Бен Чу - Мифы о Китае: все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, – неправда! Страница 10

Можно взглянуть на фигурку смеющегося Будды, украшающего буфет в доме моего двоюродного деда, под новым углом и представить себе этого жирного монаха воплощением Китая, а карабкающихся по нему и соревнующихся между собой, стараясь с разной степенью успеха привлечь к себе его внимание, ребятишек — олицетворением мировых религий.

Пуговицы и косы

Идея, что китайцы, превосходя своих завоевателей в культурном отношении, оказывали на них цивилизующее воздействие, столь же не выдерживает критики, как и утверждение, что иноземным религиям никогда не удавалось проникнуть сквозь великие стены китайской жизни. Монгольские императоры XIII века были достаточно толерантны и не пытались разрушить традиционную для ханьского большинства бюрократическую систему управления, хотя они и отменили императорские экзамены. Так что вольтеровское, пусть и утрированное, представление об эпохе имеет под собой некоторое основание. Тем не менее потомки Чингисхана вовсе не ассимилировались, или не «цивилизовались», как это воображалось Вольтеру. Было бы неверным считать, что китайцы почти не замечали их правления. К примеру, благодаря монголам коренным образом изменилась одежда китайцев. Во времена, предшествовавшие правлению монгольской династии Юань, традиционным одеянием был запашной халат, поддерживаемый поясом. Монголы ввели новый тип костюма с пуговицами на накладных петлях; забавно, что в наши дни эта характерная деталь, несмотря на свое происхождение, считается типично китайской.

Воины из Маньчжурии, основавшие в XVII веке династию Цин, также сохранили собственную своеобразную культуру. Более того, они ревниво ее охраняли. Браки между маньчжурами и ханьскими китайцами были запрещены, а цинские императоры заботились о сохранении родного языка и использовали его для секретной военной связи. Посетители Запретного города, возведенного минскими императорами, разглядывая голубые и золотые надписи над многочисленными, соединяющими внутренние дворы воротами, могут заметить необычные знаки, соседствующие с более привычными китайскими иероглифами: это маньчжурские письмена. Цинские императоры начертали символы собственной культуры в символическом сердце своей новой империи.

Классический образ «старого Китая» — мужчина с выбритым лбом и длинной косой. Тем не менее эта мода не имеет ничего общего с древней конфуцианской традицией: по приказу маньчжурских правителей ханьское население под страхом смертной казни обязано было носить косу. Не правда ли, удивительный тип культурной ассимиляции, при которой ассимилируемая сторона заставляет местное большинство сбривать половину волос на голове? Маньчжуры также потребовали, чтобы ханьские женщины вместо своей традиционной одежды носили чеонгсам, или ципао. Этот тип длинного платья в своем облегающем фигуру варианте, с длинным разрезом сбоку обычно ассоциируется с шанхайскими роковыми женщинами 1920‑х, однако этот классический предмет «китайского» костюма был когда-то символом маньчжурского гнета.

И все же цинские императоры правили, руководствуясь в основном прагматическими соображениями. Так же как и ранее при монголах, население Китая состояло из множества культурно отличных друг от друга фракций; только трезво оценив этот факт, можно было удержать в руках этот многосоставный и по природе своей неустойчивый политический организм, включающий в себя христиан, мусульман, буддистов и массу разнообразных групп и племен. Говорят, что цинские императоры правили как конфуцианцы в Китае, как монголы в северной степи и в отличие от сегодняшних коммунистов активно поддерживали тибетский буддизм с его поклонением Далай-ламе. Ранние цинские правители даже пытались овладеть языками, на которых говорили их подданные. Император Цяньлун объяснял, в чем состоит искусство мудрого царствования: «Я говорю на их языках, не прибегая к переводчику… желая покорить их своей милостью».

Подобный же прагматизм проявлялся и в отношениях с другими странами. Так называемая система данничества, при которой соседние азиатские государства обязаны были регулярно присылать императору дары, часто приводится как доказательство характерной для Китая идеи собственного культурного превосходства. В то же время эти государства в обмен на дань сами получали от императора роскошные подарки. Некоторые современные китаисты полагают, что данническая система представляла собой закамуфлированный механизм для расширения внешней торговли, или, возможно, таким образом императоры старались, не теряя лица, обеспечить себе защиту от воинственных набегов с севера. По словам историка Джоанны Уэлли-Коэн, «для государств‑данников этот обычай служил прежде всего способом получать необходимые китайские товары мирным путем, не устраивая набегов на приграничные области».

Часто приходится слышать, что Китай заносчиво игнорировал возможность заимствования западных технических новшеств и впоследствии дорого за это заплатил. Такая интерпретация проводит прямую связь между событиями 1794 года, когда император Цяньлун отправил назад несолоно хлебавши британское торговое посольство под предводительством лорда Маккартни, и появлением в 1839 году у берегов Кантона британских военных судов, силой распахнувших ворота Китая для международной торговли. «У нас все есть. Ваши странные и причудливые вещи не представляют для меня никакой ценности, и я не нуждаюсь в товарах из вашей страны», — писал Цяньлун патрону лорда Маккартни королю Георгу III в послании, вошедшем в историю в качестве примера самозаблуждающейся спеси.

Однако, несмотря на этот резкий выпад, цинские императоры вовсе не были косными. Цинская династия, как и предшествовавшая ей минская династия, покровительствовала иезуитским миссионерам и не раз поручала им внедрение западных знаний и технологий, как, например, производство артиллерийских орудий или картографию. К примеру, китайские пушки, захваченные европейцами в период их вторжений в страну в XIX веке и отправленные в европейские музеи, были двумя столетиями ранее сконструированы для цинского императора фламандским миссионером Фердинандом Вербистом. Эти образцы «китайской» техники на самом деле демонстрируют стремление Китая перенимать западный опыт. На должность высших чиновников, ведавших астрономией, императоры также назначали иезуитов. Отказ Цяньлуна от переговоров с Маккартни был, возможно, продиктован расчетливым стремлением не допускать на рынок соперников, а отнюдь не надутым самодовольством. По иронии истории, крыло Старого Летнего дворца цинских императоров, сожженного британскими и французскими солдатами во время Второй опиумной войны 1860 года, было спроектировано в неоклассическом стиле двумя иезуитами. Нагромождения обломков каменных волют, и по сей день высящиеся на месте разрушенного дворца в северо-западной части Пекина, — красноречивое свидетельство того, что китайские императоры вовсе не были столь ограниченными и изолированными от всего мира, как это пытались представить их хулители-европейцы (включая сюда и тех самых мародерствовавших во дворце солдат). На самом деле их можно считать зеркальным отображением западных монархов — заказчиков великолепных произведений в стиле шинуазри («китайщина»), вошедшем в моду в конце XVIII века.

Карикатурные представления о том, что всем китайцам свойственна самодовольная уверенность в мировом превосходстве собственной культуры и технического развития, не соответствуют действительности. Еще во время Первой опиумной войны 1839–1842 годов цинские власти предпринимали попытки копирования западной военной техники. На пути к восточному побережью Китая британские агрессоры столкнулись в Усуне с китайскими колесными пароходами, оснащенными медными пушками, а вблизи Сямэня им попалась копия британского военного фрегата. Даже в период этих первых, болезненных для китайской стороны военных столкновений китайцы уже успешно воспроизводили иностранную технику.

Живший в конце XIX века император Гуансюй также не соответствует принятому в викторианский период стереотипу реакционного, полного предрассудков китайского деспота. Он не только привлек радикально настроенную интеллигенцию к проведению задуманных им глубоких политических реформ внутри страны, но также намеревался отказаться от устаревшей риторики о превосходстве Китая над соседними азиатскими государствами. Когда министры принесли на утверждение Гуансюю дипломатические инструкции для нового посла в Корее, император распорядился убрать фразу, предписывающую подчеркивать его главенство над корейским правителем. Он объяснил это просто: «Корея — независимое государство и более не является нашим вассалом. К чему использовать эти бессодержательные формулировки, выражающие высокомерную гордыню?»