернистою, с флейтой в крови, зимою,В позднем письме — твой, летящий, не без кокетстваПочерк лукавит, помимо меня, со мною,Что намекает сметливому на соседство

Мавра… вот тут… Но, сполоснут ревнивым бденьем,Вид этих буквиц, летящих отточий, точекПреисполняет скептика умиленьем,Не умаляя уменья читать меж строчек…

Много ли нужно с заведомым приближеньемБлизости, непознаваемой для незрячих,Чтобы услышать ямбическое биеньеВ них — торопливых, опавших с лица, горячих?..

Загостившийся в жизни, страницы горбом,Чёрствый сгусток подложной реальности, если б не комВ нищем горле, взращённый за десятилетья,Пребывает альбом, с родословной — в былом.

Без доверия к Паркам, с изнанки осеннего дняОсыпаются воспоминания, ибо, дразняУлизнувших от прялки их, словно Улисса,Обязательства места и времени гонят меня

По слепым фотографиям… Запечатлённый наивПоз… оборок… и рюшей… и, в шелесте их, объектив,Испокон — бельмо вечности, не лицемерит надеждеУдержаться в грядущем, но — к прошлому взор обратив.

Вспять пустившись от яви, юнец, навести праотцаВ буколических сумерках, чтоб, долистав до концаИ вздыхая, столкнуться с подтёком забвеньяНа последней странице, студёная, вместо лица.

Чохом, сцепив побелевшие пальцы в кулак,О подступающем судят, при дороговизнеВыводов, по притяжению жизни к нам — какПо притяжению жалости к жизни.

Но, за Бодлером свои забывая года,В полночь, покуда Борей собирает трофеи,Уединенье, как внял ты, приятней, когдаЕсть кто-то рядом… Подъёмная сила идеи

Не увлекает в зенит. И, на что ни грешиС горечью, всё разрешается спазмою млечной,Ведь у прокравшейся кротко по краю душиНет ни лукавства, ни умысла нет — в быстротечной

Точности выбора, ибо, дичась, и судьбаДелает выбор… Рядясь в отслужившую нанку,Что облюбовывает, забурев, голытьба,Пасмурней возраст и вывернутый наизнанку,

Словно чулок, открывает испод. Как ни пьём,Злей пробуждение и беспробудней невежда,Ровно не ведая, что умирают в своёмВремени, ибо в чужом — остаётся надежда

На невозможное… Но, демонстрируя нрав,«У-у-у, меднолобого», лишь переводят дыханье,Зубы в душевной изжоге до скрежета сжав,Ведь, накипев, монолог монолита — молчанье,

Если б не он, чумовой, в полувеке отсель,От-ра-да юности, в пику достойным примерам,Пьян, в категории императива, бордельЯростней за полночь — в противоборстве с Бодлером,

И по сю пору знойно поющим бедламВ сей вакханалии плоти, пока в укоризнеНедостижимому смерть открывается вамЛишь в полноте полновесной по-вешнему жизни…

Не греши отрешением от мелочей — за спинойУ любви, что дерзит обыдёнщине, на полпутиК отемненью ума… Под заносами снов, дубликатПреисподней — предместье, взбивающее вороньё

Над промозглыми кровлями, всё сокрушительней в них,Мелочах… Бездна без содержания, замкнут в себеДень мой, что, в расслоении слова, заждался меня,Как этюдник — колодника, как подмастерья — верстак,

Задубев. И порой ничего прозорливее нетСлепоты ясновидца, что перенимает чертыПестуна… Я не помню, преследуем слякотью, чемЯ живу и, с заочною родиной в горних, зачем.

В безразличье, не пылкое лето — глухая зимаНа душе; и хандра, что идёт, посвежевшая, в рост,В скопище лит. скопцов, обирающих жизнь, не даётОтдышаться, как ни увлекаем иными в тщету… от себя…

Отступающий в неврастению, как в нишу, глазаПрикрывает брюзга и в лицо ортодокса в упорНеотрывно глядит, словно тянется ввысь, озерцоИз студёного сна, что слезинка — пространство, свежо…

Обращая к себе, сокрушительнее тишинаИз окна и дороже, в её модуляциях, нет,Чем приветить приветные в ней проливные чертыНеизменной предстательницы за любого из нас.

Заглядывая спутнице за лиф,Рискуют репутацией, собойНе подменяя фавна… ТеребяРазвешенные сети переулка,Сентябрь, с оглядкой на пернатый миф,Проштемпелёван палою листвой,И, в раздраженье от самой себя,Лютует в репродукторе мазурка.

Блеск моря, как и при «Арго», слепит,Возлюбленных морочит Гименей,Свежо, в виду рождений, свадеб, тризн,Морская зыбь обозревает сушу.Чужая воля на ветру следит,Как, с бездной, разверзающейся в ней,Обуревает вас чужая жизнь,Одним движеньем вжавшаяся в душу.

В сетях импровизирует Эол…Заигрывая с фатумом, петит,Не более, чем вечности закут,Мир возлюбим последнею любовью,Он, гол в надсадных проявленьях, зол,Исподтишка бьёт и, клянусь, язвит…Его бичуют и, вскипев, клянут,Но если рвут, то с мукою и болью…

Роман Солнцев