Максим Кустов - Долг СССР в рублях, чеках, дубленках. Тайные войны империи Страница 10

Так что неудивительно, что израильские военные весьма вольготно чувствовали себя на египетских просторах — от боев в небе до высадок сухопутного десанта. А уж на своих позициях они вообще чувствовали себя в безопасности. Но все это возможно было, пока не вступили в дело советские военные. У переводчика Климентова остались такие впечатления: «…Перед этим нагромождением песка и смертоносного металла (линия Бар-Лева на восточном берегу Суэцкого канала. — Авт.) ходили молодые израильские солдаты в непривычной форме оливкового цвета, некоторые из них, наверное, еще недавно были моими соотечественниками. Об этом я знал от своего сокурсника по факультету, переводчика-гебраиста Яниса Сикстулиса (ныне декан теологического факультета Рижского университета), принимавшего участие в допросах пленных в разведотделе штаба армии. Кроме того, брустверы израильских окопов были буквально утыканы щитами с надписями на русском языке, типа «Совки, не пора ли домой?», или «Забыли войны 1948, 1956, 1967 гг.?», или «Добро пожаловать в ад!». Кое-где загорали в бикини молоденькие израильтянки из вспомогательных армейских служб. Грустно было думать, что через несколько дней все они станут просто мишенью для мощной артиллерии египтян, которая уже занимала свои огневые позиции.

«Ну ничего, мы им скоро покажем», — сказал наш артиллерист, армянин по национальности, сверкнув золотыми коронками. Опасаясь израильских снайперов, хорошо знавших увлечение египетских офицеров золотыми коронками по нужде и без нужды, я посоветовал раздухарившемуся советнику поменьше говорить. Ведь не случайно сопровождающие нас египетские офицеры хранили молчание и предусмотрительно поснимали бегунки со звездами с погон (благо они не пришивались намертво, как у нас) и солнцезащитные очки, которые не носили рядовые солдаты. Хватит с нас того, что мы с армянином оба были чернявые и вполне могли сойти за египтян, хотя и русские от пули не были застрахованы, подтверждения чему имелись.

Египетская артиллерия ударила мощно и точно через несколько дней после этой рекогносцировки, и над Синаем полыхнули взрывы и пожары. Наблюдатели египетских пехотных дивизий на «передке» рассказывали потом, что израильские офицеры были вынуждены расстреливать бегущих в тыл солдат, не выдержавших египетского огня».[36]

Так что когда в дело вступали советские военные, спокойная жизнь у израильтян кончалась, и начиналась настоящая война с серьезным противником.

Совсем другие взаимоотношения у нашего контингента складывались с рядовыми и низшим техническим составом египетской армии. Вот тут общий язык находился очень быстро, правда, был он не всегда удобопроизносимый. Начинались вечные как мир розыгрыши во время взаимного языкового обучения. В порядке вещей были такие случаи: «…Планшетисты (отвечали за планшеты общей воздушной обстановки на авиабазе. — Авт.) беседуют за планшетами со своими арабскими коллегами. О чем они говорят, нам не слышно, прозрачный планшет из толстого оргстекла дает возможность только видеть, но не слышать разговор. Разговоры за планшетом идут полным ходом, порой с улыбкой. Ну, думаем, пусть отрабатывают взаимодействие. Когда через несколько дней арабские планшетисты в своей речи стали применять отборные, только русскому языку присущие матерные слова и целые выражения, мы поняли, что взаимодействие налаживается. Война — это мужская работа, женщин среди нас не было, и эти выкрутасы арабских солдат нас слегка забавляли и вносили разрядку в нервную и напряженную обстановку. К нам, офицерам КП, они обращались мистер и далее по имени. Так вот иногда после мистера может следовать такое имя, что уши вянут. Оказывается, что его научил кто-то из твоих коллег по КП. Поэтому, когда меня однажды встретил капитан-египтянин возгласом: «Здравствуй, мистер долбс…б», я с ним поздоровался, понял, кто научил его, и объяснил ему истинное значение слова на арабском языке, сказав, что оно равносильно их слову «касура» (сломался, заболел и т. д.), и, приложив руку ко лбу, повернул ладонь на 90 градусов. Он все прекрасно понял и рассмеялся».[37]

Естественно, самая большая практика общения с египтянами была у переводчиков, которые охотно принимали участие в повседневной жизни местных жителей: «Мы были более раскованными, общались с местными, с обслуживающим персоналом, охраной. Анекдоты, шутки, взаимные расспросы о семьях, рассказы о нашей стране, о жизни в Советском Союзе собирали вокруг переводчиков порой немаленькие аудитории любопытствующих. Египетские власти не препятствовали этому, не усматривая здесь ничего крамольного или пропаганды, хотя соответствующие службы у них, думается, работали хорошо и, видно, исправно докладывали куда надо о неформальных контактах русских с местными гражданами. На нашем этаже в гостинице уборкой занимался постоянно плохо выбритый малый, как можно было судить, из малограмотных, охотно вступавший в разговоры с постояльцами-арабистами, используя для этого изобретенный нашими военными жаргон (многие из них усвоили большое количество существительных, из которых строили более-менее понятные предложения, не прибегая к глаголам и другим средствам выражения мысли, дабы не утяжелять конструкцию). Однажды Али (так звали нашего героя), увлеченно, а может быть, и неумело орудуя тряпкой на палке, разбил казенную и незаменимую в тогдашних условиях вещь (в нашем случае — старинный, но работавший как новый, вентилятор, остававшийся, видно, с британских времен, и тем ценный) и впал в прострацию. Видя его горе, мы предложили ему написать начальству оправдательную бумагу, в коей виной всему оказывалась обезумевшая крыса, с которой мы тогда мирно делили жилплощадь, и подтвердили нашу готовность украсить его эпистолярное произведение своими подписями в знак подтверждения достоверности изложенного, обстоятельства которого тут же были нами изобретательно придуманы. Наш вариант был с энтузиазмом принят, и объяснительная была тут же написана настоящим виновником в самых выспренних тонах и выражениях на прекрасном литературном языке, при этом автор еще не преминул внести в нее некие детали для вящей, с его точки зрения, убедительности, которые сразу выдали неуемность южного темперамента и фальшивость описанного. Мы были немало удивлены изощренным владением родным языком со стороны скромного труженика швабры (хотя такое присуще скорее высоколобой интеллигенции), а его последующую сконфуженность, вызванную нечаянно обнаружившимся даром, великодушно отнесли на счет неординарности вызвавшего письменные упражнения события. Этот забавный эпизод скоро забылся, и никто уже не вспоминал нашего «горничного», тем более что его, видно, в связи с производственной необходимостью, быстренько перевели куда-то в другое место…»[38]

Поневоле египтяне частично перенимали и какие-то привычки, свойственные нашему образу жизни, даже невзирая на свою религию. Например, С. Г. Нечесов вспоминает: «Особое место в жизни мусульман занимал Рамадан, месячный пост, когда с восхода и до захода солнца нельзя есть, пить, курить и даже смотреть в сторону женщин. Все правила соблюдались жестоко, но не бывает правил без исключений. Как-то захожу за душму, а там аскарик уплетает рис. Спрашиваю, ты что делаешь, нельзя ведь — Рамадан. Он отвечает: «А я арабский комсомолец», — и смеется, зная, что никто не увидит и не услышит…

В городах, особенно в магазинах, главное — деньги, и ради них Аллах многое не замечает. Или как делал знакомый официант, если его угощали: он пил под столом, чтобы Аллах не видел».[39]

Так что взаимное «обогащение культур» было налицо.

Женский вопрос

По мере того как налаживалась жизнь советских солдат на чужбине, они все теснее начинали общаться и с арабскими «сослуживцами», невольно изучая язык методом глубокого погружения. Темы для общения, помимо работы, находились быстро. Очень популярной, естественно, для одуревающих от одиночества здоровых мужчин, стала женская тема. И когда появлялась возможность обсудить ее с арабами, все оживлялись. «На узле связи работали несколько египтян. Помню, переводил разговор моих коллег-офицеров с одним из них — механиком. Оказалось, что у Ахмеда (назовем его так) было четверо жен, то есть полный комплект по Корану. Узнав про это, ребята оживились, спрашивают, какая у него квартира? Двухкомнатная. Оживление возрастает. Как же четыре жены размещаются в двух комнатах? Одна живет на другом краю Каира. Ее он довольно часто навещает. Вторая жена находится в деревне, работает на небольшом участке земли, ему принадлежащем. Ее он также не забывает. Две проживают с ним. Наверное, живут каждая в своей комнате, интересуются офицеры. Нет. У него одна спальня в квартире. Значит, две кровати? Нет, одна. Максимум удивления. Как же? А вот так, одна с правой стороны, другая с левой… После этого последовал только один вопрос…»[40]