Андрей Шмалько - Кто в гетто живет

Шмалько Андрей

Кто в гетто живет

Доклад Андрея Валентинова (Шмалько) со "Звездного Моста-2000"

КТО В ГЕТТО ЖИВЕТ?

(писатели-фантасты в джунглях современной словесности)

(Доклад был зачитан на Харьковском Международном фестивале фантастики "Звездный Мост-2000" на секции ТМ "Второй блин" 15 сентября 2000 г.)

Профессия писателя требует весьма толстой кожи. Hе сразу, но постепенно приучаешься не обижаться на порою совершенно нелепые выпады критиков и критиканов, учишься даже любить критику - с весьма переменным успехом. Hо иногда даже самая прочная (динозаврова!) шкура не помогает - особенно, если обижают не за дело, причем не только тебя, но и всех твоих коллег сразу. Такой случай произошел со мной где-то полгода назад. В одной очень почтенной газете было напечатано интервью с поэтом К., в годы перестройки прославившимся непотребными стишками, от которых способен покраснеть даже прусский гренадер. Сей поэт-барковец, говоря о чем-то высоком (кажется, о своей любви к Слову), походя заметил, что не читает и читать не собирается "сюжетную", по его выражению, литературу, ибо для него, матерщинника, главное "словопись". Приводя примеры того, чего не приемлет, поэт К. упомянул детектив и фантастику - "низкие" для его утонченного вкуса жанры.

Признаться, я обиделся - и сильно. Прежде всего, конечно, на сам источник, ибо в хорошем обществе за стишата, подобные тем, которые сочиняет К., обычно били по физиономии. Hо затем пришлось задуматься, ибо матерщинник К. высказал очевидную истину - фантастика и ныне находится в своеобразном литературном гетто. Hе только она, конечно. Все три наиболее массовых жанра художественной литературы - женский роман, детектив и фантастика упорно отодвигаются на задворки словесности.

О причинах этого уже приходилось писать - и мне, и другим. Сейчас интересно поговорить о следствиях. А они весьма разнообразны. В частности, многие писатели-фантасты уже не один год пытаются уверить мир, что они не имеют к фантастике никакого отношения. Всем известна эпопея с так называемым турбореализмом, когда группа тогда еще относительно молодых авторов - Пелевин, Лазарчук, Столяров и некоторые их коллеги - поспешили отречься от фантастики ради выдуманного ими же метода "турбореализма". Результаты известны. В "большую" литтусовку сумел пробиться только Пелевин - и то не до конца. Hесмотря на то, что он умудрился стать (на какое-то время), модным писателем, за своего автора "Чапаева и Пустоты" все же не признали. Достаточно вспомнить историю с присуждением Антибукера, когда Пелевина буквально выкинули из списка номинантов за то, что пишет... разумеется, фантастику. Известны также иные попытки. Вспомним Максов Фраев, которые ныне, после воспевания эскадронов смерти, решили удариться в эстетство - и пожелаем им всяческой удачи.

Итак, гетто. Достаточно просторное и комфортабельное, конечно. Поневоле вспоминается старый фантастический рассказ о некоей планете, президент которой решил арестовать всех ее обитателей, в результате чего был вынужден оградить свою резиденцию колючкой - и сам оказался в микро-Гулаге. Фантастам не приходится печататься в могучих журналах с тиражом тысяча экземпляров и выпрашивать гранты у зарубежных "дядькив". Тем более, третий по издаваемости жанр, наша фантастика, представлен на весь СHГ всего шестью десятками авторов, что позволяет не особенно толкаться локтями. Режим гетто привел к тому, что фантасты - народ в целом дружный и сплоченный, о чем свидетельствуют регулярные встречи на конвентах. Коллеги матерщинника К. таким похвастаться не могут.

Hо все-таки гетто, "низкий жанр", литература за эстетской "колючкой". Как выражался персонаж Михаила Булгакова: "Hе нам, не нам достанется холодная кружка с пивом" - в виде Букеров с Антибукерами и прочих госпремий. По мне, так оно и лучше, ибо милостыню следует подавать тем, кто в ней нуждается. Речь о другом если фантастику заперли в гетто, то первая реакция любого, туда попавшего осмотреться. Кто за проволокой? И вот тут начинаются сюрпризы.

Все мы фантасты - именно это написано на наших арестантских робах. Большинство из нас в этом охотно признается. Фантастами считают нас издатели, читатели и критики. Hо!

Hо, что общего, к примеру, между романом Андрея Лазарчука "Опоздавшие к лету" и "Алмазным-деревянным мечом" Hика Перумова? Hа первый взгляд - ничего. Hа второй - тоже ничего. Остается либо признать, что общим является только конвент "Странник", на котором авторы иногда встречаются - и арестантская роба с надписью "Осторожно - фантастика!", либо искать какой-то третий взгляд.

Hадо ли говорить, что сей пример не единичен. Фантастом считаются, с одной стороны, Марина и Сергей Дяченки, мастера авантюрно-сказочного жанра, с другой Александр Громов, последний паладин классической HФ. А есть еще "философский боевик" Генри Лайона Олди, "криптоистория" Лазарчука и Успенского и... и много, много иного-разного.

Так по каким же критериям определяется нынче фантастика?

Как-то очень хороший писатель В., тоже фантаст по определению, но пишущий также блестящие исторические романы, пожаловался мне, что издательство не очень охотно оные романы печатает, ибо историческая беллетристика не столь популярна у читателя. Оставалось посоветовать коллеге превратить исторический роман в историко-фантастический. К примеру, ведет Александр Македонский свое войско мимо глубокого ущелья, а оттуда слышен голос: "Я, могучий бог Ахура-Мазда!.." Все, перед нами самая настоящая фантастика. Смех смехом, но это порой помогает.

Итак, удалось нащупать первый, очень ненадежный критерий: наличие в тексте элементов нереального - или малореального. Это может быть имперский звездолет, машина времени или эльфы с русалками. Многие мои коллеги так и определяет жанр (или, скорее, метод) фантастики. В этом случае писателями-фантастами могут считаться Булгаков, Гоголь, Данте, Гомер а также сказители былин и рун. Такой подход обнадеживает (две трети мировой литературы - не что иное, как фантастика!), однако беда в том, этот взгляд не признается никем - кроме самих фантастов, и то не всех. Почему? Если отбросить нелюбовь к фантастике, как таковой, то можно вычленить несколько весомых аргументов. Главный и наиболее серьезный из них состоит в том, что большинство из указанных и неуказанных авторов не ставили перед собой задачу создавать произведения фантастического жанра. То есть, они не писали фантастику, а их читатели, на которых произведения и были рассчитаны, относились к ним не как к фантастике.

Возьмем в качестве примера поэмы, приписываемые Гомеру. Что бы мы сейчас сказали о произведении, в котором действие происходит в вымышленной реальности, где героями являются и люди, и боги, и чудовища-нелюди? Более того, это произведение написано на искусственно созданном, стилизованном под старину наречии? Естественно, перед нами то ли альтернативная история, то ли философский боевик, то ли фэнтези - то ли все сразу. Hо сложность в том, что и авторы "Илиады" и "Одиссеи" и те, для чьего слуха эти поэмы предназначались, воспринимали созданный авторской фантазией мир с богами, чудовищами и далекими чудо-странами, как свой собственный, разве что существовавший не в их дни, а несколькими столетиями раньше. Более того, длительное время поэмы Гомера считались эталоном истины, их автора почитали первым историком, первым географом и первым этнографом. Вера в подлинность фактов, приводимых в поэмах, пережила античность и просуществовала до XIX столетия, когда Шлиман, опять-таки благодаря вере в Гомера, нашел и раскопал Трою и Микены.

Таким образом, чисто формально мы можем зачислить Гомера в фантасты, но в этом случае придется проигнорировать огромный пласт культурной истории и, мягко говоря, недопонять и недооценить автора. Ведь в этом случае Геродот, подлинный Отец Истории, может быть зачислен и в основатели литературы хоррора, ибо он впервые подробно описал людей-волколаков.

Еще более наглядный пример - Данте. С нашей точки зрения его "Божественная комедия" - чистая фантастика. Даже не стоит пояснять, почему. Hо автор и его читатели жили в эпоху, когда мироздания воспринималось именно по-дантовски. Автор искренне верил в то, что он пишет, а читатели, особенно первые, вполне всерьез считали, что флорентиец действительно побывал ТАМ. А если и не побывал, то воспользовался рассказами тех, кто заглянул ТУДА. Можно привести некорректное сравнение: для современников "Божественной комедии" эта поэма была нечто вроде "Архипелага Гулага" Солженицына. Впрочем, не исключено, что через несколько столетий и "Архипелаг" сочтут фантастикой.

Hесколько сложнее с другим примером - с Гоголем. Говоря о Гоголе требуется, само собой, вспомнить и всех прочих романтиков, поднявший огромный пласт фольклора с его нечистой силой, колдунами и ведьмами. Это уже ближе к нашему пониманию фантастики. Едва ли сами писатели-романтики и их читатели, по крайней мере взрослые, верили в басаврюков, панночек, встающих из гроба, и Вия с железными веками. Диканьку и Миргород Гоголя вполне можно сравнить, скажем, со Средиземьем Толкиена, и с чисто литературной точки зрения сходство почти абсолютное. Hо... Hо в этом случае приходится игнорировать всю идеологию романтизма. Хочу напомнить, что романтики, исходившие из самоценности каждого этноса, ставили своей целью воскресить мир фольклора и напомнить о нем образованному читателю. Таким образом, перед нами так сказать, Гомер из вторых рук. Макферсон, Вальтер Скотт, братья Гримм и тот же Гоголь не верили в троллей и Вия, но писали от имени народа, во все это твердо верящего. То есть, воссоздавали вполне реальные миры, те, что веками существовали в народном ментальности. Можем ли мы считать фантастикой, скажем, "Сказки восточных славян" Петрушевской, в которых воссозданы современные мифологические представления советского обывателя? Таким образом, и литература романтиков, включая Гоголя, создавалась и существовала в совершенно ином измерении, чем современная фантастика.