Джузеппе Боффа - СССР: от разрухи к мировой державе. Советский прорыв Страница 10

Постановка вопроса

XV съезд ВКП(б) состоялся в декабре 1927 г. и проходил в напряженной атмосфере, вызванной внутренними трудностями и тревожным международным положением. В руководящих кругах партии к этому времени утвердилась не только идея об индустриализации, но и мысль о необходимости высокого «темпа» ее проведения, такого, который позволил бы СССР «догнать и перегнать» наиболее развитые капиталистические страны. Этому содействовали старое большевистское понимание отсталости России, успехи в восстановлении хозяйства в предыдущие годы, наконец, критика и напоминания оппозиции. Было завершено строительство ГЭС на р. Волхов, предусмотренное планом ГОЭЛРО, и начаты две стройки, которым суждено остаться в анналах советского экономического развития. Одна – Днепрострой: сооружение плотины и самой крупной в ту пору европейской ГЭС на Днепре близ Запорожья; другая – Турксиб: новая железная дорога, напрямую связывающая Транссибирскую магистраль (на широте Новосибирска) со Средней Азией. Тракторный завод строился в Сталинграде. Проектировались также другие крупные промышленные объекты. Спорили о территориальном размещении: разные республики приводили доводы в пользу строительства их в своих пределах. XV съезд сформулировал также директивы по составлению пятилетнего плана развития, но никто не предполагал тогда, что это может привести к внезапной ломке всех сложившихся соотношений между разными отраслями народного хозяйства.

О деревне на съезде было сказано новое слово – коллективизация. Впрочем, оно было не совсем новым. Понятие, вложенное в него, содержалось в партийной программе, принятой в 1919 г. Многое изменилось с той поры, и идея коллективизации сохранялась скорее как некая историческая цель, а не прямая актуальная задача. Компромисс в форме нэпа был заключен в первую очередь с крестьянином-единоличником. Поэтому новой была довольно категорическая постановка вопроса, данная в докладе Сталина. Отметив явную тенденцию к более медленным темпам развития в сельском хозяйстве по сравнению с промышленностью, он заявил, что нет иного решения проблемы, кроме «перехода мелких и распыленных крестьянских хозяйств в крупные и объединенные хозяйства на основе общественной обработки земли», «перехода на коллективную обработку земли на базе новой, высшей техники». Молотов затем развил эту мысль в специальном докладе о работе в деревне. Однако и тот и другой сделали к своим предложениям такое множество оговорок о необходимости осторожности и постепенности процесса, о многообразии его форм, о терпеливой работе по убеждению крестьянина на основе его собственных интересов, что в целом их доклады отнюдь не ставили под вопрос общую линию нэпа. В заключительной резолюции говорилось о «решительном наступлении на кулака», но сам Сталин предупредил, что репрессивные меры в этом случае были бы ошибкой.

Кризис заготовок зерна

Между тем надвигался новый кризис. На XV съезде о нем почти не говорилось. Урожай зерновых если и не уменьшился по сравнению с прошлогодним, то, во всяком случае, и не увеличился. Потребление же выросло, особенно с началом индустриализации. Государственные заготовки зерна осуществлялись с трудом: начавшись более или менее нормально летом, они резко сократились осенью. К концу года государство недобрало более 2 млн. г (128 млн. пудов). Поскольку запасы были минимальными, это означало, что и города с их возросшим населением, и армия рискуют остаться без хлеба, особенно к весне, когда распутица на несколько недель прервет нормальное сообщение. Недостаток хлеба ощущался также в других аграрных регионах – потребителях зерновых, таких как Средняя Азия. Экспортные поставки зерна, запланированные за приобретенные машины и оборудование, оказались под угрозой. Все экономические проекты могли сорваться.

Кризис объяснялся многими причинами. Серьезные ошибки были допущены в политике цен, которая стимулировала развитие технических культур и животноводства за счет посевов зерновых. Делу вредила конкуренция разных учреждений, занимавшихся государственными хлебозаготовками. Страх перед войной побуждал крестьянина, насколько это было возможно, придерживать зерно. Едва наметилась его нехватка – в игру сразу включились мелкие спекулянты: они вздули цены. Политические руководители и партийные организации, поглощенные внутрипартийной борьбой и захваченные врасплох непредвиденной угрозой, напротив, проявили известную беспечность.

Решение лихорадочно изыскивалось в начале 1928 г. Оно было типичным для новой политической организации, сложившейся под руководством Сталина, и в то же время роковым по своим последствиям. Впервые оперативное руководство взял в свои руки сам Сталин. Проблемой занялся не съезд, хотя он проходил в декабре. Ее не обсуждал и Центральный Комитет, выбранный этим съездом. Действовать начал Секретариат (правда, как предполагается, на основании инструкций, полученных от Политбюро): он давал руководящие указания партийным комитетам. В первых числах января указания приобрели императивно-угрожающий тон: зерно требовалось достать «во что бы то ни стало», и партийные руководители на разных уровнях лично отвечали за это. Высшие руководящие деятели направлялись в главные зернопроизводящие области, чтобы возглавить операцию на месте; Сталин выехал в Сибирь. На заготовки в деревню было мобилизовано 30 тыс. коммунистов из числа работников аппарата. Сталин вернулся к языку военного коммунизма и заговорил о «заготовительном фронте». Основной причиной кризиса был назван кулак и его спекуляция зерном с целью повышения цен. Этот анализ перекликался с доводами, выдвигавшимися на протяжении двух лет оппозицией. К кулакам, не сдававшим зерно, должна была применяться та статья Уголовного кодекса, которая предусматривала привлечение к суду с конфискацией имущества как спекулянтов; четверть конфискованного зерна должна была передаваться крестьянам-беднякам. Судей и партийных работников, не выполняющих эти меры, следовало снимать с работы.

Большая часть зерна, как признал несколько месяцев спустя сам Сталин, находилась, однако, не у кулаков, а у трудно отличимой от них массы середняков. Если требовалось получить зерно любой ценой, а именно это и требовалось, значит, его необходимо изъять и у середняков, ибо они тоже отказывались сдавать зерно по государственным ценам: на рынке можно было выручить за него куда больше. Тут уже мало было Уголовного кодекса. Нашли другие способы вроде принудительной сдачи зерна в счет займа, самообложения деревень, досрочного взимания налога. Каковы бы ни были их конкретные формы, они неизменно сводились к жесткому нажиму на крестьянина, располагающего зерном. Для стимулирования его материальной заинтересованности на село направлялся большой поток промышленных товаров, отнятых у городов, но их все же не хватало.

Печать освещала «битву за хлеб», каждые пять дней публикуя сводку о ходе хлебозаготовок. Применявшиеся методы были заимствованы из опыта 1918 г., комбедов и хлебных реквизиций. В апреле и Пленум ЦК признал, что в ход были пущены методы той поры: повальные обыски и конфискации, запрещение торговать на рынке, заградительные посты на дорогах, насильственный «товарообмен» – одним словом, нечто напоминавшее продразверстку времен гражданской войны. Подобные приемы были вскоре осуждены Москвой как прискорбное и недопустимое искажение данных указаний местными органами власти. К этому времени худшее, казалось, миновало: за период с января по март с помощью жестких сталинских мер, названных «исключительными», было собрано достаточно зерна, чтобы покрыть недостачу по сравнению с прошлым годом. Эпизод, следовательно, можно было считать завершенным.

Но так только казалось. Весной обстановка снова стала угрожающей. Ко всему прочему добавились неблагоприятные погодные условия, из-за которых погибли озимые на обширных площадях хлебного юга (Украина и Северный Кавказ). Требовалось зерно для пересева. В поисках выхода партия опять прибегла к чрезвычайным мерам. Последствия были еще более тяжелыми. Сам Сталин признал, что теперь речь шла о том, чтобы вырвать у крестьян их «страховые запасы». В атмосфере напряженности, слухов о готовящейся войне, о конце нэпа, о кризисе Советов вновь начались обыски и обход дворов. Официальные обращения и документы неизменно призывали бороться с кулаком или вообще с «зажиточными слоями» деревни, однако определялись эти социальные категории весьма расплывчато. Все созданное в предыдущий период на селе в области советской законности опрокидывалось под такими ударами.

Упорнее стало сопротивление крестьянства. Напряженность приобретала политический характер и нарастала весь год, по мере того как возвращение к нормальным условиям становилось проблематичным. Участились так называемые «террористические акты», то есть нападения на партийных активистов и работников Советов и убийства их. На Северном Кавказе, в Сибири, Средней Азии отмечались случаи бунтов целых деревень, манифестаций, поджогов, оживления партизанской борьбы (или «политического бандитизма» по терминологии советских историков). Проявления недовольства имели место в армии, волнения произошли в некоторых промышленных областях Центральной России. Весенние заготовки дали немного, и государственные запасы в 1928 г. были меньше, чем в 1927 г. В городах у булочных выстраивались длинные очереди. В начале лета карточная система была введена на Урале.