Юрий Петухов - Черный дом Страница 10

С кем он вел переговоры! С «витязями»? С ними бесполезно вести переговоры, у них приказ. Что ж вы тут делали битых три часа? У меня снова перед глазами прокрутился тот блистательный, неостановимый бросок, тот героический прорыв, окровавленные лица, разбитые руки, горящие праведные огнем глаза. Ради чего?! Сердце билось о ребра с болезненной силой. Все кончено. Они загубили все! Им принесли на руках победу… а они думали о другом, о том, что будет, ежели они проиграют, они боялись принимать решения, все ждали, что самособой случится! Один раз им принес «ключи свободы» Народ. Значит, и еще раз все само собой чроизойдет. Они выжидали. Это было невыносимо. Я знал, что так будет. Еще там, на продуваемом злыми ветрами мосту, я знал! Но я не хотел верить, я надеялся. Теперь меня словно ушатом ледяной воды окатило. Никто из них, сидельцев высокого ранга, никто не хотел ничего брать на себя. И это был провал. Я уже знал, что второй раз народ не подымется. Народ не любит таких игр. Я вышел за ограду телецентра.

На полдороге к техническому зданию строились казаки. Половина была совсем салагами, и не казаками даже, а мальчишками-подростками, из тех, что участвовали в прорыве. Их собирались куда-то выставить для охраны.

Тогда я увидал Анпилова. Он только появился у телецентра. Со своим извечным мегафоном, окруженный соратниками. Он будто вторил Макашову: «Не поддаваться на провокации! Будем стоять всю ночь, до утра! Спокойно! Никаких резких перемещений, местность простреливается. Но они не посмеют. Спокойно. Не поддавайтесь на провокации!» Анпилов был спокоен и тих. Он не походил близко к опасным местам, периодически возвращаясь к рощице.

Позже телевизионные и газетные лжецы изобразят из Анпилова кошмарного погромщика, стихийного бунтаря, непосредственно руководившего прорывом к Дому Советов и штурмом Останкина. Но это все вранье. Анпилов не участвовал в героическом прорыве. Его там не было. Уже на следующий день я узнал от своей дорогой и любимой Нины Ивановны, что Анпилов появился на Калужской, то бишь, Октябрьской, часа через полтора после моего ухода с колоннами. Нина не поехала домой, как мыс ней договорились, не смогла, она долго бродила по площади и вокруг, там собралось после ухода полумиллионного авангарда еще множество людей, митинговали, шумели, спорили, она слушала, сама встревала. А потом появился опоздавший Анпилов с мегафоном, долго говорил, призывал к спокойствию. И он, и многие из окружавших его ушли, прямо в Останкино. Так что перед возможным судилищем демократоров Анпилов с юридической точки зрения оказывался абсолютно чист, так же как и Хасбулатов, Руцкой, Ачалов… Странная получалась картина и непонятная.

А тем временем стемнело. С каждой минутой штурм становился все более нереальным. И сидевшие внутри «защитники» это понимали, они уже диктовали, требовали:

— Всем выйти за ограду! Всем выйти за ограду!

Люди находились в страшном напряжении. Все понимали, что может повториться трагедия, что была возле мэрии, только в больших масштабах. Но уходить нельзя. Я метался меж самим телецентром и техническим зданием, куда постепенно стекался народ. Видел, как спешно собираются и обсуждают что-то казаки. Копошение, суета. Растерянность. Кто-то вдруг завопил:

— Подмога пришла. Ура-а!!!

Я сначала увидал меж далеких стволов далекие мерцающие огоньки, только потом заметил колонну БТРов и услышал фохот движков.

— _Наши! Наши!!! — радовались люди.

Многие бросились навстречу.

— Ура-а! От Белого Дома прислали! Ура-а-а!!!!

Я молчал. Я уже знал, что это не наши. Что это подкрепления карателей. И все равно, это не было, ловушкой, Все вранье. Макашову было дано время — целых три-четыре часа он имел в своем распоряжении. У него не хватило силы воли. Значит, по всем законам подобных ситуаций, почуяв, что противник дает слабину, силу воли начинали обретать функционеры режима. И это уже все!

— Не наши, — тихо сказал кто-то.

— Провокатор! — завопили на него. — Провокатор!!

— Это не наши, — сказал я, но громче. И обернулся назад, теперь меня интересовало, что будут делать четыре БТРа, которые якобы хранили нейтралитет и не собирались стрелять в народ. Те стояли глухо, молча, только стволы пулеметов изменили направление, значит, башни были повернуты, пока я не смотрел на них.

Анпиловцы тихо, без паники отходили в рощицу.

К техзданию подкатил грузовик. Освещенный, почти горящий вестибюль словно сам напрашивался — разбей меня. И все же я не верил, что начнется. Теперь никакой штурм не мог помочь. Только молниеносный, профессиональный бросок в студии, на прямой выход в эфир, и то маловероятно, в случае удачи прорыва, отключат передающие системы телебашни, ее контролирует охрана режима. Все кончено.

Грузовик ударил в двери. Откатил. Несколько выстрелов сверху ударили неожиданно. Кто-то закричал. Еще выстре-лъ^- Попадания. Крики. И тогда сильно, зверски ухнул фанатомет, даже уши заложило. И я понял — будут прорываться. Бегство Макашова и казаков было стремительным — легковушка, грузовик, крики. И все. Но штурм уже шел. Нападавшие прорывались внутрь, в них палили сверху. Я стоял в шести метрах и боялся шелохнуться — любое движение, могло накликать пулю. Но это было еще не страшно, стреляли из одного окна, с одной стороны. Нападавшие прорывались внутрь — они были обречены на простреливаемом месте, они не штурмовали телецентр и техздание, они прорывались в последнее для того, чтобы укрыться, иначе смерть. И вот тут началось страшное: пули завизжали со всех сторон — спереди, сзади, сбоку. Я ничего не понимал. Это был ад. От тех, первых выстрелов мне легко было укрыться, я видел траектории пуль, вовремя заскочил за столб. Но теперь пули летели мне в спину, летели сверху, с этажей телецентра. Уже визжали, орали, катались по земле раненные, мертво застыли убитые. Пощады не было. И быть не могло. Я понял, что палачи будут косить всех. События растянуты в изложении, на бумаге, но там все происходило в секунды. И снова меня выручила старая выучка, не даром два года гоняли до полусмерти в марш-бросках, на тактике, на учениях. Я кубырем полетел на асфальт, не жалея ни своей кожаной куртки, ни ребер, ни локтей, раз десять перевернулся с разгону, не потеряв инерции, выполз за какой-то крохотный парапет, потом уже на полусогнутых рванул за грузовик, он еще стоял, я успел укрыться, но он дернулся — это уезжала еще группа казаков. За столб! И снова на асфальт! Пули бились о его поверхность, отскакивали. А я полз в темноту, выполз, стал приподниматься… и тут почти в упор, над самой головой моей ударили из пулеметов эти проклятые «нейтральные» БТРы. Ядумал, все, это конец, повалился снова наземь, закрыл голову руками. Позади грохотало, гремело, трещали очереди, сливаясь одна с другой. Извернувшись, я пытался рассмотреть, что творится перед входом в техздание — конечно, там никого не было, валялось несколько трупов, изувеченных, многократно простреленных со всех сторон, значит, «боевикам» удалось прорваться внутрь. Слава Богу! Слава этим героям! Они в укрытии. Кто-то из них уже убит. Убито много безоружных, но все равно, еще могут прислать подмогу из «белого дома» и остановить эту бойню.

Стреляли теперь не с нижних этажей, где укрывались «боевики», пальба шла с верхних — это отводили душу «витязи», безумный треск стоял, лупили для эффекта трассирующими, все черное небо прошивалось с обеих сторон десятками очередей. И тут еще проклятые БТРы начали разъезжать по аллее и лупить из пулеметов, куда глаза глядят, добивая раненных, кося бегущих, во тьму рощицы. Я еще не знал, что именно в рощице укрылось большинство из безоружных, я никак не мог выползти из зоны обстрела, потому что лупили со всех сторон — черт его знает, какая пуля прошьет: в лоб, в затылок, в висок. Охранники-каратели засели повсюду. Они никого не жалели, они знали — все свои заняли позиции, перемещаться не будут, бить надо по движущимся целям, не ошибешься. И они били с какой-то садистской жестокостью, зверством. «Нейтральные» БТРы палили из-за моей спины. Но теперь они не могли меня зацепить. Я был слишком близко к ним, под прикрытием балок. Но снова какой-то несчастный, лежавший метрах в шести от меня, вскочил, завопил: «Наши! Подмога!» И рухнул простреленный невесть откуда. Нет, все броневики были не наши. И лупили со всех сторон не наши. Пальбу во все время «боя», а точнее, расстрела безоружных, вели «витязи» и прочие каратели. Никто и ничто не угрожало им. Засевшие внизу, на первом этаже техцентра «боевики» — человек семь-восемь, не отвечали на их выстрелы. Я был неподалеку и потому многое видел в этом кромешном аду. Мне даже показалось, что выскользнули две или три тени, умело, профессионально вышли из зоны, скрылись в рощице. Я не знал, они ли, нет. Пальба стояла безумная. Какая-то «скорая» сдуру пронеслась по аллее. «Витязи» и БТРы чуть не разнесли ее в щепки. Да, теперь я не сомневался. Боя никакого нет, идет жуткий расстрел! Идет дикий, садистский кураж! Резвятся «витязи»! Нет, не годилось им такое название, русское, не годилось. Убийцам этим больше к лицу было — какие-нибудь «рейнджеры» или что-то наподобие, недаром на рукавах у них были нашивки с английскими буквами, английскими словами. Они и работали на «мировое сообщество». Это они крушили, разрушали здания телецентра, это от их пуль погибали случайные работники студий, именно от их, ибо «боевики» никуда не смогли проникнуть. Никуда! Все разрушения на совести «витязей». Порезвились, защитнички демократии!