Николай Устрялов - Германия. В круговороте фашистской свастики Страница 10

Революция целиком уничтожила прежнюю элиту, заменив ее новой: евреями, ужасной еврейской тиранией. Но евреи способны лишь разрушать, а не созидать, они фермент разложения, распада. С неслыханной жестокостью истребили они русскую интеллигенцию, извели террором и голодом около тридцати миллионов русских людей, дабы закрепить за шайкой еврейских литераторов и бандитов биржи власть над громадной страной. «Восточный колосс созрел для гибели. И конец еврейского владычества в России будет вместе с тем и концом России как государства. Мы предназначены судьбою стать свидетелями катастрофы, которая послужит лучшим подтверждением нашей расовой теории».

Эта краткая, но выразительная философия русской истории и русской революции (по теоретическому уровню ее одной уже можно судить о культурно-историческом кругозоре расистского вождя!) позволяет Гитлеру точнее определить международно-политическую ориентацию Третьего рейха.

Не должно быть и речи о союзе с Советской Россией. Большевистское правительство безусловно несоюзоспособно: мировое еврейство, в нем воплощенное, является злейшим врагом всякого национального государства, а следовательно и национальной Германии. «Нынешние властители России, — пишет Гитлер, — забрызганные кровью, подлые преступники, изверги человеческого рода… Нельзя также забывать, что эти властители принадлежат народу, представляющему собой редкостную смесь звериной жестокости с невероятной лживостью и ныне мечтающему распространить свою кровавую тиранию на весь свет… Не заключают договора с субъектом, которого единственная цель — уничтожение своего партнера».

Помимо того, с точки зрения чисто военной, в случае совместной войны Германии и России против Западной Европы, а вероятно и против всего остального мира, — обстановка сложилась бы совершенно катастрофически. Дело в том, что технически и Россия, и нынешняя Германия будут бессильны перед врагами. Напротив, союз Германии с Англией за счет России — вполне возможен и целесообразен. Что касается Франции, то она пребывает извечным, смертельным врагом немецкого народа. Однако разгром ее не является целью германской внешней политики — он может стать лишь ее средством, поскольку парижское правительство будет препятствовать расширению Германии на восток: земель на востоке придется искать вооруженной рукой в Париже. Подлинное и славное историческое будущее Германской империи — именно там, на востоке Европы. По стопам рыцарей древних орденов Прибалтики двинется новая Германия добывать себе достойную ее территорию, упорно работать германским плугом на земле, которую завоюет германский меч.

Пусть не ссылаются на Бисмарка, завещавшего Германии дружбу с Россией: не говоря о том, что нынешняя Россия весьма мало похожа на прежнюю, — самая устремленность германской внешней политики теперь должна быть иной. Тогда еще были возможны два пути; теперь остался один. «Вопрос не в том, что делал Бисмарк в свое время, а в том, как поступил бы он теперь. И на этот вопрос легко ответить: при его политической мудрости, он никогда не связался бы с государством, обреченным на гибель». Бисмарк хотел опереться на Россию, чтобы развязать себе руки на Западе. Но то, что тогда могло принести Германии пользу, теперь способно лишь ей повредить. Впрочем, даже и тогда, согласно изложенному уже выше мною Гитлера, ориентация на Россию была ошибкой: нужно было в союзе с Англией против панславистской и германоненавистнической России закрепить раз навсегда континентальную позицию немецкого отечества германизацией территории на востоке.

Любопытно отметить еще одну сентенцию вождя на этот счет: «германизировать можно лишь земли, а не людей». Очевидно, заселение немцами громадных русских пространств предполагает предварительное их очищение от русских: высшая раса не должна загрязнять свою кровь общением с низшей. Каким образом избавиться от славянского населения на этих громадных пространствах, прямо не говорится. Но апелляция к древним германцам и доблестным меченосцам отлично заменяет прямые рецепты: разумеется, тут ставится вопрос об истреблении и порабощении в прямом и подлинном смысле этих слов. Древние германцы очищали свои земли от славянских старожилов поголовным уничтожением населения при помощи меча и огня. Третье царство, вероятно, сумеет применить более современные способы — скажем, газы и бактерии. Но в существе дела оно пребудет верным расовым традициям и славным историческим воспоминаниям.

Свои размышления по поводу внешней политики Гитлер сопровождает кратким «Политическим завещанием Германской Нации», содержащим формулировку как бы общих основных принципов желанного поведения Германии в мире. Вот это завещание:

«Никогда не допускайте возникновения двух континентальных держав в Европе. Каждую попытку создать рядом с Германией вторую военную державу, или хотя бы государство, способное стать таковой, рассматривайте как нападение на Германию и считайте, что Германия в таком случае имеет не только право, но и обязанность всеми средствами, включая вооруженную силу, помешать образованию такого государства, а если оно уже возникло — то сокрушить его.

Заботьтесь о том, чтобы сила нашего народа опиралась не на колонии, а на территорию нашего отечества в Европе. Не считайте Империю упрочившейся до тех пор, пока она не в состоянии представить каждому отпрыску нашего народа собственного участка земли; и это — на столетия. Никогда не забывайте, что священнейшее право на этом свете есть право на землю, которую хочешь обрабатывать сам, и священнейшая жертва — кровь, проливаемая за эту землю».

Таковы международно-политические установки Гитлера. Ясно, что в них возрождаются наиболее исключительные и заносчивые притязания довоенного германского национализма, огрубленные и вульгаризированные во вкусе эпохи масс. Провозглашается нескрываемой целью — германская гегемония в Европе, а затем и во всем мире: «или Германия будет мировой державой, или ее не будет вовсе». Старый пангерманистский максимализм, раз уже так дорого обошедшийся немцам, словно снова воодушевляет их, увлекает широкие круги молодежи, становится правительственной программой: в этом безумии есть система, и в этом историческом анахронизме чувствуется исторический рок.

Восточные планы вождя разрабатываются и уточняются в его штабе, встречая особое сочувствие в «балтийском» секторе последнего. Нередко говорится о желательности возвращения к Брест-Литовскому трактату, «безграничную гуманность» которого сам Гитлер демонстративно оплакивает в своей книге. «Версаль минует, а Брест-Литовск будет жить», — повторяют его сподвижники. Тщательно исследуются украинский, белорусский и лимитрофный вопросы: расчленение России — естественная предпосылка «расширения» германской территории. Не забывают, конечно, и Польши: «уничтожение польского государства, — пишет Розенберг, — является первой необходимостью Германии». Следует здесь отметить, что и раньше неоднократно правые немецкие политики пытались зондировать почву в консервативных французских и английских кругах на предмет возможностей создания единого антибольшевистского фронта Европы, дабы разом решить обе задачи: 1) ликвидировать московский революционный очаг и 2) разрешить путем раздела России основные европейские затруднения.

После прихода Гитлера к власти этот зондаж заметно оживился: он вполне в духе внешне-политического рисунка расизма. Всецело подходит он также и союзникам Гитлера по кабинету: фон Папен, франкофил и крайний антибольшевик, всегда был горячим сторонником широких восточных планов.

Дипломатическая неопытность национал-социалистических лидеров уже в первый месяц привела их, однако, к некоторым неловким шагам. В международную печать проникли сведения о секретном свидании фон Розенберга в Локарно или Лозанне с некими итальянскими деятелями и о «частной» беседе прусского министра внутренних дел Геринга с французским послом в Берлине Франсуа Понсе. При этом Геринг будто бы обещал французам помощь Германии в деле освоения Украины Францией и Польшей в обмен на данцигский коридор, а Розенберг развивал перед итальянцами план создания «федеративного литовско-белорусско-украинского государства, включающего польские и советские земли». Эта информация вызвала энергичные отклики центральной советской прессы о «шутах на троне» и «клоунах в роли дипломатов». Взбудоражила она, конечно, и поляков, немедленно усиливших свои военные отряды в Данциге. Не встретила она сочувствия и во Франции: закулисные заигрывания германской реакции неизменно отклоняются кругами французского правительства радикалов, полагающими, что гитлеровская Германия представляет для Франции не меньшую, а большую опасность, нежели красная Москва. Поль Бонкур публично заявил, что германской националистической диктатуре необходимо противопоставить блок трех великих западных демократий, а правая пресса заговорила даже о целесообразности новой оккупации Рура. В сфере же конкретных политических комбинаций сегодняшнего дня случилось так, что появление у власти в Германии правой коалиции стимулировало франко-советское сближение. Тем самым перед новорожденной Третьей империей сразу же создалась непосредственная угроза международной изоляции. Общий облик гитлеровского правительства таков, что оно не может рассчитывать на популярность, а тем более поддержку в обеих англосаксонских державах; особенно вредит ему его боевой, отдающий средневековьем, антисемитизм. При таких условиях и Муссолини, политик осторожный и уже достаточно искушенный, вынужден проявлять в отношении Гитлера и его вдохновенных планов выжидательную сдержанность, хотя Италия, подобно Германии, заинтересована в «ревизии» послевоенных трактатов и хотя международно-политические пути обеих держав имеют явную тенденцию сойтись. Одним словом, реальная международная обстановка с первых же недель показала гитлеровцам, что, говоря словами Макиавелли, «между действительностью и мечтой громадная разница; кто пренебрегает знанием действительности, тот вместо спасения идет к гибели». Пафос «национальной революции» требует внешнеполитического динамизма в первую очередь: нигде, как здесь, демагогия обязывает. Но зато и нигде, как именно здесь, в сфере внешней политики, реальные успехи воинствующего пангерманизма не представляются столь трудно достижимыми, столь маловероятными.