Павел Мельников-Печерский - Очерки Мордвы Страница 11

Как славяне, приняв христианство, приурочили своего громовержца Перуна к Илье пророку, а Волоса, скотьего бога, к св. Власию и т. д., так точно и Мордва приурочила свои божества к христианским святым еще до принятия христианской веры. Самого Чам-Паса, своего верховного бога, Мордва отожествила с Господом Саваофом и в молитвах к нему называла его: „Свят Господь Савагоф".

У мокшан также отожествлены древние божества их с христианским Богом и святыми. Так, Шкай отожествлен с Господом Саваофом, Спаситель с Солтаном, Азарава с Богородицей, Кудазарава с Сочельником (5-го января), который они почитают за святого человека, Банязарава с Великим Четвергом, тоже почитаемым ими за святого человека; Авын-азараву мокшане отожествили с апостолом Фомой и празднуют ей в Фомино воскресенье. Об остальных божествах мокшан мы не имеем сведений, с какими святыми они их отожествляют. Но Николай Чудотворец и у мокшан является особым богом, Николазарава, которому празднуют 6-го декабря и которого считают не богом, а богиней.

IV. Мордовские мольбища (керемети)

Мордва никогда не имела особых храмов для совершения богослужения. Нигде нет остатков их. Ни в летописях ни в других письменных памятниках нет ни малейшего о них упоминания. У самой Мордвы не сохранилось о них никаких преданий. Наконец в мордовском языке нет даже слова, означающего храм. Слово „черьква" уже русское и означает храм исключительно христианский.

Зато в разных местах, где живет Мордва, указывают на места старинных мольбищ: в лесах, на полях, на кладбищах. Здесь доселе иногда и давно уже крещеные тайно совершают жертвоприношения старинным своим божествам. В некоторых местах, особенно же в Симбирской, Пензенской, Самарской и Саратовской губерниях, мордовские кладбища называются кереметями. Местами употребляют это название и в Нижегородской губернии. Едва ли оно не заимствовано Мордвой от чувашей. В каждой мордовской волости бывало по нескольку больших мольбищ, или кереметей, и каждое из них было посвящено особому божеству, которому и совершалось в нем жертвоприношение. Так, например, у терюхан Терюшевской волости было пять мольбищ, в которых совершались общественные моляны[1] целою волостью. В полуверсте от села Сиухи, в лесу, в ровном долу, недалеко от речки Мианги, находилось мольбище Нишки-Пасу; другое было на поле близ деревни Инютина, неподалеку от ручья Майданки; здесь были приносимы жертвы Свет-Верешки-Велен-Пасу; третье близ деревни Березников, в роще, близ речки Пичеси; здесь были приносимы волостные жертвоприношения Анге-Патяй и ее сестреницам, то есть четырем ее дочерям Патяй; четвертое в лесу, близ деревни Малаго-Сескини (Чертовка тож), здесь бывали молебствия Волцы-Пасу, и в начале нынешнего столетия здесь же совершал жертвоприношения и пророчествовал мордвин, известный под названием Кузьки-бога; наконец пятое мольбище Назаром-Пасу было на поле деревни Татарской, недалеко от речки Кирмети.

Кроме того, при каждой деревне было свое мольбище, на котором совершались молитвы и жертвоприношения жителями одной этой деревни. Это — деревенские мольбища, „пециона-кереметь".

Когда Мордва еще не была крещена, волостные, а местами и деревенские керемети огораживались плетнем. В лесу или роще избиралась небольшая четырехугольная ровная площадка, сажен в 20–30 длины и столько же ширины; ее огораживали, как сказано, плетнем, а иногда и высоким тыном. Загороженный таким образом кереметь имел трое ворот (орта), обращенных на восток, на юг и на север. Люди входили через южные ворота; назначенный для жертвоприношения скот вводился в восточные, а в северные ворота носили воду для варения жертвенного мяса. Внутри керемети, у восточных ворот, обыкновенно врывали три столба: один из них назначался для привязывания приносимых в жертву лошадей,[2] другой для привязывания жертвенных быков, третий для привязывания жертвенных овец. Эти столбы назывались тер-жигат. С западной стороны врывали также три столба юба; здесь закалали приносимый в жертву скот. Между столбами юба была вырываема небольшая яма, закрываемая каменною плитой; в эту яму спускали кровь закалываемого животного и потом закрывали плитой. Неподалеку от этой ямы ставился небольшой сарайчик, или, лучше сказать, навес, — хорай-жигат.[3]

По средине его врывали небольшие столбики с поперечно положенным на них брусом, на этот брус навешивались котлы, в которых варили мясо жертвенных животных. У южных дверей ставилась хума, стол, устроенный в роде банного полка; на нем разрезывали сваренное жертвенное мясо на столько кусков, сколько человек участвовало при богомолье. На восточных столбах (тер-жигат) были развешиваемы кожи, снятые с приносимых в жертву животных. В старину все кожи оставались навсегда на этих столбах, а в последнее время их продавали и на вырученные деньги покупали соль к следующему богомолью.

Все эти ограды и столбы кереметей в свое время были тщательно истребляемы русским духовенством при помощи земской полиции, особенно при обращении Мордвы в православную веру в сороковых годах прошлого (XVIII) столетия, вследствие чего в некоторых местах происходили даже столкновения полицейских чинов с вооруженными язычниками. Истребленные мольбища не раз были возобновляемы. Мордва, и по обращении в христианство, от времени до времени продолжает совершать моления по обрядам старинной своей веры, для чего обыкновенно накануне или за день до назначенного жертвоприношения ставятся столбы, нужные для совершения обряда, но мольбища не обносятся никакою загородкой.

Керемети, на которых приносились жертвы от одной только деревни, отличались от больших, волостных, только обширностью: та же ограда, те же столбы и та же кухня. Впрочем, ограда на деревенских мольбищах, как сказывают, и в старину устраивалась в редких случаях.

На кладбищах совершали молитвы на самых могилах, которые большею частью бывали покрыты срубами из бревен, венцов в пять, и тесовою крышей, то есть точно так же, как нередко покрывались могилы и в наших селах. Моления на кладбищах, при совершении которых все участвующие ели и пили приготовленные дома блины и другие кушанья и пили пиво, почти совершенно сходны с нашими поминками.

Домашние моления и жертвоприношения совершались или на шестке печи, или на загнетке,[4] или на камне кардо-сярко. Среди каждого мордовского двора была положена вровень с землей каменная плита, большей или меньшей величины, а под ней вырыта яма, куда, закалая животных для домашних жертвоприношений, спускали кровь. Даже и в таком случае, если какое-либо животное закалывалось не для жертвоприношения, а просто для обеда, Мордва резала его посреди двора и, поднимая плиту, спускала кровь в находящуюся под ней яму. Пролить кровь животного (кроме птичьей) в другое какое-либо место, по понятиям Мордвы, — грех непростительный, он навлекает на весь дом проклятие. Камень этот посвящен мордовскому домовому богу, Кардас-Сярко-озаису, и называется кардо-сярко.

У Мордвы не было ни жреческого класса ни жрецов, которые бы на срочное время или пожизненно сохраняли за собой эту должность. Домашние моления и жертвы обыкновенно совершал старший мужчина в доме, а в известных случаях старшая женщина. На кладбищах они же, каждый над могилами своих предков. Но для совершения молений и жертв на общественных, мирских, волостных молянах каждый раз избирались, по общему согласию, несколько человек из уважаемых миром стариков, которые вообще назывались атепокш-тей, то есть хорошие люди. По большей части должность старшего из них (прявт у терюхан и эрдзядов, инятя у мокшан) исполнял старший по летам житель той деревни или волости, и всегда почти эта должность соединялась с должностью деревенского или волостного старшины. Таким образом он был и жрец, и судья, и хранитель общественного имущества, и представитель общины перед правительством. Прявт у эрдзядов и терюхан занимал свою должность пожизненно, но всегда мог отказаться от нее по старости, по слепоте и пр., мог быть и лишен своего звания по общему согласию всех домохозяев деревни или волости, если бывал замечаем в каких-либо, несообразных с должностью его, поступках.

Прявт (собственно значит „голова") не был жрецом. Он не приносил жертв, не возглашал молитв, но был старшим из предстоявших на молитве. Ему первому подавали кусок жертвенного мяса, ему подавался первый ковш жертвенного пива, он собирал людей на молитву, он распускал по домам молящихся, но сам не совершал никаких обрядов. У него в доме хранились священные ковши, рычаги, парки (кадки), жертвенные ножи и другая утварь, нужная для молебствий. Он же назначал и день молебствия. Хотя мордовские праздники, как мы уже сказали, совпадают во времени с праздниками христианскими, но Мордва не разумеет календаря и потому каждый раз спрашивает прявта, в какой день он велит приготовляться к жертвоприношению тому или другому божеству. Он сам, как умел, считал дни, а со времени распространения христианства узнавал от православных священников, в какой день будут праздновать тому или другому святому, отожествленному с одним из мордовских божеств, и в ближайшую к тому дню пятницу (день, почитаемый языческою Мордвой так же, как у нас воскресенье) назначал жертвоприношение. Один старик из эрдзядов в деревне Сарадон (Нижегородского уезда) сказывал нам, что во времена стародавние у них на общественных молениях первое место занимали „панки" (князьки), а когда они перевелись и „вся Мордва пошла под белаго (русскаго) царя", то место их заняли выборные прявты.