Карем Раш - Армия и культура Страница 11

Слово «интеллигент» в России раньше было сродни слову «подвижник» — тот, кто отдает людям всего себя и оттого богаче всех. Нет у человека ничего более ценного, чем жизнь. По природе своей, по внутренней готовности к опасности и самопожертвованию из всех родов службы наиболее требует суровой готовности к подвигу (от этого слова и подвижничество) армейская и флотская служба, то есть те, кто присягает и носит погоны. По замыслу, идее и нередкой практике эта же участь выпадает и на долю милиции. Из тех, кто не носит погон, ближе всех к ежедневному подвижничеству среди всех категорий граждан — врачи.

Повторим еще раз: нет на свете больше той любви, кто душу свою положит «за други своя».

Наиболее культурен и интеллигентен тот, кто верен этой заповеди, и не в военную годину, когда призваны почти все, а в мирное время, когда сограждане, ничего не подозревая, собирают грибы, отдыхают на пляжах, ходят в турпоходы, поют, проводят время на дискотеках или после трудового дня собираются за семейным столом. Вот почему из всех категорий граждан нашего Отечества наиболее культурен и интеллигентен воин. Когда общество это понимает, значит, оно еще молодо, свежо и необходимо. А вот когда армия становится наемной, купленной, то это верный признак, судя по истории, заката и деградации общества, ибо всеобщая воинская обязанность делает общество цельным и органичным, несмотря на все видимые издержки.

Адмирал флота Советского Союза С. Г. Горшков писал в «Морской мощи государства», что в периоды расцвета общества флот приобретает активные черты. Эта мысль верна и для сухопутных, и для воздушных сил, или, вернее, для вооруженных сил в целом. В лучшую пору России самые пытливые и благородные силы нации собирались в армии. Так было и на Куликовом поле, и в петровские, и в суворовские времена. Это ведется от Святослава и Мономаха. И вовсе не из-за бряцания оружием, золота шлемов и блеска эполет, не из-за эстетической составляющей жизни, которая была так важна для реакционного романтика Константина Леонтьева, философа, писателя, публициста и военного врача, кончившего дни монахом Оптиной пустыни. К. Леонтьев, который оспаривал у Достоевского право быть у русской молодежи властителем дум, писал, что главная мысль — военный (при всех остальных равных условиях) выше штатского по роли, по назначению, по призванию. При всех остальных равных условиях — в нем и пользы, и поэзии больше. Это так же просто и верно, как то, что во льве и тигре больше поэзии и величия, чем в воле и обезьяне (даже и в большой, как горилла).

Для нас в солдатском долге, а мы все время здесь имеем в виду Советскую Армию — наследницу тысячелетних традиций, важнее всего другая становая составляющая войска, а именно ее просветленное подвижничество.

В. И. Ленин говорил, что всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться. Это верно и для общества. Но чтобы армия была защитницей, она должна исповедовать еще никем не опровергнутый принцип. Армия — защитница, а не обуза народа. Армия неразрывна с народом. Мощь армии — в мужественном идеализме офицерского корпуса. Знатоки, особенно из другого стана, оценивают армию не по окладам и технике, а прежде всего по чести офицера, его презрению ко всему наносному, негативному.

Только хитрым пацифистам грезится мир без армии и службы, когда с развязанным пупком и издерганными нервами вкушаешь тонкие радости, при этом незаметно гребешь к себе, а от себя все, что имеет отношение к ответственности, лямке, поту и молчаливому служению. В свете изложенного мы можем, пожалуй, взять на себя смелость и ответить на поставленную проблему «Армия и культура» с учетом всех равных условий, что в здоровом социалистическом обществе или в том, которое, перестраиваясь, стремится быть таковым, следующим утверждением: армия — это и есть культура.

Это не категоричность и не лозунг, а утверждение, которое могло, пожалуй, отлиться в первую строку древнего и прекрасного слова — устав.

Повторяю, речь идет здесь не о вымышленной армии, не об идеальном войске, нет. Речь о нашей, о родной Советской Армии, какая она есть на сегодня со всеми достоинствами и недугами и вместе со справедливо проклятыми уродливыми неуставными отношениями. Но чтобы картина не была преднамеренно искаженной, достоинство и правда призывают нас всегда помнить о волнующих и возвышенных неуставных отношениях, родившихся среди нашей военной молодежи в горах Афганистана, когда старослужащие, которым оставалось месяц-другой до увольнения в запас, шли на мины и под пули душманов, не позволяя необстрелянным новичкам следовать за ними, пока те не приобретут опыт ведения боевых действий с хитрым, хорошо вооруженным противником. Знаете ли вы что-либо более отеческое, трогательное и просветленное в нашей жизни, полной сообщений о «бухарских», «казахских» и «сумгаитских» делах, в обществе, полном трусливо семенящих «несунов» и сыто икающих и поучающих нас жить остепененных и премированных брюзг после своих заграничных вояжей, обществе, где почтенные люди, тяжело дыша, бегают за импортом, где «пайконосцы» разгружают втихомолку багажники у своих подъездов, а миллион сирот тоскуют по материнской ласке при живых матерях…

В этот застойный период — вдруг, как чудо! — забытые «русские мальчики» показывают на чужбине в огне примеры высочайшей культуры и интеллигентности. Армия, дающая таких солдат, необходима, народ, воспитавший их, первым в истории создавший новое сообщество наций и принесший на алтарь этого братства невиданные жертвы, может со спокойным достоинством считать, что он достоин этого благородного жребия. Вот почему офицеры, прошедшие боевую школу духовности, стали золотым фондом армии, а молодежь, вернувшаяся домой после горных боев, бесспорно, сейчас лучшая часть нашей молодежи, они все те же «русские мальчики», о которых возвестил миру Достоевский. Их присутствие среди нас дает нам всем нравственный шанс на выход из застоя совести. Они должны бы стать опорой перестройки, созидания и обновления.

Если жизнь есть диалектическое и мудрое равновесие между постоянством и изменчивостью, между традицией и новаторством, между стволом и листьями, между укорененностью и реформой, то подлинная культура всегда и во всех случаях тяготеет к постоянству, традиции, стволу, укорененности, культура консервативна в благородном смысле этого слова. Не будем вздрагивать при этом слове. Если бы оно было ругательным, то англичане, лучшие в мире знатоки политической культуры, не гордились бы причастностью к этому слову и заключенному в нем понятию, без которого нет ни реформ, ни обновления, ни перестройки. Будем помнить слова замечательного пианиста-новатора и музыкального мыслителя Бузони, который как-то заметил, что если есть на свете что-либо столь же плохое, как желание задержать прогресс, то это безрассудное форсирование его.

Лучшая часть русского и советского офицерского корпуса всегда была верна суворовской заповеди: «Не тщись на блистание, но на постоянство!» Это необходимо помнить каждому в период перестройки, чтобы не шарахаться и не потерять из виду горизонт и не забывать, что Франция, несмотря на хорошо оснащенные, технически вооруженные силы, была разгромлена Германией за сорок дней. А все потому, что между двумя мировыми войнами, судя по мемуарам де Голля и отзывам современников, армия подверглась массированному высмеиванию, критике и просто шельмованию со стороны своей же печати, причем в тысячах разных форм.

Народ и армия были расслаблены и обезоружены этой психологической атакой. Произошло то, о чем предупреждает генерал-полковник Д. А. Волкогонов, когда в книге «Психологическая война» цитирует американского специалиста-психолога, который заявляет со знанием дела, что с помощью дезориентации и дезинформации человека «можно сделать беспомощным, как грудного ребенка: он будет не в состоянии применять свои силы».

Станем ли мы перенимать у Запада то, что он осознал ценой национального позора? Не воспользоваться ли нам хотя бы раз своим, «русским счастьем», к которому звал еще Глеб Успенский: «Теперь спрашивается, если мы знаем (а наше русское счастье и состоит в том, что все это мы можем и видеть и знать, не развращая себя развращающим опытом), если мы знаем, что такие порядки в результате сулят несомненнейшую гибель обществу, их выработавшему (что мы отлично знаем), почему же у нас не хватает способности на ту простую практическую правду…» Далее писатель призывает к единственному лекарству для здоровья нации, к честному, открытому обсуждению коренных общественных задач, не боясь даже суровой правды, которая одна способна залечить раны, которые сама наносит. Словом, он призывал к гласности для всех.

Память — мощь духовная и главный оборонный фактор державы. Судите сами. Историческая Москва занимает только два процента площади столицы. Но то, что знает весь мир и что свято для нас, вмещают именно эти два процента в пределах бывшего Садового кольца, теперь, правда, оно уже скорее угарное, чем садовое. Девяносто восемь процентов современности уступают двум процентам старины миллионнократно — вот что значит духовный потенциал памятников, вот откуда память считается самой могучей творческой силой, вот почему воспоминание способно сплотить народ и сдвинуть горы. Каждому школьнику о многом говорят такие символы, как Музей В. И. Ленина… Красная площадь… Храм Василия Блаженного… Мавзолей… Исторический музей… Могила Неизвестного солдата… Манеж… Бассейн «Москва» на месте храма Христа Спасителя, против него Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина…