Натан Эйдельман - Тайные корреспонденты "Полярной звезды" Страница 10

Из этой переписки мы узнаем, что отчасти благодаря усилиям Полторацкого (и Корфа!), в Ленинграде в Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина находится сейчас лучшая и наиболее полная коллекция Вольных изданий Герцена. Любопытно, что Полторацкий был таким человеком, который мог одновременно помогать Герцену и Корфу, в то время как последний подвергался регулярному и точному обстрелу Вольной печати. Верноподданные фразы в письмах «С. Д. П.» соседствуют обычно с ядовитыми выпадами по адресу «цензурных трубочистов».

Полторацкий не принадлежал к декабристам (хотя был к ним в свое время достаточно близок), однако письмо его при всем гиперкритицизме и некоторой узости было для Герцена чрезвычайно важно. Прежде всего это один из первых откликов на его пропаганду вообще. Во-вторых, отозвался — Герцен ясно видел — один из «отцов», человек из круга декабристов и Пушкина, сохранивший еще столько запала, что его можно было принять за Николая Тургенева18.

С Сергеем Дмитриевичем Полторацким читатель еще встретится на страницах этой книги. Ответ на его письмо Герцен закончил, как свидетельствует сопровождающая дата, 10 апреля 1856 г., т. е. на другой день после самого крупного события в истории Вольной печати с момента ее основания.

9 апреля 1856 г. к дому Герцена в лондонском пригороде Путней подъехала карета, из которой вышел чернобородый человек с изнуренным, болезненным лицом. Это был Николай Огарев, который сумел обвести российские власти и получить заграничный паспорт. С этого дня и до самого конца во главе Вольной печати стоят двое. «Полярная звезда» отныне альманах Герцена и Огарева.

Огарев привез массу новостей с родины, особенно из Москвы, а также «целый воз стихов» своих и чужих19. Герцен, конечно, очень хотел, чтобы Огарев немедленно выступил в «Полярной звезде», и статья «Русские вопросы» с замаскированной подписью «Р.Ч.» («Русский человек») была, как уже говорилось, помещена в альманахе буквально перед его выходом.

Мы закрываем II-ую книжку «Полярной звезды». Герцен, Огарев, Пушкин, Рылеев, Лермонтов, Полторацкий, неизвестные петербургские корреспонденты…

Давно изданы и десятки раз переизданы те знаменитые стихи и главы, что впервые появились во II-ой «Полярной звезде».

Но нам никогда не прочесть их глазами читателей, которые получали все это впервые, с большим риском, конспиративно, вопреки всем цензурам и запретам.

Глава III

СЕМЁНОВСКИЙ ОФИЦЕР

Каменная плита, лежавшая на стране, сдвинулась, и русская мысль явным образом расправляет крылья. День, в который она окрепнет до того, что сделает ненужным и излишним печатание за границей, будет одним из счастливейших в нашей жизни.

Еще не раз весну мы встретимПод говор дружных нам лесовИ жадно в жизни вновь отметимСчастливых несколько часов.

III-я «Полярная звезда» выходит в апреле 1857 г. Новые корреспонденты Вольной печати — И. С. Тургенев, Н. А. Мельгунов. Новое издание Вольной печати — «Голоса из России». Возвращение ссыльных декабристов. Декабристы и московский кружок. «Семёновская история» — первая корреспонденция декабриста на страницах «Полярной звезды». «Семёновская история» написана примерно в 1856 г. и доставлена в Лондон, по-видимому, И. С. Тургеневым. Поиски автора статьи ведут к И. Д. Якушкину и М. И. Муравьеву-Апостолу

III «Полярная звезда» вышла в середине апреля 1857 г. Под предисловием Искандера «От издателя» помещена дата — 25 марта 1857 г. (ПЗ, III, стр. IV). «„Полярная звезда“ у переплетчика, совсем готова», — известил Герцен М. К. Рейхель 9 апреля 1857 г. (XXVI, 86). Своему другу К. Фогту Герцен сообщил, что «третий том „Полярной звезды“ выйдет 15 апреля» (XXVI, 88). Таким образом, III-я книга появилась почти через год после II-ой и была как бы итогом деятельности Вольной типографии с мая 1856 г. по апрель 1857 г.

Три события этих месяцев были для Герцена и Огарева особенно важными.

Первое — это изобилие в Западной Европе русских путешественников, знакомых и незнакомых (мир заключен!). Два приятеля с лета 1856 г. надолго обосновываются за границей, и свежие московские и петербургские новости, прежде поступавшие преимущественно от Марии Каспаровны Рейхель, теперь «утраиваются», благодаря Ивану Сергеевичу Тургеневу и Николаю Александровичу Мельгунову. С обоими Герцен встречался и в России и за границей, с обоими на «ты», от обоих ждет и получает немало. Тургенев, выехав в конце июля из Спасского-Лутовинова, 31 августа уже пристает к английским берегам, девять дней гостит у Герцена, затем переезжает в Париж, оттуда в Рим, но переписку с Лондоном ведет самую регулярную.

Н. А. Мельгунов, потерпев денежный крах, застревает в Париже и всю интересную информацию, почерпнутую из русских писем и парижских разговоров, отправляет Герцену1.

Второе событие (отчасти связанное с первым) — появление новых печатных представителей Вольной типографии. Сначала «Голоса из России», затем «Колокол». «Без довольно близкой периодичности, — писал Герцен в „Былом и думах“, — нет настоящей связи между органом и средой» (XI, 300). Уже начинались споры о главном типе Вольного издания. Через Мельгунова и другими путями поступают письма и рукописи от видных либеральных деятелей Б. Н. Чичерина и К. Д. Кавелина, предлагавших Герцену программу довольно умеренную: «Начните издание сборника другого рода, нежели ваша „Полярная звезда“, и у вас больше найдется сотрудников, и самое издание будет лучше расходиться в России, и найдет даже со стороны правительства менее препятствия, нежели в настоящее время»2.

Речь шла, конечно, о «перемене флага», отказе Герцена от изложения, прямого и решительного, своих воззрений. «России до социальной демократии нет дела, — писали в том же письме Кавелин и Чичерин, — укажите нам недостатки, раскройте перед нами картину внутреннего нашего быта».

Два видных русских либерала, один из которых (Кавелин) был в ту пору еще близким другом Герцена, почти не скрывали, что в «Полярной звезде» им не нравится именно ведущая, направляющая инициатива Герцена. Они желали иметь свой орган в Лондоне, где Герцен выступал бы только как их «типограф» или единомышленник. В заключительных, оскорбительных для Герцена строках приведенного письма авторы просили «не употреблять во зло» их доверие и «не скрывать или искажать их письмо и приложенные к нему статьи».

Герцен не мог не предоставить слово этому течению в своих изданиях, и с лета 1856 г. стали выходить «Голоса из России», само название которых, значительно менее активное и вызывающее, чем «Полярная звезда», как бы подчеркивало, что здесь личная роль издателей меньшая, иная. Два выпуска «Голосов» успели опередить III-ю «Полярную звезду», еще два — подготавливались.

Умеренных либералов вполне устроило, если бы типография Герцена полностью перешла на выпуск изданий хотя бы вроде «Голосов из России». 13 октября 1856 г. Н. А. Мельгунов писал Герцену: «При всем уважении к твоему авторскому самолюбию, я полагаю, что „Голоса“ выручат тебя скорее прочего»3. Однако Герцен давал ясно понять, что роль простого типографа он считает для себя необходимой, но второстепенной и что он не собирается отказываться от прежней генеральной линии. В то время как корреспонденты «Голосов» пытались изменить направление герценовских изданий, Герцен и Огарев стремились к тому, чтобы в «Голосах из России» появился максимум разоблачительных фактов, подтверждающих правильность позиции, занятой редакцией.

Третьим событием, которое вольные печатники выделяли из сотен других, была амнистия уцелевших декабристов.

Первой же статьей III-ей «Полярной звезды» (после введения «От издателя») был «Разбор манифеста 26 августа 1856 г.» Н. П. Огарев, еще скрытый за подписью «-й — ъ» (видимо, окончание его обычного псевдонима «Русский человек») и пользующийся фальшивым географическим свидетельством («Париж, 15 октября 1856 г.»), был не склонен умиляться теми послаблениями, о которых объявлял Александр II в своем манифесте при коронации.

Огарев ясно видит, что уголовным преступникам милостей даровано куда больше, чем политическим, отмечает, что петрашевцы не прощены и Бакунин не помилован, декабристы же амнистированы со всякими оговорками:

«Надо по крайней мере двадцать пять лет ссылки, чтоб русский император мог почти простить политического преступника. Да оно уже, конечно, и не опасно! Когда политический преступник был обвинен, вероятно, он уже был не дитя, а после такого долгого наказания правительство может быть уверено, что прощает старика незадолго до смерти <…>. В России нет политических партий, чего же боится русский император дать полную амнистию? Разве боится стать на сторону честных и благонамеренных людей? О Русь, Русь! Долго будет тебя преследовать отрыжка незабвенного» (ПЗ, III, 16–17).