Газета Завтра - Газета Завтра 809 (73 2009) Страница 10

Даже учитывая немалую "повернутость влево" авторского мышления, Наоми Кляйн нельзя отказать ни в концептуальности, ни в фундаментальном фактическом обосновании суждений. Китай, Россия, а теперь и США, согласно её выводам, - крупнейшие завоевания последнего времени. Завоевания, осуществленные субъектом, которое она именует корпоративным сообществом и которое уничтожают национальные государства. Если учесть, что именно "корпоративное государство" лежало в основе политической системы итальянского фашизма, то мы сегодня явно столкнулись с одной из его разновидностей, которую можно назвать рыночным фашизмом, - такой вывод как бы сам собой вытекает из работы Наоми Кляйн.

И эти люди, извините, двадцатый год учат нас свободе и демократии?

Александр Лысков СТВОРЫ ДУХОВНЫЕ

С ЧЕМ СРАВНИТЬ дела человека? - думал я, сидя на берегу Волги. - Его величие или низость? С делом другого? С Чикатило или Христом? С кем ни сравнивай, все будет в рамках человека. Метр в палате мер и весов не многим отличается от плотницкой веревочки с узелками на концах. Нет, если уж и выявляется ценность человека, так это на фоне большой реки, по которой в начале мая мчатся последние льдины.

Меж крутых берегов сильно и честно завиваются струи на стрежне. Вот льдина попадает в путы тросов у дебаркадера. "Тут таю" - слышится. Наверное, потому, что на дебаркадере надпись "Тутаев". Мчит вода, тает лёд. Первый шмель шныряет в жухлой, прошлогодней траве… Вот она тут, рядышком мера правды, но поди прикинь ее на человека. Уж, кажется, перевозчик на "Казанке" самый к ней близкий, самый родственный. А и он уже слегка поддатый. И обликом - водяной: в широченном плаще и длиннющих резиновых сапогах. В красную клешнятую ладонь принимает по пятнадцать рублей, опускает в бездонный карман. И потом эту же "руку" предлагает дамам, когда они, нервно хихикая, влезают на алюминиевую посудину. Две посредине, я, третий, спереди. Все вцепляемся в борта, потому что хоть волна небольшая, но мотор - зверь. Да и моторист тоже характером ему под стать.

Роет яму в пепельных водах Волги его лодка. И сама из этой ямы норовит взлететь, как с трамплина.

Скутер "ямаха" догоняет "казанку". Ну, такой, который на пляжах Черного и других морей выделывает фигуры высшего пилотажа. Ракетой летит параллельным курсом. А у нашего перевозчика, оказывается, еще не до конца вывернута ручка газа. Он её винтом завинчивает, вступая в гонку со скутером, кажется, вовсе забыв о пассажирах, о двадцати метрах глубины под килем.

Проиграв гонку, хмурится. Пребывает в тяжком раздумье. Мысль его, по всему видно, направлена на реванш. На то, чтобы второй мотор поставить.

Но вот и берег. Опадает нос лодки. По инерции достигаем отмели. Перевозчик переваливается за борт. Дамам опять - руку. Во время высадки-посадки кричит коллеге на берегу: "Еще пару рейсов сделаю, и тебя утащу".

У коллеги сломался мотор. Сидит возле костра. Таганок карусельный. Чайник с огня по полукругу прямо к столу. Я подсаживаюсь. Разговариваем.

- На заводе три тысячи в месяц. Только за квартиру заплатить.

Я прикидываю. Если по сорок пять рублей за рейс, надо сто раз обернуться, чтобы четыре с половиной тысячи заработать. Железо не выдерживает.

- Паять надо. Дня два простою.

- Как власти смотрят на ваш промысел?

- Им по барабану.

- Милиции, браткам местным приходится отстегивать?

Он с горячностью заверяет, что дело их чистое, свободное.

Если и в самом деле не покушаются вооруженные люди на заработки тутаевских перевозчиков, то опять же объяснение можно найти в фундаментальности их дела, в глубокой историчности и тесной связи с водной стихией, по сути своей очистительной. Мощь и правда реки покрепче будет мощи государственной и криминальной. Хотя, конечно, государство тягается силенками с Волгой. Тот же перевозчик у костра сообщил со слов своего деда, что скорость течения с постройкой электростанций упала в три раза.

И теперь-то вал водяной страшит своей неукротимостью, а сколько же энергии излучала река в те времена, когда в такие же вот весенние дни спускали в нее струги. "Вниз по Волге-реке снаряжён стружек как стрела летит…Удалых гребцов сорок два сидят", - свидетельствует песня. Если сорок два гребца да попутный ветер в крыло паруса, да вниз по течению, - полет, другого слова не подберешь.

Бурная жизнь Тутаева столетней давности, поры расцвета, архитектурно запечатлена в знаменитых романовских трактирах. Тут надо пояснить, что большую часть своей многовековой истории город именовался Романовым - на левом берегу и Борисоглебском на правом. Было и в самом деле два отдельных города. При Екатерине их объединили в Романов-Борисоглебск. А потом назвали в память о красноармейце Тутаеве, погибшем в этих местах в гражданскую войну.

Романовские трактиры, по современным понятиям, - гостиничный комплекс, зона рекреации бурлацкого племени, сплавной, судоходной братии. В номерах, конечно, они не ночевали, но за питейными столами сиживали. Пировали, и - дальше в путь. И сейчас бы этот веселый городок ничего не стоило возродить - строения вечные. Да уж в помине нет той жизни на Волге, буйства, ухарства и бесшабашности. Во всем Тутаеве я нашел один- единственный ресторанчик, и тот - пустовал. Отрываться состоятельные люди ездят в Ярославль. А простой народ пьет свои сто пятьдесят в забегаловке, наскоро сооруженной из строительного вагончика-бытовки. Но если Волга стала течь медленнее в три раза, то пропорции питейных заведений уменьшились в двадцать-тридцать раз . Сравниваю городок трактиров и вагончик-бытовку.

Есть, конечно, в Тутаеве пивные бары. Можно футбол посмотреть, поорать. Но они все крохотные и чаще безлюдные. Выделяется один. Про него говорят: "Только для белых". Хозяин - бывший военный. Кавказцев и азиатов вежливо выпроваживает. Даже если русский человек, но обличия не славянского, пускай даже с другом-славянином пришел, всё равно вас вежливо выпроводят. Ненцам и чукчам, думаю, тут тоже не сиживать, черемисам и чувашам, по их смуглоте и черному волосу, пива здесь не пивать. Уж я не говорю о татарах - совсем близких, волжских жителях, о башкирах. Сомнительное, мне кажется, правило. Но в чужой монастырь со своим указом не ходят.

Что-то в этом есть необычное: сидеть, пить пиво и знать, что кругом "все свои". Радости особой не испытываешь. Ощущение, что в какое-то общество, клан вступил и - несвободен. Чувствуешь на себе откуда-то из-за шторы острый взгляд селекционера-хозяина, его убийственную вежливость и партийную принципиальность. Но после трех-четырех кружек подсознание отпускает, неловкость растворяется в табачном дыму. Пиво качественное. Но, главное, собеседник интересный. Молодой местный политик. Журналист. Мы с ним беседовали на тему исторического творчества. Он увлечен языческим периодом славянства. И еще старообрядчеством. В истории копает глубоко. Рассказывает заразительно. Я его подбивал сесть за написание книги. Нельзя, чтобы такой кладезь исторических подробностей пропадал втуне. Ну, к примеру, от него я узнал, что когда большие конные отряды ходили в зимний поход, то в середине этой массы всадников температура поднималась до плюс двадцати, в то время как мороз стоял под двадцать. Лошади разогревали воздух. Воины постоянно менялись местами: с периферии в центр, погреться, и обратно на ветерок. Достоверная картинка вырисовывалась о доблестях славянства в пивной "для белых". Хоть сейчас за меч берись и на рысях вдогонку. Под хмельком еще и не такое поблазнеет.

С большим знанием дела поведал молодой историк и о перипетиях старообрядчества. Оказывается, на левом берегу, в Романове, несколько церквей отдано ревнителям двуперстия. Отремонтированы. Годны для службы. Но не находится что-то среди староверов штатных священников. Для них это сложный вопрос: как бы никонианцам не уподобиться. Они привыкли в миру устраивать внутреннюю церковь. Но ведь и не отказались от храмов! Значит, не долго им пустовать.

Однако всякие темы, кроме национальных, в этом баре для белых оказывались в конце концов побочными. Все сводилось к величию нации. С досадой говорилось об идейных противниках, тычущих в глаза "германским опытом". Если и есть общее, то лишь пивные кружки. А по большому счету "мы пойдем другим путем"…

Пивные бары на правом берегу и трактиры на левом. Между ними духовная связь, пусть и не высшего порядка. Про жизнь, про политику судили-рядили в питейных заведениях и сто лет назад.

Город связан переправой лодочной, паромной. Но главное - православной. Не знаю, буду ли я открывателем некоего древнего замысла первостроителей города. Может быть, в Тутаеве все об этом знают. Но для себя, по крайней мере, открытие я сделал.

ПЕРЕЕХАВ НА МОТОРКЕ, я оказался у подножия церкви Казанской божьей матери. Она стоит опасно, у самой воды. Многотонные валуны по обету свозили судовладельцы на место будущего строительства. Так было приговорено: кто камень сюда бросит, тому грех будет отпущен. И вырос под волжским обрывом утес, скала. И на нем - церковь. Мне кажется, что даже сейчас, во времена нанотехнологий, подобное строительство никто не рискнет затеять. Плывун ведь. Берег сверху давит, сползает, подтачивается высокой вешней водой. Сколько же надо сюда свай вбить, сколько вагонов арматуры утрамбовать в бетон. И то - никакой гарантии. Строят в километре от большой воды. Подальше от водного среза. А старинный зодчий, наоборот, приник к воде. Будто чуял ее оборонительную силу и божественную суть. Небо-то в воде не только отражается. Небо пронизывает воду до дна. И вот на паперть едва ли что волна не плещет, а на стенах церкви третье столетие - ни одной трещинки.