Николай Зенькович - ЦК закрыт, все ушли... [Очень личная книга] Страница 10

Странно, не правда ли, звучат слова «ликвидационная комиссия» применительно к такой казавшейся незыблемой и вечной организации, как Центральный Комитет? Увы, это реальность.

Никакой ясности. Ни одного сколько-нибудь определенного прогноза. Полнейшая растерянность, паралич мысли и действий. И— предельная осмотрительность в оценках. Помнится, как-то с утра ко мне домой приехал китайский журналист, представлявший в Москве ведущую коммунистическую газету. Он располагал сведениями о том, что в стране якобы формируется новая Коммунистическая партия. Образовано временное руководство. Началась регистрация членов. Что по этому поводу может сказать пресс-служба ЦК?

До китайского гостя у меня только что побывал канадец, который задавал аналогичные вопросы.

Пресс-служба тут же начала звонить секретарям. Все дружно заявляли, что им об этом ничего не известно.

Закончив серию звонков, я положил трубку на рычаг и выразительно посмотрел на Ян Чжэна. Он хлопнул меня по плечу — то ли понимающе, то ли сочувствующе— и протянул банку пива. Честное слово, в тот момент мне от стыда захотелось выпить чего-нибудь покрепче.

Глава 4. СТРАННЫЕ САМОУБИЙСТВА

Пресса донимала меня расспросами о самоубийствах Ахромеева, Кручины и Пуго. Всех троих я знал хорошо, неоднократно организовывал их встречи с журналистами, вел пресс-конференции в гостинице «Октябрьская».

С маршалом Ахромеевым последний раз встречался в июне 1991 года, накануне 30-летия начала Великой Отечественной войны. Беседа проходила в комнате для почетных гостей пресс-центра. Сергей Федорович прибыл в точно условленное время вместе с адъютантом и лечащим врачом. От предложенного кофе, чая, а также прохладительных напитков отказался, сделав выразительный кивок в сторону врача— не разрешает, неладно с желудком.

До начала пресс-конференции оставалось минут двадцать, и Сергея Федоровича потянуло на воспоми-нания. Он знал, что я родом из Белоруссии. Длительное время маршал служил в моих родных местах. После войны командовал полком, дивизией, корпусом, армией. Подолгу жил в Бресте, Бобруйске, Барановичах, Борисове, Минске. С теплотой и нежностью вспоминал маршал годы юности, пролетевшие на белорусской земле.

Стенограмма полуторачасовой встречи с советскими и иностранными журналистами передо мной. Сорок страниц машинописного текста. Снова и снова вчитываюсь в строки, пытаясь найти ответы на мучающие не только прессу, но и меня лично вопросы, в чем причина нелепой смерти 68-летнего Маршала Советского Союза, советника президента СССР? Подробности гибели ужасны. Он повесился в Кремле, в своем служебном кабинете в субботу, двадцать четвертого августа, около десяти часов утра. Обнаружили его только вечером, примерно в десять часов. То есть в петле он пробыл около двенадцати часов.

По Москве поползли слухи: замешан в путче. Если покончил самоубийством член ГКЧП Пуго, значит, причастен к попытке государственного переворота и повесившийся Ахромеев. Удивительна логика мышления обывателей!

Хоронили военного советника президента на «генеральском» Троекуровском кладбище. В последний путь маршала провожала жиденькая цепочка родных и близких. В немногочисленной траурной процессии двигался и я. Где-то на середине пути над кладбищем грохнул автоматный залп. Позже стало известно, что это боевые друзья прощались с только что погребенным на соседней аллее генерал-лейтенантом в отставке Великановым. Его провожали в последний путь как положено: с почетным караулом, военным оркестром, венками от Министерства обороны, прощальными речами официальных лиц. Советник президента СССР, Герой Советского Союза и член Верховного Совета СССР маршал Ахромеев этих почестей не был удостоен.

А то, что произошло в ночь с первого на второе сентября, и вовсе не укладывалось в голове. Кто-то надругался над могилой погребенного. Неизвестные злоумышленники раскопали захоронение и сняли с покойника маршальский мундир. То же было проделано и с похороненным ранее генерал-полковником Срединым. Исчезли маршальская и генеральская фуражки, которые обычно приколачивают к крышке гроба. Чем вызван акт вандализма? Политическими или меркантильными соображениями? Маршальский мундир пользуется особым спросом у коллекционеров и вполне может обернуться гробокопателям в приличную сумму.

Обоих перезахоронили повторно — на этот раз в обычных темных костюмах.

Чем все же вызвано самоубийство военного советника Горбачева? К тому же способом, не типичным для военного человека, имеющего личное оружие?

В Прокуратуре РСФСР мне сказали, что и они находят это самоубийство странным, в отличие от самоубийств Пуго и Кручины, где многое более-менее ясно. Особенно с Кручиной.

Что же касается Ахромеева, то по Москве упорно циркулировали слухи, что это было замаскированное убийство. Однако на вопрос об этом первый заместитель министра обороны СССР — председатель Государственного комитета по оборонным вопросам генерал-полковник Павел Грачев сказал, что в причастности Ахромеева к путчу он сильно сомневается. Не надо разъяснять, кто такой Грачев. Именно он в роковые для демократии дни принял решение: десантники на штурм Белого дома не пойдут.

Московским журналистам удалось разговорить самого близкого Ахромееву человека — его жену Тамару Васильевну. Благодаря ей стали известны существенные подробности. В частности, и такие. В дни путча супруги в Москве отсутствовали, они отдыхали в санатории имени Фабрициуса в Сочи. Маршал находился в отпуске. В Москву он вернулся только двадцать первого августа. Тамара Васильевна категорически отвергла слухи о том, что он якобы был связан с заговорщиками. Путч, по ее словам, для него был полнейшей неожиданностью. О разговорах об инсценировке самоубийства ей известно, но по этому поводу она ничего сказать не может, поскольку не располагает никакими фактами. Она лишь знает, что после возвращения в Москву Сергей Федорович звонил Горбачеву. И что оставил посмертную записку — не видит смысла жить, потому что рушится все то, строительству чего он посвятил свою жизнь.

Травля маршала, начатая еще при его жизни, не прекратилась и после смерти. Меня не покидает убеждение, что от Ахромеева отстанут еще не скоро. Мертвый маршал по-прежнему остается опасным, и потому будут предприняты попытай, чтобы развенчать ореол мученичества, чести и порядочности, ассоциирующийся с его именем. Из пресе-лакейского арсенала извлекут немало пошлостей, клеветы, досужих вымыслов, чтобы лишить привлекательности образ мученика-маршала, чтобы, не дай бог, он не стал для молодого офицерства своеобразным знаменем, символом верности воинскому и гражданскому долгу в дни смуты и массового предательства.

В ход пойдут самые изощренные приемы, противостоять которым некому. При жизни маршал сам блестяще отбивал нападки идейных противников, которых у него заметно прибавилось в пору парламентской и военно-исторической деятельности. О непримиримую позицию Ахромеева в вопросах недавнего прошлого страны разбивались все псевдонаучные концепции, авторы которых мечтали протащить в многотомный труд по истории Великой Отечественной войны капитулянтские идеи, унижающие и оскорбляющие советский народ и его армию. Это было полной неожиданностью для тех, кто рассчитывал на мягкость, интеллигентность, покладистость маршала. В 1929 году у Сергея Федоровича «пропал» отец — семья мордовского крестьянина была довольно зажиточной. Именно на это обстоятельство сильно рассчитывали авторы десятитомника по истории последней большой войны, и особенно первого тома, в котором излагалась предвоенная обстановка в Советском Союзе. Надеялись: кто-кто, а уж сопредседатель главной редакционной комиссии, сын репрессированного землепашца, согласится с изложенной в научном исследовании концепцией, согласно которой коллективизация и раскулачивание, наряду с индустриализацией, обессилили страну, в результате чего СССР оказался неподготовленным к войне с Германией.

Ученые мужи получили неожиданный отпор. Ах-ромеев написал разгромную рецензию, забраковав все 1911 страниц рукописи первого тома. О коллективизации и раскулачивании он сказал, что они, с его точки зрения, были исторически необходимы. Авторы пребывали в смятении: и это говорит сын «врага народа»? А отец, погибший где-то в ссылке в белом безмолвии тундры? Неужели «пепел Клааса» не взывает к отмщению? Вот она, сыновняя благодарность.

Надо отметить, маршал никогда не любил углубляться в собственную биографию, особенно на людях. Случай с арестом и ссылкой отца знали немногие, кому это было положено знать по должности. И тем не менее была организована утечка информации. В одном из независимых изданий, плодившихся после принятия закона о печати с невиданной быстротой, появилась публикация с таким вот пассажем в середине: «То есть хрен с ним, с родным отцом, если я, по милости его палачей, сделал такую карьеру!»