Юрий Мухин - Отцы-командиры Часть 2 Страница 11

А Манштейн, в группу армий которого входили войска, погибшие в котле Корсунь-Шевченковского окружения, пишет: «28 февраля мы узнали, что из котла вышли 30 000-32 000 человек. Поскольку в нем находилось шесть дивизий и одна бригада, при учете низкой численности войск это составляло большую часть активных штыков». Фельдмаршал он, может, и неплохой, но брехун ужасный. Брешет он и про Корсунь-Шевченковскую битву. Из кольца вырвались единицы, а не 32 000. Если бы это было так, то Манштейн, во-первых, написал бы точную цифру, а не разбег «30 000-32 000». И, во-вторых, эти силы пошли бы на усиление обескровленных дивизий его разваливающегося фронта. А он пишет: «Вырвавшиеся из котла дивизии пришлось временйо отвести в тыл. (А это в связи с чем? Почему их личным составом не пополнены остальные, уже обескровленные дивизии? — Ю. М.) Вследствие этого шесть с половиной дивизий группы армий не участвовали в боях, что еще больше осложняло обстановку». То есть немецкие соединения из Корсунь-Шевченковского котла исчезли из немецкой армии навсегда. Немцы через 38-ю дивизию прорвались, но Красная Армия не только из таких дивизий состояла.

Но обо всем этом вы еще прочтете в воспоминаниях Александра Захаровича, а сейчас мы перейдем к очередной черте офицерской касты — к смелости.

Глава 7. О смелости и нерешительности

Об основах смелости

Ю. И. МУХИН. Как мне кажется, многие не видят особой разницы между понятиями «храбрость» и «смелость», между тем смысл их резко различен. Храбрость — это способность овладеть своим инстинктом самосохранения, зажать страх в кулак и действовать без паники в условиях, когда тебя ежесекундно могут убить.

Смелость — это способность принять рискованное решение, то есть решение, исполнение которого неизвестно чем закончится. Причем, если речь идет о начальнике, то принятие решения его жизни может и не угрожать и принимать он его может в спокойной обстановке. Однако исполнение его рискованного решения может закончиться не победой, а тяжелейшим провалом.

Нам, гражданским, в этом плане в сотни тысяч раз легче, чем офицерам. Наши решения, как правило, к смерти людей не ведут (не должны вести). Тем не менее они могут привести к материальным убыткам, и это тоже достаточно страшно. Поэтому и в мирной жизни полно «руководителей», которые по должности обязаны принимать решения и отдавать команды, но боятся это делать

и в любом сомнительном случае стараются поступить либо по инструкции, либо утвердить свое решение у начальника — снять с себя ответственность за последствия. Таких людей называют бюрократами, но неправильно, дело тут не в этом, а в отсутствии достаточной квалификации. Человек боится своего решения, когда не способен представить, что за ним последует. А такую способность дает хорошее знание своего Дела и, главным образом, опыт. Но опыт в принятии рискованных решений — это принятие и принятие таких решений, а для этого опять-таки нужна смелость. Не принимая решений, не наберешься опыта их принимать. Тут замкнутый круг, который разорвать можно только смелостью.

Решения офицеров на войне и в бою, как я уже сказал, неизмеримо более тяжелы и требуют от них неизмеримо больше смелости, чем от гражданских чиновников. Кроме того, гражданский чиновник (начальник, руководитель) в своей трудовой жизни все же набирается хоть какого-нибудь опыта на реальных Делах, поскольку каким бы он ни был трусливым и нерешительным, но совсем никаких самостоятельных решений он не может не принимать. Если он любое решение будет узнавать у начальника, то тому, в конце концов, надоест работать за такого подчиненного, и подчиненный будет с работы снят. У офицеров в плане накопления боевого опыта большая проблема, так как в мирное время его негде набраться. Учения — это суррогат боя, и реиГения, принимаемые на учениях, требуют от офицера смелости еще меньше, чем от гражданского чиновника в его реальных делах.

Получается, что от офицерства в мирное время требуется огромное желание воевать и стремление представить себе все возможные перипетии будущих боев. Офицеру требуется образное мышление и фантазия, чтобы представить, как будущий реальный бой может происходить. Между прочим, исключительной фантазией обладал опытный солдат Первой мировой войны Адольф Гитлер. Это отмечают все немецкие генералы, скажем, тот же Манштейн или Кейтель. К примеру, задолго до войны Гитлер предопределил 88-мм зенитное орудие для борьбы с полевыми укреплениями. Немецкие генералы единодушно считали это глупостью, пока не началась война и не подтвердила правоту Гитлера.

А будут ли стремиться узнать о войне все возможное те, кто поступил в армию, чтобы иметь большую зарплату, а потом — большую пенсию?

О стремлении офицеров узнать как можно больше о реальном бое следует сказать несколько подробнее в плане выбора ими оружия для этого боя. Ведь как делается Дело у нас, гражданских. Сначала надо ясно представить, что за изделие требуется произвести. Для офицера — какого врага надо уничтожить, то есть как будет выглядеть этот враг, чем будет вооружен, будет находиться в укрытиях или в чистом поле, будет атаковать открыто или применит партизанскую тактику. Затем мы, гражданские, разрабатываем технологию (перечень операций) получения изделия. А у офицеров «технология» называется «тактикой», то есть они должны продумать действия своих солдат по уничтожению врага. Далее мы, гражданские, вооружаем своих рабочих не просто инструментами и станками, а таким инструментом и такими станками, чтобы им легко было осуществить выбранную нами технологию. А офицеры должны заказать у конструкторов оружие, и не какое попало, а под выбранную ими тактику.

Делалось ли это генералами и офицерами РККА до войны? После войны они стати утверждать, что, дескать, советский народ вооружил их устаревшим оружием, почему, дескать, они и с немцами сначала не могли совладать. Но ведь это было именно то оружие, которое они же и заказали!

Истребитель И-16 дружно именуют устаревшим, а в связи с чем? Он продолжал сходить с конвейера в 1941 году и после начала войны. Как только что сошедшее с конвейера оружие может быть устаревшим? Дело не в этом, просто авиационное командование либо ни на грамм не представляло себе тактику будущих воздушных боев, либо были откровенными предателями и специально заказывали самолеты, которые по своим параметрам предстоящей тактике воздушных боев не соответствовали.

Такое же примерно положение и с заказом для Красной Армии артиллерии. Батальонная 45-мм пушка была слишком тяжела, громоздка и плохо маскировалась, чтобы решать задачи стрелкового батальона, то есть вести бой на дистанциях 500–700 м. Но она уже к 1941 г. не способна была эффективно бороться и с немецкими танками, то есть быть противотанковой. Заказывавший для Красной Армии артиллерию Тухачевский был либо откровенным врагом, либо откровенным идиотом. Те огромные усилия, которые страна по его заданию направила на создание газодинамических (безоткатных) орудий, окончилась ничем: в предстоящих боях такие орудия могли выполнять только узкие задачи и победу обеспечить не могли. Требования к конструкторам сделать дивизионную пушку универсальной тоже можно расценить как предательство. Пошедшая в войска 76-мм дивизионная пушка Ф-22 была очень мощной для ведения огня в условиях реального боя дивизии, когда стреляющие офицеры дивизионного артполка сидят на переднем крае и не могут видеть разрыва маленького 76-мм снаряда, если он разрывается за 3–5 км. А не видя разрывов, они не могут корректировать огонь дивизионных пушек. Зачем же от такой пушки требовать дальности стрельбы в 13 км? А как противотанковая, эта пушка была недостаточно мощной. Причем конструктор Грабин хотел сделать ее еще более мощной, то есть более противотанковой, для чего конструктивно предусмотрел при последующих модификациях расточить ей зарядную камору под более мощный (большего размера) патрон и установить дульный тормоз. До войны ему это сделать не дали, поскольку ставили основной целью использование запаса старых 76-мм патронов, оставшихся с Первой мировой войны и срок годности которых должен был истечь только в начале 40-х. Ну вдумайтесь, если бы те, кто заказывал пушку Ф-22, планировали сами вести бой и продумывали его тактику, стали бы они заказывать оружие не с целью уничтожения врага, а с целью утилизировать патроны, у которых заканчивается срок годности? В результате, когда немцы захватили в 1941 году почти тысячу пушек Ф-22, то они, как и предлагал генералам Красной Армии Грабин, расточили оружейные каморы под гильзу большего размера, поставили дульный тормоз, срезали щит над стволом и использовали эту пушку как противотанковую.

Кстати об орудийных щитах. Наши генералы заказывали орудийные щиты, чтобы можно было за них спрятаться, стоя в папахе. Не будет же генерал на учениях на колени становиться! Но такую пушку невозможно было замаскировать на поле боя при стрельбе ею прямой наводкой, наши пушки из-за большого щита легко распознавали на местности немецкие танкисты и расстреливали. Поэтому наши артиллеристы, когда ставили 76-мм дивизионные орудия на противотанковых рубежах, снимали с них щиты полностью, поскольку обрезать их в полевых условиях не было возможности. Вообще эти высокие щиты на орудиях, которым полагалось действовать в виду противника, хороший пример того, что довоенные офицеры и генералы и близко не представляли себе, как будут выглядеть будущие бои, и тактику этих боев по-настоящему не разрабатывали.