Сергей Васильев - На злобу дня: от платонизма до реформы образования

Сергей Васильев

На злобу дня: от платонизма до реформы образования

Возрождение платонизма из практики систематики

В наше время, отличающееся философской бескрылостью, следует приветствовать любое возрождение интереса к философии, тем более, исходящее от представителей естествознания, казалось бы, наиболее склонных к генерированию позитивистских настроений. Речь идет о ряде статей Л. Н. Васильевой, в особенности, о ее статье «Путь к Платону». В этой работе ученый-биолог, исходя из своей практики классифицирования, приходит к выводу о плодотворности платонизма и необходимости использования его в работе систематика. Автор считает, что систематика (наука биологической классификации) – наиболее философская область биологии, а теория идей Платона – корень, источник, ядро классификации.

Не часто в наше время так воспаряют мыслью от «сохи» конкретного научного исследования к высотам философской абстракции. Ценно то, что это возвышение к платонизму идет не от божественного вдохновения, а от опыта практической работы по классификации живых организмов, что, конечно, более убедительно с точки зрения современности, доверяющей более всего именно науке. Интерес к платонизму, особенно к его теории идей, возник у автора при попытке осмысления основ классификационной работы, как своего рода методологическое самосознание систематика. Это обусловливает как сильные стороны взглядов автора, так и некоторые ограниченности и спорные утверждения при интерпретации взглядов Платона.

Л. Н. Васильева приходит к выводу, что центральными систематическими понятиями являются понятие признака, понятие типа таксона, понятие веса признака. Важнейшие процедуры систематики, по ее мнению, это – взвешивание (или оценка) признаков или координация ранга. Признак есть не просто свойство организма, а то, что выявляется в сравнении с другими организмами. Признак объединяет альтернативные свойства (состояния признака). Например, признак «цвет глаз» имеет состояния «голубой», «карий» и т.п. Это свойство признака Л. Н. Васильева отождествляет с таким свойством платоновской идеи как «единство во множестве». Признаки образуют иерархию, обладая различным весом. Признак входит в иерархический тип. Иерархический тип будет вести себя как идея, вмещающая всю полноту разнообразия состояний, тогда как типы отдельных таксонов будут «несовершенным» (неполным) воплощением этой идеи. «Несовершенство» конкретных типов и состояний по отношению к своей идее (иерархическому типу или признакам) нужно понимать именно как невозможность полноты, так как, допустим, лировидный или копьевидный лист не менее совершенны в своей красоте, чем какая-то «форма листа вообще» (каковой и нет как отдельной «вещи», но есть как совокупность состояний и как различие в форме листа). Другими словами, частные воплощения идей – вовсе не «копии» самих идей и не «копии» друг друга, тем более им незачем «стремиться» к какому-то «идеалу» (они самодостаточны в своем разнообразии), да и нет никакого «идеального» состояния (хотя, конечно, есть состояния «примитивные» и «продвинутые»)».1

Таким образом, исходя из практики систематики автор характеризует идеи как отличия вещей на разных уровнях иерархии. Идеи не менее реальны, чем сами вещи, и к тому же сочетают в себе не только единство и разнообразие, но также постоянство (одна и та же идея) и внутреннюю подвижность (разворачивание возможных состояний). Нам представляется, что такую подвижность правильнее назвать внешней, ибо разворачивание идет в мире чувственных вещей, а не внутри самой идеи. Идея – это единство противоположностей, альтернативных состояний, которая существует в чувственном мире только в размноженном виде.

Исходя из такой интерпретации Л. Н. Васильева смело утверждает, что: «Платон не удваивал действительный мир: его «гипостазированные» идеи, хотя в совокупности они состоят из всех признаков вещей, то есть как будто из всех «вещей» разом (и не только чувственных), представляют совершенно самобытный мир, поскольку идеи как бы «пронизывают» мир вещей, это мир отношений (на разных уровнях) между вещами, и различие между двумя вещами, разумеется, совсем не то, что две эти вещи целиком и каждая в отдельности. Другими словами, теория идей дополняет (не удваивает!) чувственный мир миром не менее реальных связей, которые имеют совершенно особую структуру (например, видовые и родовые отличия в иерархии признаков могут совсем не совпадать с «иерархией» свойств внутри вещей)».2

Автор не желает согласиться с тем, что Платон отрицал существование чувственного мира. Он считает, что Платон не отрицал существование материального мира, хотя совершенно очевидно, что за миром видимых явлений скрываются связи и отношения, которые можно понять только разумом, а не чувствами. И сказать, что мир, постигаемый только чувствами, – это часть более обширного мира, который мы еще не познали, – это не значит отрицать чувственный мир.

При обсуждении вопроса о том, существуют ли идеи гипостазированно или имманентно присутствуют в вещах чувственного мира Л. Н. Васильева склоняется ко второму варианту решения. Конечно, для биолога-систематика оно более приемлемо, иначе пропадает вся методология, базирующаяся на платонизме. Идеи нужны для классификационной работы, поэтому они должны проявляться в вещах.

Однако сама Л. Н. Васильева отмечает интересный факт: «Гораздо интереснее вопрос об конкретных воплощениях идей (комбинациях состояний), являющихся типами отдельных таксонов каждого уровня: здесь можно видеть поразительную двойственность. С одной стороны, мы можем иметь тип без того, чтобы найти его представителей, например, в прогнозе или тогда, когда все члены таксона вымерли («утекла вода из реки»), но соответствующая комбинация состояний дедуцируется из общего сравнения отличий. С другой стороны, если бы не было конкретного материала, из которого – путем сравнения – можно вывести «гипостазированную» комбинацию, она бы тоже не существовала, то есть идеи отдельно от вещей не существуют, а если существуют, то только как бы увязанные другими, «поддержанными» вещами».3

С нашей точки зрения, если мы можем иметь тип без чувственного существования его представителей, то разве это не говорит о том, что тип (идея) обладает самостоятельным бытием по отношению к чувственным вещам? Но это только в том случае, когда тип существует объективно, независимо от нашего сознания. Как раз возможность успешного прогноза на основании познания типа доказывает, на наш взгляд, объективную реальность типа. Так же как нахождение химических элементов предсказанных периодической системой химических элементов Д. И. Менделеева является лучшим свидетельством объективности периодического закона.

Во второй части приведенного высказывания Л. Н. Васильева смешивает, по нашему мнению, вопрос о реальности типа и вопрос о его познании. Тем самым она совершает ту же ошибку, за которую критиковала А. Ф. Лосева, а именно смешивает само учение об идеях и учение о том, каким образом они познаются. Если буквально принять утверждение автора, то тип возникает именно в ходе работы систематика, а не существует до этой работы и независимо от нее. Систематик предстает в таком случае как всемогущий демиург систематического разнообразия действительности, что, конечно, неверно. А если тип не возникает при работе систематика, а обнаруживается ею, то, стало быть, он существует и до конкретных вещей, и не «обязан» существовать исключительно в них.

Представляется, что автор некритически принял саму постановку вопроса о гипостазированном существовании идей: или гипостазирование идей, или имманентное их присутствие в вещах. А может быть, и то, и другое? А, может быть, идеи существуют и вне вещей, и внутри вещей? Разве это невозможно? А. Ф. Лосев считал, например, что: «для Платона нет формалистического и изолированного «да» или «нет» и у него идея и вещь и находятся одна в другой, и не находятся».4

Посмотрим, что значит существовать только внутри вещей, а не вне их. Сам автор утверждает, что тип существует именно в совокупности вещей, в группе. Можно ли его локализовать в пространстве и времени? Вряд ли. А ведь всякая вещь локализована. Получается, что в локализованной вещи пребывает нечто нелокализованное, то, что существует и за пределами данной вещи. Как может идея как полнота альтернатив «поместиться» в отдельной вещи, которая заведомо есть частичное проявление типа, идеи?